Сегодня защита фигуранта Болотного дела Дмитрия Бученкова обратилась к главе Следственного комитета России Александру Бастрыкину с жалобой на порочную практику - препятствование реализации права на защиту со стороны следователей. На примере того, как следователь в течение трех недель избегает общения со мной в деле Бученкова, мы наблюдаем систему, которая действует в Москве уже несколько лет.

Сейчас адвокату, чтобы подать ходатайство о вступлении в дело, нужно подать заявление в приемную Следственного комитета. Прямого доступа к следователю у адвоката нет вообще. Входящий номер заявлению присвоят только на следующий день, а до следователя оно может дойти только через неделю. Пока адвокат по соглашению формально вступает в дело, следователь с участием госзащитника может провести любые мероприятия, которые считает нужным. Этой унизительной процедурой функция защиты сводится на нет, хотя по закону сторона обвинения и сторона защиты равноправны. В итоге нет никакой состязательности процесса. Роль адвоката сводится к пустому присутствию на следственных действиях.

Формально противоположная сторона может сказать: "Мы же предоставили адвоката по назначению". Но человек, который попал под уголовное дело, переживает стресс, ему трудно сориентироваться. А госзащитник не заинтересован в соблюдении интересов клиента, поскольку обычно исполняет свои обязанности лишь формально.

Соглашение с Дмитрием Бученковым было заключено 3 декабря. Мне удалось найти телефон одного из следователей следственной группы. Я просила, чтобы он мне дал телефон следователя, который ведет дело, но он отказался и всячески избегал разговора со мной на эту тему. А за это время подзащитному избрали меру пресечения - заключение под стражу. Если бы со следователем был прямой контакт, то я могла бы вступить в дело на стадии избрании меры пресечения и заявить необходимые ходатайства.

Только в Москве сложилась такая порочная практика, что адвокат может попасть в СИЗО лишь при условии, если следствие уведомит СИЗО, что данный адвокат допущен к делу. В регионах адвокаты попадают к своим подзащитным без какого-либо уведомления следователя. А я до сих пор со своим подзащитным встречалась один-единственный раз за все время, что он находится под стражей.

Выход тут только один. В законе должно было четко закреплено, что следователь обязан при появлении адвоката по соглашению сразу вступать с ним в контакт и организовывать совместную деятельность, а иначе он несет ответственность вплоть до уголовной.

Как обычно, они пришли к Диме Бученкову рано утром. 2 декабря обыски по обоим адресам, где он мог находиться, шли одновременно: в Москве на квартире, где он жил со своей подругой Аней и ее ребенком, и в Нижнем Новгороде, у его родителей. Родителям не сказали, что его задержали и у него обыск. У родителей никаких его вещей и документов не нашлось. О том, что Диму задержали, родители узнали из СМИ.

По словам подруги, Бученкову не дали никому позвонить, не сообщили фамилию следователя. После обыска сразу доставили в ГСУ СК, где с ходу провели все следственные действия. Вероятно, там же была очная ставка, какое-то опознание полицейскими-свидетелями. Видимо, обвинение было предъявлено в тот же день. Как стало известно из материлов суда по аресту, следствие даже не допрашивало его в качестве подозреваемого - ему сразу было предъявлено обвинение. Знакомые и родственники сразу подумали, что дело не связано с Болотной, потому что все были уверены: он не был там 6 мая 2012 года. Родители вспоминают, что, поскольку это были выходные, скорее всего он был у них в Нижнем перед отъездом за границу (в Грецию он выехал не до событий на Болотной, как писали некоторые СМИ, а 9-го числа). Он и сам на суде по аресту сказал, что был в Нижнем в тот день.

Сразу после ареста меня попросили войти в дело в качестве защитника. Я сразу оформила договор с его подругой (по поручению семьи). Дальше начались странные сложности.

Семья дала мне единственный существующий на тот момент контактный телефон следователя Уранова, который проводил у них обыск в Нижнем. Я ему позвонила и сказала, что хочу представить документы для вхождения в дело. Он ответил, что сейчас не в Москве, сам делом не занимается, а контактов следователя, ведущего дело, мне дать не может. Но обещал связаться со следователем и передать мой телефон для связи. Он обещал, но время шло, а мне никто не звонил. Перезвонила ему около 10 часов утра (все происходило ранним утром) - результат тот же. Я написала обращение на сайт СК РФ, что имею договор и хочу вступить в дело, но не могу связаться со следствием. Затем свой ордер и заявление о вступлении в дело передала в приемную СК. Мне не дали входящий номер, сказав, что он будет присвоен только на следующий день, а решения по заявлению я могу ждать только на следующей неделе!

В середине дня у меня было слушание в другом суде, а к вечеру я на всякий случай заехала в Басманный суд. Если Бученков действительно проходит по Болотному делу, меру пресечения должен рассматривать именно Басманный. И тут выяснилось, что в полдень суд уже определил ему арест. Но судья уже ушел, и дело по аресту мне в тот день не показали.

Аня сообщила мне еще одну фамилию следователя, которая прозвучала во время ареста: Добарин. Я вспомнила, что Добарин работал по Болотному делу, и достала у коллег его телефон. Утром 3 декабря я приехала в ГСУ на Техническом, чтобы встретиться со следователем и передать свои документы. В здание меня не пустили, объяснив, что встреча со следователем должна быть намечена заранее. Тогда я позвонила самому Добарину. Он ответил, что находится не в Москве и будет здесь только в понедельник. Сказал, что никакой следователь Уранов ему не звонил и моих просьб не передавал. А поскольку по телефону он не может проверить моих документов, то отказался сообщить, в каком СИЗО находится Бученков, и вообще давать любую информацию.

Тогда я передала его телефон отцу Бученкова. Отец перезвонил ему, но следователь сказал, что у него разряжается телефон, потом связь оборвалась, и после этого он уже не был доступен. В тот же день отцу звонил адвокат по назначению - он сообщил, что Дмитрий арестован судом, и назвал статьи обвинения. Но не сказал, в каком СИЗО он находится. Когда отец сказал, что семья заключила договор с новым адвокатом, он просто бросил трубку.

Вчера мы подключили ОНК - Андрея Бабушкина, Людмилу Альперн. И только сегодня Зоя Светова сообщила мне, что ОНК нашла Бученкова в ИВС на Петровке. Это удивительно и нарушает права человека, поскольку в ИВС нет режима питания, как в СИЗО, - есть только сухой паек. Я предложила родственникам подать иск о компенсации морального вреда по этой причине и потому, что родители столько времени не были извещены о местонахождении сына.

Я считаю, что создание таких бюрократических помех при вхождении адвоката в дело - грубое нарушение прав на защиту и прав адвоката. Это может стать очень опасной повсеместной практикой. Ведь если бы я вступила в дело даже после первых следственных действий - на этапе избрания меры пресечения, - мы смогли бы что-то сделать. Я бы ходатайствовала перед судом о предоставлении 72 часов для сбора документов по его алиби и других, относящихся к выбору меры пресечения. За это время мы могли бы собрать показания свидетелей, подтверждающих, что его не было на Болотной 6 мая, привести их в суд. Я считаю, что факта его некоторого внешнего сходства с подозреваемым недостаточно для ареста. И мы могли бы поставить под серьезное сомнение материалы, представленные следствием в суд. Суд должен был дать возможность защите представить свои аргументы.

"Десятка"

Борис Стомахин отбывает третий срок в ФКУ ИК-10 Пермского края - в просторечии "Десятка". Как историк по первому образованию, не могла не прочитать об истории колонии. Вот кратко то, что я узнала.

ИК № 10 ведет начало от страшного сталинского Понышлага, который был создан для строительства Понышской ГЭС на реке Чусовой. Здесь, в поселке Всесвятский, рядом с железнодорожной станцией, в 1942-1948 годах находился один из пяти лагпунктов вместе с конторой Понышского ИТЛ. Поселок застроен старыми сталинскими двухэтажками, в которых до сих пор живут семьи сотрудников колонии. Первые заключенные лагеря строили Понышскую гидроэлектростанцию, которая должна была стать частью грандиозного каскада ГЭС на реке Чусовой, связав ее с великими сибирскими реками. В 1946 - 1952 годах это был специализированный лагерь для политических, численность которых доходила до 4600 человек.

После почти двадцатилетнего перерыва, во время которого здесь держали уголовных преступников, в 1972-1991 годах зона снова стала "политической". В это время здесь сидели Натан Щаранский, Глеб Якунин и пермский скульптор Рудольф Веденеев. Поблизости от этой колонии, около поселка Центральный, находится колония строгого режима, известная всему миру как "Пермь-35". Среди заключенных там были Буковский, Ковалев, Марченко, Мейланов, Сендеров, Смирнов, Пореш и многие другие.

"Десятка" - это самая большая мужская колония строгого режима в Пермском крае. Здесь отбывают наказание около 2300 осужденных, и единственный сейчас среди них политический - Борис Стомахин.

Я впервые была в Пермском крае. Первым впечатлением была станция Всесвятская, которую и станцией-то трудно назвать - скорее полустанок. В сравнении с ней Потьма и Зубова Поляна в Мордовии - оплоты цивилизации. Первым, кто меня встретил, была кошка - пушистая, белая с пестрыми пятнышками.

Схожу с поезда, ночь, кругом снег, лес, стук удаляющихся колес, огонек в окошке дежурного станции, лай собак вдалеке, вдали - огни поселка, и эта кошка ластится к ногам. Проводила она меня до дежурной, которая и пояснила, как добраться до "гостиницы". Гостиница напоминает общежитие коридорного типа советских времен: общая кухня, общий туалет, общая умывалка. Живут в ней как сотрудники колонии, так и те, кто приезжает на свидания к осужденным или, как я, в командировку. Просто, бедно, но чисто.

Жизнь поселка подчинена ритму жизни в колонии: почти все местные жители работают здесь. Поскольку колония - одна из самых крупных не только в Пермском крае, но и в России, сюда приезжают на службу сотрудники из Чусовой, Скального, Пашии, Горнозаводского, утром и вечером курсируют дежурные автобусы. В поселке есть почта, два маленьких продуктовых магазина и один вещевой. Это самые публичные места в поселке, где местные дамы обсуждают новости, начиная от глобальных мировых и заканчивая семейными. Никому и ни во что не верят, надеются только на себя. Я была свидетелем разговоров, когда оформляла Стомахину подписку на "Новую газету". Он единственный в колонии подписчик этой газеты, и благодаря ему о "Новой" знают и читают ее как сотрудники колонии, так и "спецконтингент" - печатное слово идет в массы.

Мобильная связь работает плохо, дозвониться куда-либо из помещения очень непросто.

Мое появление в колонии удивило администрацию и вызвало определенное напряжение. Все документы на допуск к Стомахину оформлял лично начальник отряда СУС (строгие условия содержания) и сопровождал меня он же.

Досматривали меня тщательнее, чем в "Лефортово". До нижнего белья раздеться не просили, но верхнюю одежду и обувь заставили снять. Проверили все швы и карманы. Гаджеты и телефоны, естественно, пришлось тоже сдать. Не дали пронести к Стомахину и его книгу, изданную в Германии, - "Избранные письма" с фотографией на обложке. Без комментариев: не положено, и все тут.

Здание СУС довольно большое. В комнате свиданий есть железная клетка, куда и поместили Бориса для встречи со мной. Хотя после московского СИЗО он похудел и осунулся, но заполнил собой всю клетку и с трудом умещался на стуле. В таком положении он общался со мной в течение четырех часов. Борис не только похудел, но изменился внешне - у него сбрита борода, и он острижен наголо. К его новой внешности пришлось привыкать.

Сам Борис называет себя в колонии трижды "крещеным" или "три в одном". На сленге местных заключенных "крещением" называют процедуру взысканий - помещение в СУС, ПКТ (помещение камерного типа), ШИЗО (штрафной изолятор). Борис прибыл 28 августа, а уже 1 сентября был помещен в СУС на год без каких-либо объяснений. До 8 октября был в камере СУСа, с его слов численностью примерно 60-70 человек. Было очень тесно: ни вещи сложить - нет тумбочки, ни присесть. Со специфическим контингентом и не пообщаешься - все это вместе превращает камеру в пытку.

9 октября, игнорируя необходимую процедуру, перевели в ПКТ. Устно объявили, что он нарушил правила внутреннего распорядка: не застегнута одежда (в колонии не нашлось одежды по его размеру), а также не заправлено по форме спальное место (как и у каждого второго в СУСе). 19 октября из ПКТ он был вызван на комиссию, где ему объявили, что помещают в ШИЗО сроком на 14 суток, поскольку он вновь нарушил ПВР: не прикрепил нагрудный знак к форменной одежде и не сделал доклад сотрудникам при его посещении как дежурный по камере. Так за три месяца пребывания в колонии Стомахин оказался трижды крещеным.

Чтобы было понятно, куда попал Стомахин, перечислю особенности условий содержания в ШИЗО, ПКТ, ЕПКТ, одиночных камерах.

Запрещены личные вещи и продукты питания. Можно взять только полотенце и средства гигиены, а также выписанные заключенным газеты и журналы. В ШИЗО можно пользоваться библиотекой.

Письменные и почтовые принадлежности выдаются только на время написания писем. Продукты сдаются на склад, а если портятся, то по акту уничтожаются.

Курение в ШИЗО запрещено.

Постельные принадлежности выдают только на время сна. При выходе на улицу выдается одежда по сезону.

Телефонный звонок разрешается только при исключительных личных обстоятельствах (смерть или тяжелая болезнь близкого родственника, угрожающая жизни больного; стихийное бедствие, от которого сильно пострадали родственники, и др.).

Посылки выдаются после отбытия ШИЗО. Администрация обеспечивает их сохранность, но при естественной порче ответственности не несет. В этом случае выдача производится под контролем медицинского работника.

Если осужденный отбывает наказание в исправительной колонии строгого режима в обычных условиях, то ему разрешены 3 краткосрочных и 3 длительных свидания в год; в облегченных условиях - 4 краткосрочных и 4 длительных свидания; в строгих условиях - 2 краткосрочных и 1 длительное свидание.

Осужденным, водворенным в дисциплинарный изолятор, запрещаются длительные свидания.

У Бориса Стомахина больной позвоночник, и для него строгие условия содержания в колонии являются пыткой.

Конечно, в течение четырех часов мы обсуждали не только взыскания. Я поинтересовалась разнообразием и качеством пищи в колонии, хотя все было понятно и по внешнему виду. Кормят в колонии плохо, в основном каши, без разнообразия. Несколько недель, к примеру, сечка, затем несколько недель пшенка. Иногда каша пахнет тушенкой. Хлеб чаще всего ржаной и кислый. Осеннее лакомство - свежая картошка. В магазине в основном консервы, а открывалки в колонии запрещены.

Самой большой радостью для Бориса являются письма от друзей и близких и, безусловно, чтение новостей из "Новой газеты". Искренне благодарит всех, кто ему пишет письма. Ждет их с нетерпением и шлет всем привет.

Адрес для почтовой корреспонденции: ФКУ ИК-10 ГУФСИН России по Пермскому краю: 618232, Пермский край, город Чусовой, поселок Всесвятский

Александр Кольченко рассматривает свое участие в поджоге офиса "Единой России" как форму протеста против введения войск Российской Федерации, которое он расценивал как вторжение на территорию Украины. Он полагал, что с началом вторжения может начаться военный конфликт на территории Украины. Что, собственно говоря, в последующем и произошло.

Александр Кольченко - обыкновенный парень из рабочей семьи. Он родился и вырос в Крыму, и для него родина - это прежде всего Крым. С этих позиций он оценивает и действия, которые он совершал, и то, в чем его обвиняют.

Если говорить о том, гражданином какой страны является Александр Кольченко, то сам он считал и считает, что он гражданин Украины. Правоустанавливающим документом, подтверждающим это, является паспорт гражданина Украины. Российского паспорта он не получал. Ссылка на закон о присоединении Крыма к Российской Федерации не является достаточным основанием для признания его гражданином Российской Федерации. На ходатайство о встрече Кольченко с консулом Украины было не вполне внятно отвечено, что формально Кольченко имеет право на сохранение гражданства Украины, но, поскольку между Россией и Украиной нет соглашения о двойном гражданстве, Генеральная прокуратура считает, что оснований для признания его гражданином Украины нет. Сомнительна и позиция правоохранительных органов в лице следственных органов ФСБ. Они берут на себя смелость утверждать, что Кольченко является гражданином Российской Федерации, хотя не обладают для этого надлежащими полномочиями.

У судов же по вопросу о гражданстве Александра Кольченко единой позиции нет. В Лефортовском районном суде при продлении срока содержания под стражей исходили из того, что он является гражданином России. В постановлении же Мосгорсуда по этому же вопросу было указано, что Кольченко является гражданином Украины.

Если бы я не была адвокатом Таисии Осиповой и не знала досконально ее дело, то после выступления Юлии Латыниной на «Эхе Москвы» я решила бы, что Таисия Осипова – наркоманка, торговка наркотиками, живущая не с мужем, а с каким-то наркоманом, которая пытается подать себя как жертву политических репрессий. Видимо, такого мнения Латынина и добивалась. Ее текст очень напоминает релиз пресс-центра МВД по делу Таисии Осиповой – по сути одно и то же. Я считаю, что не только по-журналистски некорректно, но и по-человечески неправильно.

Латынина жалуется, что долго не могла получить обвинительное заключение и приговор. Хочу пояснить, почему я как адвокат стараюсь не давать никаких судебных документов из дела, тем более когда идет судебное следствие.

Адвокат несет уголовную ответственность за разглашение материалов из уголовного дела в ходе предварительного следствия в порядке ст. 310 УК. В ходе судебного следствия адвокат использует доказательства по уголовному делу для выстраивания линии защиты с подзащитным, поэтому представление любых доказательств из материалов дела на публичное обозрение является разглашением адвокатской тайны и адвокат несет за это ответственность, вплоть до лишения статуса. Считаю неэтичным размещение в СМИ и предоставление их представителям процессуальных документов обвинительного характера в то время, когда подзащитный вину не признает, поскольку в силу некомпетентности восприятие данных документов может быть необоснованно неоднозначным. Наглядный пример – интерпретация Юлии Латыниной.

Я понимаю так, что Латынина, ссылаясь на обвинительное заключение и приговор суда, пыталась преподнести это как объективное журналистское расследование на основе документов. Но это попытка с негодными средствами: очевидно, что она не знает всех обстоятельств уголовного дела, не обладает знаниями для объективной оценки этих документов.

Обвинительное заключение составляется следствием на основе добытых ими доказательств, оценка которым дается в суде. То есть в этом документе указано, почему следствие считает, что совершено преступление; позиция стороны защиты в нем не представлена. К тому же на стадии следствия Таисия вообще не давала показаний: такова была ее позиция и ее адвоката, который был на следствии. Что касается приговора, поскольку он обвинительный, то доводы защиты в нем представлены не в полном объеме. По моим оценкам, в приговоре была упомянута только одна десятая часть наших аргументов. Кроме того, замечу, что в ходе судебного процесса мы заявили 56 ходатайств, из них удовлетворено было шесть.

Латынина в своем изложении постоянно перескакивает с обвинительного заключения на приговор, с приговора на обвинительное заключение. Такой подход некорректен и говорит о том, что человек совершенно не разобрался в полученных документах, не понял их сути и назначения. Я уж не говорю о тех выражениях, которые она использует при характеристике Таисии, – это просто за пределами элементарного человеческого приличия.

Ни в обвинительном заключении, ни в приговоре, на которые ссылается Латынина, ни о каких взаимоотношениях между Мандриком и Осиповой ничего не говорится. Свидетель Мандрик появился в деле в ходе судебного следствия, когда выяснилось, что при обыске в доме Осиповой велась видеосъемка. При просмотре видео в доме увидели человека, который не был включен в протокол обыска и о котором не говорил никто из свидетелей стороны обвинения. В связи с этим свидетелей пришлось допрашивать дважды, и сторону защиты возмутило, что оба раза они давали противоречивые по содержанию показания. При первом допросе они говорили, что в протоколах обыска все написано правильно, а на втором вспомнили про Мандрика, находившегося в доме.

В компетенцию суда в рамках уголовного дела не входит выяснение того, кто с кем в каких отношениях находится. Это не относится к предмету уголовного расследования, поэтому этого и не могло быть в процессуальных документах. Когда журналистка строит на эту тему свои предположения и оглашает их, это не свидетельствует о ее объективности и позволяет думать, что она преследует какие-то посторонние цели. Между тем позиция стороны защиты основана прежде всего на том, что способы, использованные для привлечения Таисии Осиповой к уголовной ответственности, были незаконны.

На стадии судебного следствия в деле появился документ, в котором было указано, что у Таисии опийная наркомания второй степени и гепатит «С». Эта справка была выдана медицинским учреждением СИЗО, где содержалась Таисия, без какого-либо медицинского, в том числе наркологического, освидетельствования и без анализов.

Сторона защиты очень долго добивалась, чтобы в отношении Осиповой было проведено медицинское освидетельствование. Только благодаря настойчивости адвоката Натальи Шапошниковой по решению Ленинского районного суда Смоленска было проведено медицинское освидетельствование. По его результатам диагнозы «опийная наркомания» и гепатит «С» не нашли подтверждения. В приговоре результаты медицинского освидетельствования в этой части не отражены. Не может же гепатит «С» вот так ниоткуда появиться и в никуда исчезнуть.

Латынина, видимо, пытается доказать, что никакой политики в деле нет. В приговоре суд лишь вскользь упоминает об этом, моих доводов, изложенных в прениях, в приговоре нет. Поэтому я хочу сказать, что политическая тема в данном уголовном деле появилась не из вымыслов стороны защиты или Сергея Фомченкова. Политическая мотивация возбуждения уголовного дела появилась с подачи оперативных сотрудников центра «Э», которые говорили об этом в своих показаниях на следствии и в суде. Это также видно из документов, представленных в суд стороной обвинения, где указано, что по имеющейся оперативной информации Таисия Осипова получает деньги от своего супруга Сергея Фомченкова, на которые покупает наркотики, а на средства от сбыта наркотиков финансирует деятельность запрещенной в стране партии «Другая Россия».

Об этом оперативные сотрудники говорили Таисии при проведении обыска в доме Осиповой, о чем она говорила в суде. По ходу обыска она спросила оперативного сотрудника: «Когда этот спектакль прекратится?». Он ответил: «Когда твой муж приедет, тогда спектакль и прекратится».

Плюс к этому во время обыска был изъят ноутбук, в отношении которого была назначена экспертиза. Перед экспертами были поставлены вопросы о наличии в данном ноутбуке информации о деятельности партии «Другая Россия». Если обыск проводился с целью поиска наркотиков, то на каком основании следователь назначил экспертизу относительно содержащейся на нем информации о деятельности партии «Другая Россия»? Почему предварительное следствие по данному уголовному делу вели сотрудники центра «Э»? В России есть целое подразделение ФСКН, которое специализируется по делам о наркотиках. На каком основании оперативными сотрудниками при проведении обыска были похищены книги Лимонова, о чем говорила Таисия Осипова в суде?

Стороной обвинения в суд были представлены в суд четыре постановления суда о разрешении прослушивания телефона Осиповой начиная с 31 января 2010 года. Практически почти целый год слушали Таисию, вплоть до момента задержания. При этом в материалах дела есть только один фрагмент записи телефонного разговора от 6 сентября 2010 года. При этом Таисии вменяются эпизоды от 27 и 29 октября и от 16 и 23 ноября 2010 года. Какое отношение сентябрьская аудиозапись имеет к обстоятельствам дела? Сотрудники Брянской лаборатории судебных экспертиз отождествить голос на записи с голосом Таисии Осиповой не смогли. Сторона защиты рассматривает это доказательство стороны обвинения как недопустимое. Фактически неизвестно, кто вещает на этой аудиозаписи. В деле нет детальной расшифровки этого фрагмента разговора – просто переписаны фразы, из которых непонятно, кому принадлежит голос, о чем идет речь.

Сторона защиты ставит под сомнение правомерность проведения такого количества «контрольных закупок» по уголовному делу в отношении Осиповой и расценивает их как провокацию. В этих мероприятиях центра «Э» участвовали одни те же лица (закупщики, понятые, свидетели). Если правоохранительные органы работают с целью пресечения преступлений, достаточно было одной закупки. Зачем их было проводить четыре? Вероятно, это было сделано для того, чтобы набрать нужный объем героина, чтобы статья была потяжелее, срок побольше.

Совершенно непонятно, почему были «засекречены» свидетели. По закону это делается, если есть реальная угроза их жизни, здоровью или имуществу в связи с дачей ими показаний. Кому могла угрожать Таисия? Доказательств наличия опасности жизни, здоровью и имуществу засекреченных свидетелей в деле нет. Версия Латыниной в этой части со ссылкой на некоего Ройзмана является абсолютно несостоятельной.

Довод Латыниной о том, почему же Таисия, зная о предполагаемой провокации со слов Ховренковой, не подняла шум, имеет очень простое объяснение, о чем она говорила в суде. Она просто не верила, что все это реальные факты, расценивала это как сплетни и слухи и никак не предполагала, что все это перерастет в уголовное дело.

Отдельно хотелось бы сказать о биллингах телефонных переговоров свидетелей и понятых, якобы присутствовавших при проведении контрольных закупок. Сторона защиты заявила ходатайство о предоставлении биллинга телефонов, указанных в процессуальных документах лиц. По результатам предоставленной распечатки телефонных соединений стало очевидно, что во время закупок понятые не находились в месте проведения процессуальных действий, а перемещались – это фиксировали разные базовые станции компаний, абонентами которых являлись понятые и свидетели. Именно с этого момента у защиты появились сомнения относительно правомерности оперативных мероприятий в форме «контрольной закупки» и вообще факта их проведения.

В ноябре 2011 года суд стал активно вызывать представителей технических служб всех компаний-операторов мобильной связи для дачи пояснений относительно телефонных соединений. Они давали противоречивые показания, но все подтвердили что фиксация телефонных соединений разными базовыми станциями может свидетельствовать о перемещении абонента исходя из сведений о телефонных соединениях и СМС сообщениях можно определить примерное местонахождение абонента.

Страшно, что в такой ситуации, какая случилась у Таисии Осиповой, может оказаться каждый человек. И тут дело не столько в политической составляющей, а в том какие методы используются для привлечения к уголовной ответственности. Дела по наркотикам очень распространены, они используются в разных ситуациях, схемы по ним отработаны, и оперативники, принимающие участие в этих схемах, чувствуют себя безнаказанными.

Показательной в материалах уголовного дела является характеристика, которую якобы написал на Таисию участковый Писарев. В ней дается крайне негативная характеристика Осиповой, по которой можно предположить, что у нее дома действительно может быть «наркопритон». Сторона защиты ходатайствовала о вызове участкового в качестве свидетеля. В судебном заседании он пояснил, что на момент написания характеристики уже не работал участковым на той территории, не писал такой характеристики и подпись не его, хотя фамилия и инициалы указаны верные. То есть следствие спокойно приобщило к материалам дела сфальсифицированный документ. Где гарантия, что все остальные документ достоверны? По закону все сомнения должны толковаться в пользу обвиняемого.

Для того чтобы знать это уголовное дело, надо было быть в процессе, изучать документы, присутствовать на судебных заседаниях. Из журналистов на каждом заседании была только Дженни Курпен, которая все видела, собирала информацию и писала об этом деле. Она действительно все знает и может говорить о деле Осиповой аргументированно.

Юлия Латынина изучила обвинительное заключение, составленное стороной обвинения, приговор, в котором указаны в основном доводы обвинения, и на этом основании провела «объективное журналистское расследование». К стороне защиты за комментариями она не обращалась.