Путинская Россия и ее кризис

Путинский режим изначально складывался как система «консенсуса элит». Этот консенсус подчас достигался очень авторитарными методами. Пребывание в истеблишменте само по себе не было гарантией сохранения собственности и даже личной свободы. Но все жертвы приносились на алтарь единства правящего класса. Просто это единство не могло быть плюралистическим, оно все время эволюционировало к строгой иерархии во главе с самодержцем.

Созданная Путиным политическая система дала трещину с началом мирового экономического кризиса. Нехватка ресурсов обострила противоречия между финансово-промышленными группами и номенклатурно-олигархическими кланами. А главное, правящий класс стал искать пути преодоления трудностей за счет сокращения социальных обязательств государства.

Однако проблема в том, что социальные расходы были инструментом сохранения пресловутой стабильности. Ими оплачивались «волшебные рейтинги» Владимира Путина и вытекавший из них режим его личной власти. В тучные годы политика задабривания населения, хоть и обходилась дорого, принималась истеблишментом как неизбежное зло. Но с началом кризиса верхушка правящего класса предъявила свои претензии на ту часть национального дохода, которая прежде тратилась на «народ». Впервые личные интересы Владимира Путина вошли в системное противоречие с запросами его социальной базы.

Одним из путей преодоления этого противоречия мог бы стать в свое время второй президентский срок Дмитрия Медведева, имя которого символизировало переход к большему плюрализму внутри элиты. Медведев был в меньшей степени связан «популистскими обязательствами» перед населением. Но правящая олигархия, принимая ключевое решение, не прислушивалась к робким намекам лояльной знати. В результате возвращение Путина вызвало раздражение у значительной части представителей элиты. По неписаным правилам российской политики, недовольство верхов не могло быть выражено напрямую. За критику в глаза можно поплатиться собственностью, свободой и даже жизнью.

Вместо словесной критики элитная фронда перешла к уличным намекам. Болотная площадь, проспект Сахарова и Якиманка стали своего рода зашифрованными посланиями Путину. Конечно, митинги недовольных граждан не были инспирированы темными силами международной или отечественной закулисы, как бы этого ни хотелось конспирологам. Но эти митинги возникли в информационном контексте, сформированном подконтрольными элите медиа (включая пул влиятельных блогеров). Алексей Кудрин, Михаил Прохоров, Игорь Юргенс и многие другие влиятельные люди не просто поддержали акции протеста, но и приняли в них активное участие.

«Партия умеренных реформ в рамках законности»

В Кремле и на Старой площади намек поняли. Режим ответил реформами. Реформами, которые направлены не на расширение демократических прав и свобод граждан, а на создание политических гарантий для элиты.

Ведь что такое губернаторские выборы с муниципальным цензом? Это фактический запрет на участие в них для всех, кто не пользуется поддержкой наиболее влиятельных в том или ином регионе финансово-промышленных групп. Получить благословение от 5-10% муниципальных депутатов целого региона в условиях полного контроля над ними со стороны местной административной и бизнес-элиты можно, только если вы представляете очень влиятельную в регионе силу, имеющую в резерве нужное число народных избранников в большинстве поселений региона. Таким образом, с помпой презентованная реформа Медведева - это взятка региональным элитам, но никак не шаг в развитии демократии (в прямом, а не «специфическом» смысле этого слова).

Маневр с разрешением регистрации партий еще проще. Он направлен на то, чтобы девальвировать возможности реальных активистских организаций, растворив их в массе зарегистрированных политтехнологами партий. Реформа создает преференции только для тех, кто может опереться на большие финансовые и административные ресурсы. Ее смысл - дать в руки разным кланам элиты политические гарантии соблюдения их интересов и инструменты их защиты. Отныне можно легально конкурировать на «политическом рынке». Если, конечно, вам это по карману.

Но сердцевину, сокровенное ядро непубличных обязательств, которые Путин дал фрондерам от истеблишмента, составляет новый социально-экономический курс. Наметившуюся трещину в монолитном единстве элиты можно было ликвидировать, только принеся в жертву социальные интересы народа. Политике «подкупа» населения приходит конец. И соответствующая программа уже обнародована. Россию ждут новая волна приватизации, варварская реформа медицины и образования, повышение пенсионного возраста, сокращение бюджетных расходов по социальным статьям. Чтобы избежать конфронтации внутри правящего класса, Путин вынужден наступать на интересы большинства.

Новый курс отразился в составе правительства. Публицист Илья Будрайтскис пишет о некоторых малоизвестных министрах: «Ольга Голодец, новый вице-премьер, отвечающая теперь за социальную политику, - выходец из крупного корпоративного бизнеса. Недавний топ-менеджер "Норильского никеля", она открыто говорит о том, что здравоохранение и образование должны рассматриваться исключительно как сфера услуг и, не рассчитывая на государство, переходить к самоокупаемости. Новый министр образования Дмитрий Ливанов, еще два дня назад малоизвестный ректор одного из московских вузов, уже прямо заявляет о решительном продолжении линии Фурсенко. Ливанов открыто говорит о необходимости сократить до половины бесплатных мест в высшей школе». К этому можно добавить, что ключевое Министерство финансов возглавил Андрей Силуанов, многие годы бывший заместителем Кудрина и выступающий хранителем его монетаристского курса.

Алексей Кудрин уже в феврале заявил, что верит в то, что Путин готов честно выиграть выборы. Примерно тогда же Путин сказал, что бывшему министру финансов обязательно найдется место в новой конструкции власти. Это прозвучало как объявление об успешном завершении переговоров. Неважно, был ли Кудрин в самом деле ключевым участником неких закулисных переговоров и даже были ли такие переговоры. Важно, что к президентским выборам сделка состоялась.

Марш миллионов

Сформировавшаяся в России за минувшее десятилетие политическая культура основана на вере в то, что субъектом политического процесса могут выступать только элиты. Соответственно, без патронажа или на худой конец без «сигналов сверху» никакой серьезный политический процесс состояться не может. Именно такой подход и лежал в основе всеобщей уверенности «экспертов» и политиков в том, что протестная волна после президентских выборов пошла на спад и большие акции протеста больше не повторятся. Анонсированный Сергеем Удальцовым «Марш миллионов» превратился в предмет бесконечных упражнений в сарказме. Но 6 мая вся высокомерная болтовня о провале оппозиции и стабилизации ситуации прекратилась. На улицу вышли далеко не миллионы, а «всего-навсего» десятки тысяч, но желания острить больше ни у кого не возникало.

А ведь иллюзия спада протеста не только стала общим местом в пропаганде прокремлевских СМИ - ее разделяли и многие активисты движения. Успех мобилизации 6 мая и последующих дней стал сюрпризом для большинства ее участников. В чем здесь секрет?

Незаметно для большинства наблюдателей начался абсолютно новый этап в развитии общественной жизни. Если на протяжении предыдущих лет все политические процессы были так или иначе завязаны на элиту, то сегодня появилось автономное политическое пространство внизу общества. Массы вновь после многолетнего перерыва становятся самостоятельным субъектом политики. И это перелом, значение которого невозможно переоценить. Он означает, что повестка дня теперь будет формироваться не только правящим классом, но и независимо от него. И если не будет создан механизм выработки компромисса между требованиями протестующих (которые больше не являются «пехотой» тех или других кланов истеблишмента) и курсом правящей олигархии, страну ждет революция. Ни больше ни меньше.

Низы не могут, верхи не хотят

Со своей стороны, Путин и его администрация целым рядом политических жестов свидетельствуют о полной неготовности к уступкам. Так, новый старый президент не нашел лучшей кандидатуры для назначения своим полномочным представителем на Урале, чем Игорь Холманских, который прославился предельно агрессивной и жесткой позицией по отношению к участникам протестов. Это именно он во время телемоста с Путиным в декабре предложил приехать в Москву вместе «с мужиками» и разобраться с участниками антипутинских демонстраций. Ничем кроме своей эпатажной, но абсолютно лояльной Кремлю позиции г-н Холманских не прославился. Остается сделать вывод, что своей головокружительной карьерой он обязан именно ей. В том же русле лежит и назначение министром культуры г-на Мединского, известного историка-плагиатора и участника бесконечных пропагандистских ток-шоу на государственном ТВ. Мединский публично доказывал, что самобытной российской формой демократии было самодержавие, что, очевидно, и сделало его в глазах Путина столпом отечественной культуры. Не менее символической выглядит и фигура нового министра внутренних дел, бывшего начальника московской полиции Владимира Колокольцева. Его главной заслугой стали разгоны массовых протестных выступлений, особенно марша 6 мая. Собственно, назначение Колокольцева может быть понято только как выбор в пользу стратегии взаимодействия с недовольными при посредстве полицейских дубинок и слезоточивого газа.

Разговаривая с обществом на языке таких кадровых решений, путинский режим демонстрирует не столько свою мачистскую стилистику и брутальную решимость во что бы то ни стало настоять на своем, сколько отсутствие у него пространства для маневра. Путин просто не может пойти на уступки. Потому что это означало бы отказ не только от фальсификаций на выборах, но и от того курса, для проведения которого эти фальсификации осуществлялись. От стремительной коммерциализации образования и медицины, от приватизации последних государственных предприятий, от увеличения пенсионного возраста и вообще от политики перекладывания тягот кризиса с бизнеса на население. А отказ от этой политики лишит Путина поддержки тех самых социальных сил, выразителем коллективной воли которых он и является, – российской экономической, административной и политической элиты.

Путин оказался перед дилеммой. Либо он сохраняет лояльность верхов, возглавляя их общее наступление на социальные интересы остальной части общества, либо он пытается опереться на реальную поддержку масс, отказываясь от ставки на сложившийся истеблишмент. Разумеется, второй вариант всерьез никем не рассматривался.

Итак, общество оказалось в ситуации нарастания конфликта между верхами и низами - в ситуации, которая в любой момент может перерасти в революционную. И в самом обществе начались процессы, о которых мы все знали из учебников истории, но которые для нас оставались чистой абстракцией.

О чем так долго говорили большевики

На наших глазах происходит стремительная радикализация движения. Это сказывается на его лозунгах. Если в декабре доминировали умеренные требования пересчета голосов, то теперь они звучат нелепо. Их место заняли требования демонтажа всего режима. Все заметнее становятся социальные требования. Но ярче всего это проявляется в динамике влияния политических групп и идеологий внутри движения. Если в декабре безусловными лидерами протеста были статусные либералы, то к маю центральной силой стали левые. Кудрина, Прохорова, Рыжкова, Немцова и отчасти даже Навального вытеснил Сергей Удальцов. И дело тут не только в его личной харизме. В общественном движении, освободившемся от зависимости от социальной элиты, неизбежно идет процесс эволюции влево, а значит, и реабилитации социалистических ценностей, стратегий и практик.

Еще более впечатляющей оказалась неожиданно высокая способность к самоорганизации нашего общества, казавшегося абсолютно атомизированным. То, что происходило после 6 мая на Чистых прудах и Кудринской площади, – это настоящее чудо. Простые люди без помощи спонсоров и профессиональных организаторов создали достаточно сложную инфраструктуру лагеря: собирались деньги, функционировала кухня, была обеспечена охрана, организован Wi-Fi, были куплены и установлены туалеты. В лагере велась культурная и организационная работа, проводились лекции и семинары, выступали музыканты и актеры, происходила запись волонтеров в разные социальные и гражданские инициативы. Всем этим управляли не какие-то менеджеры, а открытый форум участников лагеря – ассамблея.

И радикализация, и самоорганизация (как говорили в прошлом веке, «революционное творчество масс») – закономерные и неотъемлемые результаты развития революционного процесса. И они свидетельствуют, что протестное движение вышло из берегов социально-политической системы, выстроенной Ельциным и Путиным в последние 20 лет. Оно оспаривает уже не те или иные нюансы внутри этой системы, а ее саму в принципе.

В этих условиях неизбежны самые острые дискуссии о тактике и стратегии движения. Наверняка будут те, кто, искренне или не очень, будет стараться привязать движение протеста к той самой политической конструкции, легитимность которой оно оспаривает, то есть выхолостить революционное содержание этого движения. Этой задаче соответствует вполне ясная программа: ориентация на лидерскую модель вместо стремления к самоуправлению и самоорганизации, отказ от широкой социальной программы в пользу узко-политического «Путин, уходи» и т.д. Иногда такой подход маскирует узость и умеренность своих задач радикализмом формы их презентации. Например, когда людей за попытку организовать конструктивную дискуссию и организационную работу на санкционированной властями площадке обвиняют в отказе от «принципов» оппозиции и «сливе протеста» - речь идет именно о такой подмене.

Но такие попытки, вне зависимости от того, насколько искренне они будут предприниматься, способны только ослабить наше движение. Победа гражданского протеста немыслима без того, что он втянет в свою орбиту те слои народа, которые сегодня остаются пассивными или сохраняют внешнюю лояльность Владимиру Путину и его режиму. А чтобы сделать это, необходимо расширить протестную повестку дня, включив в нее требования, отражающие интересы миллионов простых людей: бесплатное, доступное и качественное образование и медицинское обслуживание, гарантии занятости и достойной оплаты труда, возможность защитить свои социальные и гражданские права через профсоюз, честный суд или местное самоуправление.

До сих пор гражданские активисты, которые выходили на массовые акции, в большинстве своем не являются членами каких бы то ни было организаций или сетей. Они приходят, потому что прочитали о митинге или демонстрации в интернете или услышали на независимом радио, например «Эхо Москвы». Но совсем не потому, что собрание их партийной или профсоюзной первичной организации, районного гражданского комитета или еще какой-нибудь ячейки приняло решение поддержать готовящийся марш. Именно поэтому накануне каждой следующей акции никто не может сколько-нибудь уверенно прогнозировать ее численность. У организаторов просто нет «рецепторов», способных передать настроение актива и вообще масс народа.

Спонтанность движения, его способность мобилизоваться без поддержки тех или иных группировок элиты говорит о его высоком потенциале. Однако эти же качества таят в себе и угрозу внутреннего банкротства. Пока у движения нет структуры, низовых ячеек, автономных местных организаций, первичек, оно может лишь принимать «на веру» те лозунги, стратегии и практики, которые ему предлагают лидеры. Сама мобилизация происходит стихийно и ограничивается только теми средами, которые охвачены социальными сетями и оппозиционными медиа. Поэтому активистам протестного движения надо в первую очередь думать о выстраивании внутренней структуры движения.

В каждом районе, у каждой станции метро, в каждом университете и на каждом предприятии должна возникнуть ячейка движения. Она одновременно станет и коллективным пропагандистом движения, и его организатором. Только построение такой сети гарантирует внутренний демократизм движения, его устойчивость и его способность включить в себя новые слои народа. Как принять решение о включении или не включении новых требований на очередную демонстрацию или о дате ее проведения? Ждать пока определятся лидеры? А если они не договорятся между собой? Все важнейшие решения – от программы движения до его тактики - могут приниматься только самими активистами. И именно для этого им нужна структура движения, состоящая из координирующихся друг с другом первичных организаций или ячеек. Только этот путь может привести к полной победе – к демонтажу нелегитимного режима и всех его антидемократических и антисоциальных институтов.

Первым шагом к внутренней структуризации может стать создание агитационной сети в районах Москвы и Подмосковья. В конце концов, опыт ассамблеи на #ОккупайАбай должен быть разнесен в каждый уголок столицы, а затем и всей страны.

Вчера меня должны были судить за хулиганство, которое я якобы совершил в субботу в Цаговском лесу. Но на суд я не пошел, поскольку не хочу быть арестованным. И на дальнейшие заседания, если они будут по моему делу, ходить тоже не планирую.

В субботу в лесу нас задержали около 40 человек. Из этих 40 выделили восемь, в числе которых был и я, чтобы оставить в отделении полиции на ночь. Вменили административную хулиганку. Такое ощущение, что по нам восьмерым было отдельное распоряжение – все мы были из "Моссовета", не понимаю, как они это вычислили.

Двоих из нас уже закрыли в изолятор временного содержания, когда приехала адвокат Виолетта Волкова и устроила в отделении настоящие чудеса. Мы объявили голодовку, и она добилась того, чтобы нас отправили для осмотра в больницу. Врачи нас обследовали, в процессе выяснилось, что они симпатизируют борьбе за лес. Нам выдали справки, что мы не можем содержаться в изоляторе временного содержания.

Всех отпустили, кроме меня, - по мне было отдельное распоряжение держать до утра. Но в итоге в три часа ночи в воскресенье отпустили и меня, справка сыграла свою роль.

Если бы к тому моменту, когда приехала Виолетта Волкова, двоих ребят еще не закрыли, она добилась бы и их освобождения. Но не получилось, поэтому вчера их привезли на суд.

Я звонил тем, кто был в суде, они рассказывали, что сотрудники полиции давали очень путаные показания. В итоге суд перенесли на 26 апреля, а ребят выпустили до суда. На данный момент не вынесено ни одного решения ни по одному из задержанных в субботу в Цаговском лесу.

«Дорогие друзья, я приветствую всех вас, всех, кто пришел сегодня сюда на стадион и тех, кто находится за его стенами», - сказал Владимир Путин собравшимся в Лужниках на митинг в его поддержку. Я лично находился в этот момент за стенами, в полицейском автозаке, и не слышал слов премьерского приветствия.

Мимо зарешеченных окон нескончаемой рекой текла толпа. Люди, завернутые в российские триколоры, люди в белых шапочках, люди с голубыми воздушными шариками, люди в шарфах национальных цветов. Люди с флагами, транспарантами, баннерами, просто люди без ничего. Знамена Федерации независимых профсоюзов сменялись стягами компании «Рузское молоко», символами каких-то мотоклубов и другой разнообразной символикой. Откуда-то ехали машины и мотоциклы времен Великой Отечественной.

Из громкоговорителей лилась какая-то невообразимая музыка, но праздничного воодушевления на лицах не было. Выходя из-под арки метромоста, толпа сразу разделялась. Большинство продолжало угрюмо брести к стадиону, но многие сразу сворачивали к метро, пряча под мышку или выбрасывая на обочину плакаты в стиле «Путин знает что делает». Сторонники созидательного курса премьера тоже знали что делать – они спешили по домам. В этот момент полицейские выпустили нас из автобуса покурить. Мимо шли защитники стабильности.

- «Лучше бы на работу пошел», - говорил один из них.

В это время из полицейской рации донеслось «Задержать выходящих», и возле входа в метро возник заградотряд, который разворачивал нетерпеливых противников оранжевой чумы и отправлял их обратно на стадион продолжать битву за Россию.

Унылая погода, мелкий снег, влажный ветер, хмурые лица, полицейское усиление. Праздник защитников отечества был в разгаре.

Владимир Путин тем временем обещал своим сторонникам победить соперников на этих выборах, а заодно и «несправедливость, мздоимство, хамство чиновников, бедность и неравенство, в конце концов». С неравенством как раз были некоторые проблемы. Не все желающие поддержать единство страны в лице ее национального лидера имели такую возможность. В наш автозак запихали парня с плакатом «Меня мобилизовали сюда насильно. И я такой не один». Агитационно-пропагандистский креатив, с точки зрения полицейского начальства, должен был пройти процедуру утверждения компетентным начальством, прежде чем попасть в объективы телекамер.

В завершение своей речи премьер-министр перешел к поэзии. Он обещал не забывать про Лермонтова с Есениным и неожиданно призвал собравшихся:

Умремте ж под Москвой,
Как наши братья умирали!
И умереть мы обещали,
И клятву верности сдержали...

В этот момент наш автозак завелся и поехал по серым улицам Москвы, прочь от Лужников. Поскольку мы с товарищами умирать в этот день под Москвой не обещали, а напротив, рассчитывали, что после конца путинга всех отпустят с миром, нас охватила некоторая тревога. Но сотрудники быстро рассеяли все опасения. Мы едем не на Бутовский полигон, а в ОВД «Якиманка», где с нами должны провести разъяснительную беседу.

Беседа, кстати, состоялась. Даже не беседа, а целая дискуссия с участием личного состава и задержанных за нарушение режима регистрации гастарбайтеров. Я много раз бывал в отделениях полиции и сталкивался и с откровенной враждебностью, и с дружелюбной терпимостью. Но такой симпатии и почти нескрываемой солидарности не видел еще никогда. Менты увидели портрет Путина на изъятых у нас листовках и стали было корить, что мы поддерживаем компрадорский режим. Но быстро одумались: с какой бы стати мы тогда оказались у них в отделении? Поняв, что задержанными на путинге могут быть только честные люди, служивые перешли на сторону прогрессивных сил.

Выяснилось, что у полицейских офицеров есть ценные соображения о тактике протестной активности. Даже лишенные регистрации узбеки, и те вложили свои пару копеек в разговор о борьбе с коррумпированными диктатурами. Когда путинг закончился и настало время освобождения, единство мнений достигло такой концентрации, что впору было принимать резолюцию о текущем моменте. Дама, которая согласно протоколу должна была проводить с задержанными (в том числе со мной) профилактическую беседу о недопустимости раздачи листовок на митинге, пообещала прийти на акцию протеста 5 марта. Остальные заверили, что стрелять в народ не станут и вообще душой будут с нами, но сослались на служебную занятость.

Товарищи, которым удалось обмануть бдительность органов правопорядка и все-таки попасть на исторический митинг в защиту стабильности, рассказали потом, что листовки оппозиционного содержания расходились там, как пирожки. Пока кандидат в гаранты читал стихи, его твердые приверженцы жаловались наймитам мировой закулисы на реформу образования, на произвол работодателей, на нехватку детских садов и недоступность здравоохранения. Неблагодарные! В то время, когда страна стоит на краю пропасти, когда у эффективных менеджеров и собственников могут отнять все, что нажито непосильным трудом, когда оранжевая чума вот-вот захлестнет Россию, они обсуждали свои мелкие нужды!

Чтобы люди не расходились все выходы были блокированы полицией. Люди покорно стояли и слушали. Кто – Путина. Кто – попавшегося оппозиционного агитатора. Кто – прислушивался к самому себе.

В подъезде моего дома на стене появилась надпись: «Путина к Мубараку!». Не удивлюсь, если ее написал участник последнего путинга.

Все революции начинаются неожиданно. Ленин за полтора месяца до Февраля 1917-го говорил, что его поколению, вероятно, не суждено увидеть начала будущей революции. Он ошибся. Вот и декабрь 2011 года преподнес груду сюрпризов всем тем, кто годами мечтал о «пробуждении народа».

Благодаря нечистоплотности спецслужб мы теперь знаем, что для либеральных лидеров накануне Болотной оставалась абсолютной загадкой ожидаемая численность митинга. Не буду ломать из себя пророка: мы тоже не ждали такого массового участия. Вряд ли многие сегодня смогут похвастаться прозорливостью...

Да и откуда было взяться апокалиптическим предчувствиям и алармистским настроениям? Что вообще произошло нетривиального?

Выборы сфальсифицировали? Да не смешите, граждане! Это самое будничное событие, если вы, конечно, проживали в России последние 15 лет. Здесь фальсифицировали выборы за выборами, и никто не выходил на майдан. Более того, застрельщиками и организаторами протеста выступили ведь не те, чьи голоса украли «жулики и воры», - партии думской оппозиции, – а совсем другие люди. То есть проблема лежит глубже вопроса о прошедших выборах. Или вообще в стороне от него.

«Украденные» выборы стали лишь формальным поводом, мобилизующим предлогом массового протеста. Но его реальной пружиной стал кризис всей социально-политической конструкции путинской России, исчерпание «социального контракта», на который опиралось все здание суверенной демократии.

В этом контракте было много статей. Их число и содержание иногда менялось в соответствии с эволюцией экономики и политической конъюнктурой. Но в нем были фундаментальные принципы, пересмотр которых был невозможен. Главным из таких принципов был «консенсус элит». Путинский режим (считая сюда и срок формального президентства Медведева) мог существовать только в условиях относительного единства в верхах общества.

Но с началом мирового экономического кризиса под угрозой оказалось как раз это единство правящего класса. Обострились противоречия между разными финансово-промышленными группами относительно вступления страны в ВТО. Усилились споры между сторонниками сохранения «социальной стабильности» и теми, кто требовал ускорения либеральных реформ. Борьба за раздел бюджетного пирога стала приобретать почти военный характер. Наличие весьма авторитарного «арбитра», призванного разводить конфликтующие стороны и формулировать условия компромиссов, стало тяготить слишком многих в истеблишменте. Наконец, интересы личных друзей и ближайшего окружения «национального лидера» вступили в противоречие с интересами всего господствующего класса в целом или как минимум его значительной части.

Постепенный рост напряжения в системе чувствовали на протяжении последних двух лет многие. Но до взрыва, казалось бы, дело не доходило. Правящей олигархии удавалось удерживать под контролем общественную ситуацию. Прямого вызова Кремлю никто из представителей элиты бросить так и не осмелился. Опыт "ЮКОСа", казалось, научил капитанов бизнеса осторожности. Вместо конфликта внутри элит общественные ожидания, порожденные в истеблишментарной среде и затем растиражированные через медиа, фокусировались на сценарии постепенной умеренной либерализации политической жизни сверху. Это должно было увеличить объем плюрализма элит, облегчив им борьбу за свои интересы в новых условиях. Символом этих надежд стал президент Медведев со своими сентенциями вроде «свобода лучше несвободы».

Четыре года важные аналитики интерпретировали банальности г-на Медведева в том смысле, что в России начинается политическая оттепель. Капитаны бизнеса и региональные бароны называли «политической весной» всего лишь ситуацию, в которой у них будет больше влияния на принятие ключевых решений. О том, чтобы допустить большинство населения к выбору политического и социального курса страны, речь никогда не шла. Но вслед за боссами и олигархами в «демократическую» риторику начинали верить менеджеры их корпораций и слушатели их радиостанций.

И вот наступило 24 сентября. Правящая олигархия поступила как пьяный футбольный болельщик, который отрезал себе тестикулы в знак траура после поражения любимой команды. Она ампутировала собственную социальную базу. Выбирая Путина, камарилья руководствовалась не интересами «правящего класса» в целом, но своими эгоистичными групповыми расчетами. Такая балагановская мелочность дорого будет стоить всей системе.

Под аплодисменты андроидов режим спилил-таки сук, на котором сидел. Все, для кого паролем была постепенная «либерализация», поняли, что с ними никто считаться не будет. И вот мы видим в рядах «декабристов» Кудрина, Юргенса, Собчак...

Вслед за лидерами либеральной части истеблишмента на улицы пошли те, кто находится в плену – пользуясь термином Грамши – идеологической гегемонии господствующего класса. Те, кто слушает или читает либеральные СМИ, те, кто работает в офисах крупных компаний, те, кто верит в либеральную утопию «открытого общества». Оппозиционные медиа сумели создать ажиотаж, который затронул далеко не только людей либеральных взглядов, но механизмом, приведшим в движение механику протеста, стал именно раскол элит.

(Полный текст)