Вчерашний "народный сход" - в целом около 20 тысяч в четырех точках в центре Москвы (если верны оценки из подслушанных полицейских переговоров) - стал крупнейшей прямо запрещенной акцией в истории путинской России. Именно прямо запрещенной, ибо раздававшиеся весь день заявления московских чиновников о том, что они знать не знают формата "народного схода" и любое скопление людей будут пресекать как "несанкционированный митинг", означали прямой запрет. Для сравнения: Триумфальная на самом своем пике собирала 2-3 тысячи, а в декабре 2011-го на улицы "несанкционированно" вышло до 10 тысяч (после этого "буржуазные лидеры" и увели революцию у ее отца в "болото").

В Петербурге на Малой Садовой собралось около 2 тысяч. Сбор на Исаакиевской 5 марта 2012 года был многочисленнее (до 4 тысяч). Многочисленнее были также стихийный "монетизационный бунт" 2005 года и знаменитый несанкционированный "Марш несогласных" по Невскому с прорывом полицейского оцепления в 2007 году. Но к этим первым массовым протестам власти оказались совершенно не подготовлены. В 2005-м они вообще не решились применить силу против манифестантов, в 2007-м применили с опозданием. После этого на несогласованных протестах полиция применяла силу всегда и своевременно их локализовывала.

Надо также учесть, что все те протесты были общеоппозиционными или почти общеоппозиционными. В "сходе" же на Малой Садовой участвовали далеко не все оппозиционные организации и движения. На сегодня оппозиция опять глубоко расколота и разобщена, и особенно в последнее время этим славится город на Неве.

По-видимому, я был самым "красным" участником схода. Во всяком случае, знакомых мне активистов левых организаций я не встретил (а символики не было – все-таки "сход", а не митинг). Публика была однородно-либеральная. Да и то не вся. В Петербурге две половинки "Яблока" (одна из которых исключила другую из партии) настолько ненавидят друг друга, что если в какой-то акции участвует одна из них (именно участвует, не обязательно организует), представителей другой половинки, скорее всего, там не будет. Сходная ситуация в РПР-ПАРНАС и "Солидарности". Мне удалось встретить знакомых только из одной половинки "Яблока", одной половинки РПР-ПАРНАС, одной половинки "Солидарности". Не буду утверждать, что из других половинок не было никого: может, и были, но точно немного.

Раскол в оппозиции не только идеологический. Системные партии старательно избегают всего "несанкционированного". КПРФ таки выдавила из себя нечто неодобрительное насчет приговора Навальному, но если у кого хватит фантазии представить себе ее на запрещенном митинге, пусть тот первым бросит в меня камень. Глубокий культурно-психологический раскол всегда ощущался и в интеллигентско-либеральной среде. Одни мечтали о позитивном "добром протесте", и им претили суровые лица и сжатые зубы других. Собственную желчь они предпочитали изливать не на власть, а на "отмороженных радикалов" и "ритуальные толкания с ОМОНом на Триумфальной". Нельзя звать людей под дубинки, не надо нагнетать конфронтацию... Поэтому надо любой ценой согласовывать акции. Сколько раз мы это слышали?

Те, кого я увидел на Малой Садовой, не были людьми с суровыми лицами и сжатыми зубами. В них не было агрессии. Они радовались, встретив знакомых, шутили, смеялись. Они были настроены вполне позитивно. Мой выпускник 2004 года вполне позитивно допытывался у полицейского полковника: "Нет, объясните. Я имею право просто здесь стоять? Если не имею, почему другие здесь стоят?" Полковник молчал. "Вы представитель власти и должны мне объяснить..." Полковник наконец прервал молчание: "Вы же сами все понимаете". – "Нет, это другой вопрос. А как должно быть по закону?" Полковник молчал. Видимо, тоже сам все понимал.

С другим моим очень интеллигентным знакомым мы посмеялись над тем, что невозможно разобрать ни одного слова из речи, доносившейся откуда-то издалека из полицейского матюгальника. "А ведь потом будут говорить, что всех предупреждали. И в протоколах напишут". Мы действительно давно знали наизусть слова этой полицейской молитвы: "Ваше мероприятие не санкционировано властями..." И так далее. И тут его всегда добродушное лицо на секунду исказила гримаса ненависти, и он сдавленно произнес: "Мерзавцы".

И эта ненависть была равномерно разлита по толпе. Спокойная и устойчивая ненависть. Ненависть к машине, которая постоянно лжет, жульничает и насильничает. Хочет – признает формат "народного схода", не хочет – не признает. Независимо ни от каких законов. Потому что "в России нет закона. Есть столб и на столбе корона". Вы же сами все понимаете.

Это была ненависть хорошо выдрессированной путинскими ОМОНами толпы. Видевшей, как "винтят" по 700 человек. Как их бьют дубинками. Ненависть толпы, напряженно ждущей, когда начнут бить на этот раз. Ненависть людей, которые пришли, ожидая, что их будут бить.

Бить на этот раз не стали. И винтили скорее символически, чем по-настоящему. Не чтобы пресечь акцию, а чтобы обозначить свое непризнание ее законности. Как бы "пометить территорию". Шестьдесят человек, даже семьдесят – это не семьсот, как 5 марта 2012 года. А самой акции полиция практически не препятствовала, и она продолжалась несколько часов, хотя при желании разогнать толпу можно было за 15 минут. Насколько можно судить, сходная ситуация была и в Москве.

Конечно, выбор полицейской стратегии определялся не каким-то законом, которого в России нет, а тем, что все тот же столб, на котором корона, так решил. А вот почему он так решил, другой вопрос. Возможно, власть все же сообразила, что с Навальным она перегнула палку. Почувствовала какое-то электрическое поле, которое не измеряется социологическими опросами и не описывается научными терминами. Которое можно почувствовать только интуитивно, чтобы не сказать грубее. И власть почувствовала, что число людей, готовых выйти под дубинки, стало опасно большим, а повторение массовой бойни с тотальным винтиловом приведет лишь к скачкообразному увеличению их числа. Такие моменты бывают, хотя и редко. Вот только прогнозировать их не умеют никакие социологические институты и мировые закулисы.

Власть отступила на полшага. Власть пропустила удар. Фактически дав провести прямо запрещенную акцию, она продемонстрировала слабость. Дала себя нагнуть. Это значит, что в самое ближайшее время она будет искать способ отыграться, нанести ответный удар, вновь продемонстрировать силу и жесткость. И помешать этому может лишь массовая решимость не повиноваться беззаконию. Она не должна ослабнуть. Она должна еще больше укрепиться. Остановит машину лжи и насилия лишь готовность сунуть руку в ее шестеренки.