Закон о запрете пропаганды нетрадиционных сексуальных отношений мощной поступью шагает по стране - его уже приняло сразу несколько местных законодательных собраний, его готова рассмотреть Государственная дума, а теперь вот и столичные законодатели собрали круглый стол, чтобы понять, как оградить детей от тлетворного влияния. Но, честно говоря, поражает не активность людей, давно уже не знающих, чем камуфлировать отсутствие работы по развитию своих регионов, и готовых придумать все что угодно, лишь бы показать, что они власть. Ну давайте положа руку на сердце признаемся себе: можем ли мы назвать хоть какие-то реальные результаты деятельности местных законодателей - кроме какого-нибудь разбазаривания земель или единогласного голосования за президентскую креатуру в губернаторы? А теперь вот знаем, что конкретный результат есть: это закон о запрете пропаганды.

Поражает в истории с этим законом именно общественная реакция. Комментаторы разделились на тех, кто горячо одобряет: наконец-то оградят детишек, - и тех, кто не менее горячо возмущается: какой смысл в этом законодательстве, какую пропаганду оно призвано запретить?

Но смысл в законе действительно есть - он возвращает нас к советскому правоприменению. Этот закон не о сексуальных меньшинствах, он о большинстве. Правда в том, что закон о запрете пропаганды может быть спокойно воспринят обществом, которое за годы большевистского правления заставили поверить, что толерантность - это бранное слово. И тогда можно будет принимать другие законы, раз за разом позволяющие власти вести себя с неугодными так, как ей того захочется, больше уже не утруждая себя необходимостью что-либо доказывать.

В Советском Союзе тоже была, как известно, знаменитая 121-я статья, и поныне действующая в некоторых центральноазиатских деспотиях. И что же, разве эта статья работала в последние десятилетия существования самого передового в мире государства? Нет, не работала. Но она позволяла держать "на крючке" тех, кто был замечен в грехе неправильного совокупления и уже поэтому вынужден был действовать в полном соответствии с рекомендациями и пожеланиями высокопоставленных товарищей. Она позволяла смело действовать целой армии чекистов-педерастов - в плохом смысле этого слова, забиравшихся в постели к буржуинским дипломатам и борцам за мир, а потом шантажировавшим их своей оскорбленной честью. И она позволяла расправиться с теми, кто был неугоден, но уж никак не подходил под статьи об антисоветской пропаганде и прочую чушь из того, что называлось в СССР Уголовным кодексом, - так власть укоротила жизнь великого Сергея Параджанова. Словом, это не была статья о мужеложстве. Это была статья об унижении человека. А разве не к этому стремился советский строй - к ежедневному, ежечасному, ежеминутному унижению человеческой личности?

Современный российский чиновник, в отличие от своего советского предшественника, стремится не унизить, а обворовать. Поэтому и закон о запрете пропаганды - это не закон о сексуальных отношениях, а закон о коррупции. Он вряд ли будет действовать на самом деле, но зато позволит шантажировать владельцев соответствующих заведений (да почему соответствующих - любых!), угрожая им штрафами за неправильную картинку в холле или организацию вечеринки, на которой видели двух пацанов, раздевшихся до пояса. При желании можно будет обвинить в пропаганде нетрадиционных сексуальных отношений даже парк Горького в День десантника - потому что ни один ночной клуб Москвы не может позволить себе такого яркого действа мужского братания средь бела дня. Избежать штрафов можно будет известными способами - откупившись, взяв в совладельцы заведения Главного Борца За Нравственность Подростков, его жену или любовника (что тоже отнюдь не исключено - ведь главные борцы обычно позволяют себе чуть больше, чем их электорат).

При большом желании власть сможет воспользоваться законом и с политическими целями - предъявив претензии неправильному телеканалу или периодическому изданию да мало ли кому! Ведь само определение пропаганды предполагает такую широкую трактовку действий, что открывает потрясающие возможности для чиновничьего беспредела. Сексуальному меньшинству, конечно же, этот закон не сильно угрожает - оно и так лишено в России реальных экономических, социальных и политических прав, которые и наполнили смыслом европейскую и американскую толерантность. Нет, с помощью этого закона власть поимеет как раз большинство - грубо, жестко и в извращенной форме. Но если большинство россиян и в самом деле считает, что возвращение к советскому правоприменению и есть торжество нравственности, значит, нужно просто расслабиться и получать удовольствие.