Острая общественная реакция на пытки в российских тюрьмах и лагерях отозвалась в арестантском мире несколько необычной инициативой. По зонам начало распространяться письменное обращение, в котором группа воров призывает не опускать в тюремной иерархии тех, кто пострадал от сексуально окрашенных пыток, широко практикуемых надзирателями и их добровольными помощниками из числа осужденных.

В обращении ("прогоне" по фене) говорится: "Людей, которых по мусорскому беспределу и пыток, насиловали и унижали швабрами и дубинками, не являются обиженными, они так же полноценно могут жить в общей массе мужиками, ровно тех, кого облили мочой... Унижать и глумиться над ними это не Людское, ибо по Человечески им можно только сочувствовать" (оригинальные синтаксис и орфография сохранены. - Ред.).

Одно такое рукописное обращение опубликовал телеграм-канал Baza. Конечно, достоверность его может вызывать сомнения и никто не даст никаких гарантий, что письмо составлено на авторитетной воровской сходке, а не придумано остроумным реформатором арестантских традиций. Но на самом деле это не так уж важно. Существенно, что в этом "прогоне" поднята важная для жизни заключенных тема и предложен способ противостояния ментовскому беспределу.

Как справедливо указано в обращении, видеофиксация изнасилований и унижений становится средством манипуляций зэками, одним из способов принудить их к сотрудничеству с тюремно-лагерной администрацией. Это не новость, так было всегда. Одной только угрозы изнасилования зачастую хватало, чтобы зэк соглашался быть осведомителем. Ведь изнасилованный, независимо от обстоятельств этого события, всегда автоматически переходил в касту "опущенных". Это делало его лагерную жизнь невыносимой.

Лагерное начальство, на словах выступая за равенство заключенных перед законом, на деле всегда поощряло кастовость среди заключенных - так оно приобретало действенный инструмент запугивания и управления.

Нынешняя арестантская инициатива - прямое покушение на ментовскую систему, попытка обесточить бесперебойно работающую машину внутрилагерных репрессий. Не будет со стороны заключенных жесткого неприятия опущенных по ментовскому беспределу - исчезнет изрядная доля смысла в пытках непокорных зэков. Нет, совсем пытки от этого вряд ли прекратятся (останется немаловажная садистская составляющая, меркантильные интересы, оперативные расчеты), но пропадет один из мотивов для них. А главное - арестанты почувствуют себя увереннее перед лицом государственного произвола.

Арестантский мир, выражаясь светским языком, достаточно консервативен. Здесь правят традиции, а правила меняются медленно и с трудом. Отчасти это вызвано отсутствием общепризнанной процедуры изменений. Тем не менее арестантские законы все же подвержены стихийным изменениям. Есть немало тому примеров.

Во времена сталинского террора "политические" воспринимались уголовным миром как чуждый элемент. Это достоверно описано у Варлама Шаламова. Вероятно, большую роль в таком отношении уголовников к "фашистам" сыграло то, что в те времена значительная часть политических были людьми лояльными власти или даже преданно служившими ей. Александр Солженицын справедливо называл их "политической шпаной". Но постепенно времена менялись, и уже в 60-80-х годах к политическим в уголовных зонах было совсем другое отношение - доброжелательное и уважительное, как к врагам советской власти, которая жестока и несправедлива к арестантскому миру.

Когда-то осужденные за хулиганство ("бакланы") были презираемы в уголовном мире; они стояли на одной из низших ступеней социальной иерархии в арестантском сообществе. Но потом советская власть начала лепить дела по хулиганке кому ни попадя, иногда просто потому, что не могла посадить человека за отсутствием доказательств, а хулиганство - понятие безразмерное, и статья тоже резиновая. Когда лагерный мир понял это, к хулиганам отношение стало таким же, как и ко всем остальным.

То же самое с изнасилованием. В 60-70-х годах эту статью стали применять по любому поводу и практически без всяких доказательств вины. С помощью обвинений в изнасиловании можно было свести счеты с кем угодно или решить другие проблемы. Облыжно обвиненный в насилии над женщиной без проволочек садился за решетку надежно и надолго. И если раньше насильники чаще всего еще в следственном изоляторе попадали в касту обиженных, то теперь отношение уголовного мира к ним стало более терпимым - все понимают, что власть манипулирует этой статьей.

Законы арестантского мира тяжелы, как тяжела и сама жизнь арестанта в российской тюрьме. Эти законы не всегда справедливы, порой жестоки, часто основаны на традициях и предрассудках, но они приспособлены для выживания в нечеловеческих условиях. И они способны меняться. Это важно, потому что вместе с ними меняется и сам арестантский мир.