Судья просит не говорить о погибшем как о политике.
- Ваша честь, его убили за политические взгляды.
Судья настаивает: не следует говорить о политической подоплеке убийства.
- А разве может быть какой-то другой мотив?

Дискуссии председательствующего со свидетелями защиты потерпевших на заданную тему однообразны, и закон типа на стороне судьи, но и он бессилен полностью прекратить разговоры о том, что здесь называется "политикой".

Допрашивают Александра Рыклина - и он вспоминает про Рамзана в 2002 году и о том, кого убитый числил среди своих смертельных врагов: начальство в Кремле, начальство в Чечне. Допрашивают Илью Яшина - и он повествует об атмосфере ненависти нагнетавшейся вокруг его друга, о нападениях на него и о том, что всерьез тот опасался только одного человека: Рамзана Кадырова. Допрашивают Геннадия Гудкова - и он, бывший сотрудник КГБ, сообщает, что следы преступления ведут к политическому руководству Чечни. Эти сведения свидетель почерпнул из надежных источников, от своих людей в спецслужбах.

Собственно, иначе и не бывает в тех судах, где обличают и приговаривают убийц российских оппозиционеров и в клетках маются люди, вроде похожие на преступников, но ни малейшего отношения не имевшие к тем, кого убили. Ничто ведь не связывало приговоренных с Галиной Старовойтовой или Анной Политковской, киллеры и организаторы даже не были знакомы со своими жертвами. Иное дело заказчики, но их в такого рода процессах не судили и не осуждали, поскольку найти не могли. Таковы были правила игры в политическую юриспруденцию, и они мало изменились за прошедшие годы. Разве что стали строже - и вот уже судья Житников прямо запрещает говорить о "взглядах" и "подоплеке".

Тем не менее о них, о политических убеждениях Бориса Немцова, о его врагах и о подозреваемом заказчике в Московском окружном военном суде теперь говорится практически каждый день, и это представляется неизбежным. Хотя и порождает понятные недоразумения. Политики касаться нельзя, но в материалах следствия, оглашаемых в ходе допроса того же Гудкова и связанных с его предварительными показаниями, подробно разбирается устройство современной Чечни и яркими красками рисуется портрет ее прославленного руководителя. Но все же политика под запретом, и эту часть показаний экс-депутата судья не разрешает зачитывать присяжным.

Можно предположить, что присяжные сидят в соседних с подозреваемыми камерах и узнают лишь то, что им дозволяет услышать суд, но эта догадка неверна. Присяжные гуляют на воле и, вернувшись домой, могут безнаказанно читать что пожелают, включая репортажи из зала суда и неполиткорректные комментарии. То есть более или менее жесткая игра, отсекающая бестактные свидетельства, ведется только в зале суда, а за его пределами торжествует гласность. И надо уж совсем оторваться от реальности, чтобы поверить судье и начальству, организовавшему процесс над подозреваемыми в убийстве Бориса Немцова. Согласившись с тем, что это было бытовое, что ли, убийство с духовной подоплекой.

Никто и не верит, но роли выучены назубок, и все еще важно установить, оскорблял покойный религиозные чувства отставных пехотинцев или не оскорблял. Являлись они пристрастными читателями французского журнала "Шарли Эбдо" или не являлись. Убивали они в конце концов или не убивали, но оговорили себя под пытками. И если убивали, то просто за деньги или опять-таки по велению богобоязненных душ. Это самые важные вопросы сегодня, завтра и до самого последнего дня судебного заседания, в рамках которого признают виновными или невиновными бывших бойцов спецподразделений РФ, земляков руководителя чеченской администрации.

Со стороны поглядеть - поразительный суд. С красными флажками по всему периметру обвинения и принципиально неустановленным мотивом убийства. Однако именно такие, небывалые процессы и должны наверное происходить в небывалом государстве, в котором персоналистский режим соединяется с чекистской методикой управления. В демократической стране политическое убийство - это скандал и вызов для власти исполнительной, для власти представительной, для власти судебной, для прокуроров и следователей, для власти четвертой, для гражданского общества. В тоталитарной стране убьют Михоэлса - и скажут, что несчастный случай, и года четыре спустя обзовут погибшего врагом народа. А в России путинской главный подозреваемый, имя которого нельзя упоминать всуе, но все упоминают, безнаказанно высказывается насчет врага России Бориса Немцова, и что ему возразишь? Не пойман - высказывайся!

Впрочем, и он играет в ту же игру, по тем же правилам. Прийти на допрос? Да пожалуйста - "в любое время. Хоть сейчас. Переоденусь и вылечу первым же рейсом". Но. "Но для начала мне должны прислать официальную повестку", - делится Рамзан Кадыров сокровенными юридическими знаниями с нашим корреспондентом, и в этих его словах просверкивает не одна лишь политика, но и разгадка последних тайн российского бытия федерального подчинения. Вот так оно и устроено, бытие, так Россия устроена, где нескоро еще родится тот следователь или председательствующий в Московском окружном военном суде, который выпишет Кадырову повестку.

Ибо суд вне политики, оттого и в деле об убийстве Бориса Немцова, равно и в других подобных делах, презумпция абсолютной невиновности и неприкосновенности распространяется на всякого, кто причастен к высшей власти. Потому самые вспыльчивые из причастных и не могут удержаться. Велик, понимаете ли, соблазн лишний раз убедиться в своем могуществе, и политическим убийствам не будет конца, покуда любой бандит, ставший большим политиком, вместе с царскими браздами или с ярлыком на княжение получает лицензию на отстрел. И суд, вчитавшись в эту бумажку, удаляется на совещание, чтобы покарать стрелков. Или освободить, ежели неприкосновенный очень того захочет.