Революция фланирует по Москве. От Китай-города по Маросейке к Чистым прудам. Оттуда назад, потом на Пушкинскую площадь, с Пушки – в сторону Манежной. У революции хорошее настроение и позитивные планы на жизнь: гулять по городу, петь под гитару, играть в бадминтон. Но она не выспалась и время от времени отдыхает – на травке или в автозаке - или уходит домой, чтобы вернуться и продолжить свои прогулки с Пушкиным и героями Плевны.

Контрреволюция тоже не выспалась, но настроение у нее плохое. Несогласные испортили ей праздник, устроив неожиданно многочисленную и нескончаемую манифестацию – до и даже после инаугурации, что было воспринято как бестактность. Поэтому контрреволюция гоняется за революцией, производит аресты, больно дерется и опрокидывает стулья в популярном кафе.

Силы неравны. Ибо революция не желает крови, то есть самой революции, а хочет выразить свой протест в предельно мирной форме. Это важно по целому ряду причин, среди которых и понятное беспокойство перед лицом звереющей власти, и забота о своем собственном образе. После до сих пор не вполне понятных столкновений на Болотной площади необходимо внятно объяснить городу и миру, что революция – это явление положительное, законопослушное, веселое.

У контрреволюции другие задачи и цели. Во-первых, раздавить революцию, растоптать ее и закошмарить. Во-вторых, вернуть народу праздник возвращения Путина во власть, плавно перетекающий в День Победы, который так хочется назвать днем победы над революцией. В-третьих, вычеркнуть все эти протесты из истории, словно их и не было – от декабря до мая, чтобы на ближайшие двенадцать лет обеспечить себе спокойную, комфортную жизнь. Как в счастливые нулевые, отличительной чертой которых было равнодушие народа к политике.

Так складывается эта парадоксальная ситуация. Добрая революция починяет примус и особо не бунтует против властей, а злобная контрреволюция ее ежечасно подавляет. Только этим и можно объяснить, отчего пресс-секретарь победителя Песков, всегда такой циничненький, сытенький, добродушненький, вдруг начинает клацать зубами и рваться с поводка. Печень, говорит, митингующих надо размазать по асфальту. Это тоже забота об имидже – и самого пресс-секретаря, и его хозяина. И образ получается яркий, выпуклый, с бешеной слюной и клыками. Охранительский, если оставаться в рамках печатного словаря.

А они гуляют по городу – мирные, прикольные, бесстрашные. И даже, говорят, не пьют, щадя печень. За ними в ночи гоняется ОМОН, и Победоносцев, простирая совиные крыла, таращится на них из вертолета, и тов. Ленин, лежащий неподалеку, злорадно каркает им вслед: мол, чего вы шляетесь по Москве, когда низы по-прежнему хотят, а верхи еще как могут. А новостные ленты приносят вести о новых арестах и новых несогласных, которые присоединяются к гуляющим, и тут революция, впервые в российской истории, перерастает себя и оборачивается чем-то иным, таинственным и весьма обнадеживающим. Типа эволюционного процесса, о котором мечтало столько поколений российской интеллигенции.

Долго ли им еще гулять по Москве – неизвестно. Впрочем, в одной старой книге этот срок измерялся 40 годами, что для нынешней России представляется цифрой довольно реалистичной. Должно быть, к тому времени старые элиты перемрут, и даже Путин, покорный общему закону, укутается в шинель Дзержинского, зато Медведев, наверное, доживет и к прогулке присоединится. Он ведь тоже очень позитивный, эволюционный, мирный и веселый, и мог бы поиграть с ними в бадминтон и даже возглавить шествие, но сегодня ему нельзя, а через 40 лет будет поздно.