Кареты нынче не в моде, а так все по тексту пьесы, которую он поставил четыре года назад, к своему 90-летию. "Вон из Москвы! сюда я больше не ездок. Бегу, не оглянусь, пойду искать по свету, Где оскорбленному есть чувству уголок!.." Сегодня вспоминается именно это, и безутешный таганский Лир вдруг оборачивается юным героем печальной грибоедовской комедии. "С кем был! Куда меня закинула судьба! Все гонят! все клянут! Мучителей толпа, в любви предателей..."

Монолог кончен. Занавес. Аплодисменты, свист, слезы, проклятия, издевательский смех, растерянные вздохи. А потом строка в новостной ленте: Юрий Любимов покинул Россию. И - гул затих...

За то время, что длился скандал, про его подзабытый Театр мы узнали так много, словно перенеслись во времена, когда Таганка жила в ореоле легенд и слухов. Про опозоренную в глазах иностранцев Россию и злую мачеху артистов - жену Юрия Петровича. Про "русское быдло" и зажиленные гонорары. Про "клопов" и "образ мыслей Сталина-Жданова-Суслова в головах у современных молодых людей". Про то, что театр - это диктатура, которая рушится навсегда, едва тирана свергает победивший пролетариат.

Между тем, увлеченные комментами и желанием добавить свои пять копеек, мы, кажется, прозевали главное. Отыскивая днем с огнем правых и виноватых, мы как-то невнимательно глядели на сцену, предполагая, что это всего лишь новости, хроника очередных разборок между персонажами, живущими на телеэкранах и в Сети. Типа Медведев поспорил с Путиным, а Навальный сказал, что они все козлы.

Отъезд Любимова заставил зрителей умолкнуть, медленно постигая случившееся.

На самом деле это был необычайной мощи спектакль под условным названием "Гибель Театра", поставленный напоследок великим мастером. И все тут было к месту, включая полувековой юбилей самой первой его постановки, которая оказалась последней, и талантливых актеров, смело заявивших, что они не холопы, а свободные граждане, и овации пражского зала, и массовку в Москве, где любимые ученики режиссера проклинали свои унижения, и заявление об уходе, брошенное в лицо любимым ученикам, и финальную сцену. В которой преданный любимыми детьми шекспировский старик как бы разражался прощальным чацким монологом, молодея на глазах. И пассажиров просили пройти на посадку, и карета, взмывая в воздух, уносила его в Будапешт.

Такой накал страстей в этом театре я наблюдал лишь однажды, в прошлом тысячелетии. Давали "Дом на набережной", в роли Глебова выходил Валерий Золотухин, а Юрий Петрович уже уехал, его уже лишили гражданства, спектакли снимали с репертуара, и было ясно, что эту пьесу разрешают в последний раз. Господи, как же играл в тот день Золотухин - с отчаяньем, близким к безумию, вот именно что на разрыв аорты. Как он кидался на эту стеклянную стену, отделявшую прошлое героя, в котором ничего не поправить, от настоящего, отравленного памятью о предательствах, которые так хочется забыть! А из динамиков рвался голос Высоцкого: "Спасите наши души!.."

Говорящее правду стекло пробить было невозможно. Так казалось тогда, хотя еще сохранялась надежда на чудо. Сегодня и этой надежды не осталось.

Впрочем, тот любимовский спектакль ставили партия и правительство, уничтожавшие театр, и актеры играли заданную смерть в заданных обстоятельствах. Сегодняшнюю пьесу, начиная с последней гастроли в Чехии и кончая эмиграцией в Будапешт и внятно высказанными сожалениями о том, что вообще вернулся в Россию, ставил он сам. И сам играл в ней главную роль.

Великий режиссер, разменявший десятый десяток, но не утративший ни детской капризности, ни юношеского азарта, он выжал из сюжета все, что было возможно, и на прощанье так громко хлопнул дверью, что даже отпала нужда выходить на поклоны. "Ну что, не видишь ты, что он с ума сошел?" - произносит, выслушав Чацкого и ничего не поняв, главный его антагонист, но про Фамусова мы со школьных лет знаем, что он самодур и деспот. Иное дело Любимов. Мы все поняли в его прощальном спектакле, прощальной речи и прощальном отъезде, и тишина теперь в зале такая, что аплодисменты покажутся кощунством.