Объективная истина, введению которой в уголовный процесс посвящен законопроект депутата Ремезкова, тут же подверглась осмеянию и поруганию. Говорят о недостижимости истины, боятся, что обращаться за ней придется к патриарху Кириллу. Но когда речь идет об УПК, вопрос "что есть истина" не онтологический, а процессуальный. И разговор об истине вполне уместен.

Никогда не был сторонником упоминания в законе каких-либо истин, всегда соглашался с профессором П.А. Лупинской, одним из авторов УПК 2002 года, любившей повторять принцип римского права: "То, чего нет в материалах дела, не существует в мире".

Нормальный кодекс вполне может и обойтись без истины, и признавать ее путеводной звездой.

Истину придумали не депутат Ремезков и не стоящий за его спиной Следственный комитет. Необходимость установления истины утверждалась и в Уставе уголовного судопроизводства 1864 года, и - более решительно - в демократической Концепции судебной реформы 1991 года; не открещиваются от истины и процессуальные законы, действующие в правовых государствах. Сам по себе поиск истины следствием и судом не отрицает и не умаляет презумпцию невиновности и вполне совместим с состязательным судопроизводством.

Оценивая объективную истину как знамя обвинительного уклона, критики законопроекта вспоминают об отрицании презумпции невиновности сталинским "правосудием по Вышинскому". Но ведь и объективная истина точно так же отвергалась Вышинским. Профессор Александр Ларин, один из авторов Концепции судебной реформы, писал: "В 30-х – 50-х годах властно утверждался тезис о том, что истина, понимаемая как достоверное знание, в уголовном процессе во многих случаях недоступна, да и не обязательна, и чтобы осудить обвиняемого, достаточно установить "максимальную вероятность" его вины". Поэтому, резюмирует Ларин, "единственное, чему может служить отрицание объективной истины, это оправдание следственных и судебных ошибок, следственных и судебных преступлений".

И в самой Концепции 1991 года истина возвышалась как цель справедливого суда: "Благодаря судебному процессу закон применяется не механически, на манер клейма, а по правде и совести. Суд не только устанавливает, но и очеловечивает истину".

Из всего этого, однако, отнюдь не следует, что проект, внесенный за подписью г-на Ремезкова, заслуживает рукоплесканий. Но дело тут не в истине, а в том, что за ней стоит, кому и чему она будет служить. В проекте дается определение: "объективная истина – соответствие действительности установленных по уголовному делу обстоятельств, имеющих значение для его разрешения". При этом "объективная истина", то есть нечто относящееся к философии права, помещается в законопроекте в одном ряду с такими терминами, как "жилище", "близкие родственники", "задержание подозреваемого", "приговор" и другие формально определяемые понятия. Включение истины в такой технологический ряд на первый взгляд странно. Но, всматриваясь в дефиницию, начинаешь понимать, что для авторов проекта истина - это не высшая правда, не выяснение и проявление того, что произошло на самом деле, а средство легализации "установленных по уголовному делу обстоятельств", иными словами - доказательств, добытых любым путем, лишь бы они соответствовали действительности.

Объективной истиной объявляется та "действительность", из которой шьется уголовное дело. Но эта "действительность" настолько фальшива, выморочна, настолько не соответствует происходившему в реальности, так разит парашей, что шитый белыми нитками балдахин истины, назови ее хоть абсолютной, не прикроет ее срам и смрад.

Истина судебной реформы 1860-х годов, истина свернутой судебной реформы 1990-х годов, чуждая нам и прогнившая, как писали советские пропагандисты, буржуазная истина состязательного процесса - это одно. Советская истина, воспроизводимая в законопроекте Ремезкова, - совсем другое. Проект соответствует духу и смыслу таких вот откровений советских правоведов: "Для вынесения только законных и обоснованных приговоров по любому уголовному делу в нашей стране созданы необходимые условия: суды укомплектованы до конца преданными советскому народу и социалистическому строю судьями, созданы подлинно демократические советские законы, все участники уголовного судопроизводства - лица, производящие дознание, следователи, прокуроры и судьи вооружены марксистско-ленинской теорией и работают под постоянным руководством КПСС".

Различие двух истин - концептуальное. Оно замечательно выражено Ю.В. Кореневским: "В русском дореволюционном и иностранном процессе критерием истины признавалось внутреннее убеждение судьи. В СССР "подлинной гарантией истины" предполагался объективный критерий ("лежащий за пределами сознания объективный критерий"), руководствуясь которым "можно отделить истинное от ложного, убедиться в достоверности выводов". Таким критерием советская теория считала практику". Цитаты, приведенные Кореневским в этом фрагменте, взяты из основополагающего сочинения советской юстиции "Теория доказательств в советском уголовном процессе".

Объективная истина грозит закрепиться в УПК не сама по себе, а в совокупности с уничтожением наиболее значимых элементов состязательности. Таковым, например, изначально был запрет поворота к худшему при пересмотре приговора, вступившего в законную силу. Теперь статья УПК, ранее называвшаяся "недопустимость поворота к худшему", называется "поворот к худшему".

И вот проектом об объективной истине окончательно разрешается возвращать дело на доследование для восполнения неполноты обвинения, исправления недопустимых доказательств, предъявления более тяжкого обвинения. В первоначальной редакции УПК доследования не было вовсе. "Возвращая дело на доследование, суд говорит, что он вынесет обвинительный приговор, и предлагает следователю добыть что-нибудь для обоснования обвинения. Доследование вместо оправдания означает фактический сговор между судом и обвинительной властью", - писал выдающийся российский юрист Юрий Стецовский.

Одновременно укрепляются самые сомнительные процессуальные институты. Недавно была расширена преюдиция, то есть обязательность для суда обстоятельств, установленных иным, ранее вынесенным приговором. Все выше процент уголовных дел, рассматриваемых в особом порядке, означающем, что при полном признании вины приговор выносится без судебного следствия, то есть без проверки судом доказанности вины подсудимого. Особый порядок применяется уже примерно по 65% дел.

В сочетании с особым порядком принцип установления объективной истины будет, что уж говорить, прочно привязан к практике как основному критерию истинности. На сцене правосудия это будет выглядеть так. Например, по групповому преступлению один из обвиняемых, заключивший досудебное соглашение о сотрудничестве, сознается в сотне преступлений, которые он по фабуле не мог совершить один. Допустим, что все это выдумка, оговор, самооговор, но бумага все стерпит. Дело этого обвиняемого будет выделено в отдельное производство и слушаться отдельно — в особом порядке, без исследования доказательств по существу обвинения, фактически в протокольной форме. Приговор по делу этого гражданина вступит в законную силу и станет обязательным (преюдициальным) для суда, слушающего в общем порядке дело прочих обвиняемых, не признающих вины. Установленные первым приговором обстоятельства - совершение "бандой" преступлений (вымышленных) - это и будет объективная истина новейшего разлива.

Хотя особый порядок судопроизводства при согласии обвиняемого с предъявленным обвинением не имеет отношения к правосудию, отказываться от него, несмотря на свет истины, никто не собирается. Однако сделка с правосудием — принадлежность той самой англосаксонской (англо-американской) модели, от которой радетели истины предлагают отказаться во имя возвращения к корням континентальной (романо-германской) модели. В результате скрещивания двух этих систем взращивается некая англо-континентальная химера: установление истины судом без судебного следствия. Как сочетается вводимое законопроектом в качестве общего правила "всестороннее, полное и объективное исследование всех обстоятельств уголовного дела в их совокупности" с особым порядком? А ведь речь идет о большинстве уголовных дел!

В США особый порядок компенсируется состязательностью сторон на всех стадиях дела. В РФ же некоторая состязательность присутствует только в суде. Следствие лишено и намека на состязательность, права и возможности следователя и защитника несопоставимы, доказательства замешены на пытках - если не испанским сапогом, то самим выдерживанием в СИЗО. Теперь же, если законопроект будет принят, и о состязательности в суде вряд ли можно будет говорить. Особенно когда обвинение в зале суда поддерживается овчарками.