Человечеству не впрок библейский рассказ о вавилонской башне. Ему не дает покоя вертикаль. Открытому на днях 828-метровому небоскребу "Бурдж Дубаи" недолго суждено оставаться самым высоким зданием в мире. В Кувейте уже проектируется башня высотой в один километр и один метр, в Бахрейне – в километр 22 метра, в Саудовской Аравии – в милю (1609 метров).

Египетским фараонам такие масштабы и не снились. В пирамиде Хеопса, остававшейся высочайшим сооружением мира почти четыре тысячелетия, 146 метров. Лишь в XIV веке ее, по-видимому, перерос собор Св. Девы Марии в английском городе Линкольн – в нем было, по сообщениям современников, 160 метров (в 1549 году центральный шпиль собора обрушился и не был восстановлен). Для житья людям такие здания не были нужны. Они строились для молитвы. Готические храмы возводились веками. Кельнский собор строится до сих пор: по старинному пророчеству, как только строительство будет завершено, наступит конец света.

Русский архитектор Карл Витберг, выигравший конкурс на проект церкви в ознаменование победы в войне 1812 года, задумал построить на Воробьевых горах под Москвой храм Христа Спасителя головокружительной высоты - 237 метров. Ничего даже близкого ему по росту в то время в мире не было. Ради своего замысла Витберг даже принял православие (ведь не доверять же строительство басурману-немцу) и после нового крещения стал называться Александром.

Но с проектом случилась обычная российская история, описанная Гоголем. Чичиков начинал карьеру "деятельнейшим членом" комиссии "для построения какого-то казенного весьма капитального строения". Комиссия эта "шесть лет возилась около здания; но климат, что ли, мешал или материал уже был такой, только никак не шло казенное здание выше фундамента. А между тем в других концах города очутилось у каждого из членов по красивому дому гражданской архитектуры: видно, грунт земли был там получше". Короче говоря, распилили бюджет, а в растрате обвинили Витберга.

Первые небоскребы гражданского назначения появились в конце XIX века в США. Максиму Горькому, побывавшему в Америке в 1906 году, они не понравились: "На берегу стоят двадцатиэтажные дома, безмолвные и темные "скребницы неба". Квадратные, лишенные желания быть красивыми, тупые, тяжелые здания поднимаются вверх угрюмо и скучно. В каждом доме чувствуется надменная кичливость своею высотой, своим уродством. В окнах нет цветов и не видно детей..."

На самом деле небоскребы стали строить, конечно, не из гордости, а по чисто экономическим причинам. Вследствие сращивания финансового и промышленного капиталов центр управления экономикой из заводских контор переехал в даунтауны Чикаго и Нью-Йорка. Спрос на офисные помещения в этих городах стремительно вырос. Земля резко подорожала. В 1910 году в Нью-Йорке цена квадратного метра в деловом центре достигла 8800 долларов и продержалась на этом уровне полвека. Вторым фактором стало изобретение и усовершенствование безопасного лифта. Наконец, третьим элементом было бурное развитие сталелитейной промышленности и удешевление стального проката, без которого высотное строительство невозможно.

Инвестировать в сооружение небоскребов стало выгодно. Небоскребы взяли на себя функцию консолидации реального и финансового сектора. Они были инструментом перехода к новым методам управления экономикой.

В 1925 году небоскреб увидел в разрезе своим орлиным взором Маяковский. Картина открылась неприглядная:

                        Возьми
                               разбольшущий
                                            дом в Нью-Йорке,
                        взгляни
                                насквозь
                                         на зданье на то.
                        Увидишь -
                                  старейшие
                                            норки да каморки -
                        совсем
                               дооктябрьский
                                             Елец аль Конотоп.

Но многим в те годы небоскреб виделся прообразом будущего. Человечество вновь увлеклось идеей вавилонской башни. Футуристический рисунок художника Рулофа Пауля Ситроена "Метрополис" стал визуальной основой одноименной антиутопии Фрица Ланга. Монументальный фильм Ланга вышел в прокат в 1927 году, а в 1929-м американский дизайнер Хью Феррис выпустил в свет книгу своих рисунков "Метрополис завтрашнего дня", поразившую воображение современников. В архитектурных фантазиях Ферриса угадывается эстетика и проекта московского Дворца Советов (а в венчающей его 100-метровой статуе Ленина – статуя Свободы), и Готэм-сити из комиксов и фильмов о Бэтмене.

Вспоминается финал жизнеутверждающей поэмы Степана Трофимовича Верховенского, саркастически пересказанной автором "Бесов": "И наконец уже в самой последней сцене вдруг появляется Вавилонская башня, и какие-то атлеты ее наконец достраивают с песней новой надежды, и когда уже достраивают до самого верху, то обладатель, положим хоть Олимпа, убегает в комическом виде, а догадавшееся человечество, завладев его местом, тотчас же начинает новую жизнь с новым проникновением вещей".

Сегодня уже никто не видит в сверхвысоких зданиях воплощение светлого будущего. Они еще способны поражать воображение, восхищать техническими решениями; для бедуинов идея спасения от зноя аравийской пустыни в кондиционированной башне, под сенью струй фонтанов и искусственных садов, может быть привлекательна. Но житель современного европейского или американского города со сносным климатом хочет жить иначе: ходить пешком или ездить на велосипеде, сидеть в кафе под открытым небом, валяться на живой траве и попадать под настоящий дождь. Сегодня более половины населения Земли живет в городах, а в высокоразвитых странах эта доля составляет 83-85 процентов. Запереться всем в герметичных башнях нелепо, да и невозможно.