Недавно Центр адаптации детей беженцев, проект "Гражданского содействия", публично сообщил о своем выселении. Последние два месяца я являюсь одним из волонтеров центра, правда, работаю со взрослыми: преподаю русский юной девушке из Пакистана и молодой женщине из Сирии.

О том, что милое помещение в центре города вскоре придется оставить, мы знали уже несколько недель. Поэтому каждый мой урок заканчивался тем, что я спрашивала у администратора: а через два дня еще можно прийти? А на следующей неделе можно заниматься? Пока да, отвечали мне. Ждем ответа. Написали письмо Собянину. И каждый раз, составляя план следующих уроков, я раздумывала, как перестроить логику учебника, чтобы как можно скорее дать наиболее важные темы. Пыталась просчитать, сколько осталось. Нужно ли писать план на три урока вперед или следующий будет последним.

Как это похоже на жизнь в России в целом... собирать уже вещи или еще подождать несколько месяцев...

"Гражданское содействие" арендовало помещение этого самого центра (я чаще называю его школой) у московских властей за сравнительно небольшую сумму. Происходило это с 2006 года, причем, как следует из релиза, договор был продлен на неопределенный срок.

Разумеется, город как собственник помещения мог договор расторгнуть, что он и сделал. Но произошло это сразу после признания "Гражданского содействия" иностранным агентом. Настолько сразу, что ни у кого не получается увидеть в этом простое совпадение.

Помещение школы полуподвальное, оно немного тесноватое, не везде есть окна, но в целом место очень удобное для занятий. В нем много комнат и отсеков, полок с книгами, стеллажей с игрушками. Летом там мало народу, а в мае почти везде шла учеба. За одним столом могли разместиться мы с ученицами, за соседним волонтер занимался с подростком школьными предметами, еще в одной комнате целая группа взрослых училась русскому, где-то носились маленькие дети, чаще под присмотром опять же волонтеров, которые, бывало, заходили в комнату найти детскую книжку. Маленькие дети осваивают новый язык почти мгновенно, стоит начать с ними на нем общаться, а обычный детский сад большинству из них не светит.

Чего в центре никогда не было, так это Путина, в каком бы то ни было виде. Он там никого не интересовал, как и политика в целом. Наши подопечные бежали от смертельной опасности - кто от войны, кто от работорговли, кто от расправы, - и меньше всего они заинтересованы в том, чтобы иметь в чужой стране гражданскую позицию и привлекать к себе внимание. Некоторые на нелегальном положении (в России почти не дают убежище), и самое последнее место, куда они захотят пойти, это протестный митинг: депортация без преувеличения смертельно опасна.

Какого ж лысого черта до неприличия аполитичное "Гражданское содействие" признали иностранным агентом как политическую организацию? Организацию, помогающую в том числе и беженцам из Луганды и не спрашивающую, за кого они. Какая разница из каких "антироссийских" фондов они получают гранты, если эти гранты тратятся на рабочие тетради по русскому, проездные для некоторых подопечных, на аренду той же самой школы? Очень опасные для режима траты.

В правозащитной среде бытует четкое разграничение политической оппозиции и собственно правозащиты и/или гражданского активизма. Увы, это иллюзия. Люди, подчеркивающие, что они только защищают закон и не имеют отношения к политике, чаще всего выдают желаемое за действительное. То есть они, может, и не хотели бы иметь отношение к политике, но их никто не спрашивает. Такое разграничение естественно для демократического общества, но бессмысленно при авторитаризме.

Например, наблюдатель на выборах может сохранять политический нейтралитет, если есть конкуренция и он не знает, от кого ждать фальсификаций. Но если фальсификациями систематически занимается одна и та же политическая сила, она же и монополизирует власть, то наблюдатель - возможно, против своего желания - становится политической оппозицией, а против наблюдательских организаций открывается война.

"Мемориал" может стоять в стороне и скрупулезно заниматься историей, поминая жертв сталинизма, но, как только сталинизм поднимается как знамя государственной политики, такие историки становятся врагами народа.

Враг и Комитет против пыток, если основами госстроя являются неприкосновенность и круговая порука ментов, а жестокость считается нормой.

Но чем насолили этому государству улыбчивые негритята, я и правда не понимаю. Тем же, должно быть, чем и пармезан, который нельзя ввозить, и сироты, которых нельзя вывозить. На месте пропагандистов я взяла бы центр под опеку и снимала бы сюжеты про жертв арабской весны, например. Никак не могу привыкнуть, что чудище обло, огромно, стозевно и лаяй и логики у него нет...

"Гражданскому содействию" наравне с другими "врагами народа" грозит большой штраф за непризнание самих себя иностранными агентами (зачем еще можно повышать грамотность вынужденных иммигрантов, как не в интересах США?), оно лишится вскоре "нежелательного" финансирования части программ и вот лишается возможности приглашать детей и взрослых на занятия. К слову, я могла бы заниматься со своими девчонками у себя дома, но у одной из них двое детей-дошкольников, для которых мое тесное съемное жилье с кривыми балконами опасно. Их и в парке без присмотра не оставишь, и в кафе - в школе же безопасная среда, есть где, с чем и с кем играть.

Тут надо бы сделать вывод о том, что власть пошла вразнос, но это и так очевидно. Пускай центр найдет новое помещение и протянет еще несколько месяцев, пока не запретят окончательно - вот такой оптимистичный гуманистический вывод.