Я понимаю, что если бы в Крыму действительно был проведен референдум, а не фальшивый и циничный фарс под дулом автомата, за отделение от Украины и присоединение к России вполне могло проголосовать не менее двух третей жителей. Приветствующие по-гитлеровски осуществленный аншлюс Крыма задают вопрос: столь ли уж важны формальности, если воля населения очевидна? Ну и что, что "референдум" провернули в 10 дней, успев за это время несколько раз изменить правила игры? Ну и что, что не давали агитировать противникам отделения? Ну и что, что отключили неугодные СМИ? Все всё прекрасно понимали и выбор делали вполне осознанно. Ну и что, что не пускали наблюдателей и хватали журналистов? И без них очевидно, что большинство любит "вежливых интервентов", которые под автоматом никого голосовать не гонят. Ну и что, что ретивые местные начальники в своем обычном неуемном рвении накидали лишние 15-20% голосов? Ну и что, что в Севастополе "за" 123%? И без них было бы больше двух третей.

Пренебрежение к таким мелким формальностям не мешает сторонникам аншлюса апеллировать к международному праву: мол крымский цирк с конями никаким нормам международного права ни разу не противоречит. И это действительно так. Международное право не содержит четко расписанных статей, определяющих, что конкретно требуется для признания акта самоопределения "правильным". Как не содержит оно однозначных указаний на то, в каком случае приоритет должен отдаваться праву государство на сохранение своей территориальной целостности, а в каком – праву народов на самоопределение.

Несомненно, такой пробел не есть результат некоего недосмотра. Он дает мировому сообществу известную свободу рук в зависимости от конкретной ситуации. Дает возможность действовать, руководствуясь здравым смыслом - либо политической целесообразностью, чего уж. В принципе современный мир в большинстве случаев склонен отдавать предпочтение государственной целостности. Картина того, как любая деревня будет свободно отделяться от своего государства по первому своему желанию, действительно способна вызвать ужас. Однако полностью закрыть народам любую возможность легального "развода" не менее опасно. Это значит обречь многие страны на бесконечный замкнутый круг насилия и крови, сеять неустранимую, передающуюся из поколения в поколение межнациональную ненависть.

В современном мире сложилась практика, когда право на самоопределение признается приоритетным лишь в самом крайнем случае. Стремящийся к отделению народ должен продемонстрировать устойчивость своих стремлений и представить веские для них основания. Доказать, что он действительно подвергается притеснениям в том государстве, от которого стремится отделиться. Увы, в качестве доказательства часто выступает длительность вооруженного конфликта и количество пролитой крови. И даже если все эти условия имеются в наличии, международное сообщество может отказать в поддержке сепаратистскому движению, которое "плохо себя ведет". Например, применяет террористические атаки против гражданского населения.

Если к урегулированию сепаратистского конфликта подключается мировое сообщество, он всегда сопровождается длительными переговорами и многочисленными конференциями. Объявляются всевозможные "переходные периоды", призванные позволить страстям остыть. Международные посредники до последнего пытаются уговорить отделяющийся народ на определенных условиях согласиться "остаться в составе". Если это не удается, метрополию уламывают дать согласие на развод и оформить его договором. Если же и это не удается, только тогда международное сообщество проявляет готовность признать односторонне провозглашенную независимость.

Именно по такой схеме развивалась ситуация с Косово. За свою независимость косовские албанцы заплатили долгими годами все более нараставших репрессий со стороны режима Милошевича, годами массового сопротивления, сначала гражданского, потом вооруженного. На восстание Милошевич ответил кровавыми этническими чистками. Войска НАТО, вторгшиеся в Косово вопреки действовавшим нормам международного права, остановили реально происходившую резню. И другого способа остановить ее уже не было. Даже после этого косовских албанцев заставили 10 лет стоять в очереди за независимостью. Не хотят ли крымчане посидеть в предбаннике примерно столько же? Я вовсе не желаю им заплатить за отделение ту страшную цену, которую пришлось платить многим другим народам. Но только самоопределения совсем на халяву не бывает.

Отделение сепаратистских территорий редко происходит в рамках законодательства метрополии. Редко какое государство прописывает в своей конституции механизм легального выхода из его состава. Редчайшим исключением был СССР, в конституции которого было прямо прописано право односторонней сецессии союзных республик. Авторы советской конституции вписали в нее много всяких прав и свобод, будучи абсолютно уверены, что никто никогда не сможет ими воспользоваться. Но вот сила, способная пресечь любую попытку воспользоваться записанным в конституции, стала слабеть. И тогда выяснилось, что для выхода союзной республики из СССР достаточно решения того органа, который принимал решение о вхождение в союзное государство, ибо ничего иного в законе не сказано.

Морально-психологическая атмосфера в стране была такова, что даже самые ярые имперцы клялись в приверженности принципам ненасилия и уважения к праву. Даже полковник Алкснис проникновенно вещал с трибуны Съезда народных депутатов: "Здесь нет людей, готовых пулеметами и танками удерживать в нашем государстве народ, который этого не хочет". Имперцы придумали другой ход. Они сказали, что правом на выход пока воспользоваться нельзя, потому что нет закона, конкретизирующего механизм его реализации.

Сегодня мало кто помнит, что в апреле 1990 года Съезд народных депутатов действительно принял срочно разработанный закон о выходе союзных республик из СССР. По этому закону сепаратисты должны были выиграть не один, а два референдума с интервалом в 5 лет, причем большинством не менее двух третей от списочного состава избирателей своей республики. Первый референдум мог быть проведен не ранее чем через 6 месяцев после назначения (привет товарищу Гоблину!). Между референдумами объявлялся "переходный период", на протяжении которого самоопределяющаяся республика должна была находиться под непосредственной властью союзного центра. Если в каких-то административно-территориальных единицах самоопределяющейся республики сепаратисты не получали свои две трети на втором референдуме, эти единицы становились анклавами, находящимися под властью союзного центра и после окончательного выхода республики из СССР.

Злые языки сразу окрестили этот закон "законом о невыходе". При всей его топорности, заложенная в его основу идея была вполне рациональна: установить для желающих выйти из федерации такой барьер, который будет преодолим, только если выйти ну уж очень хочется. То есть в механизм реализации права на самоопределение встроить некую "защиту от дурака", мешающую злоупотреблению правом. И появись этот закон хотя бы на полтора года раньше, глядишь, и судьба союзного государства могла оказаться иной. Однако горбачевская команда хронически запаздывала с ответами на вновь появляющиеся вызовы. Она была органически неспособна сработать на опережение. Все уже пошло вразнос, и когда дошло до дела, о злополучном законе никто не вспомнил. Республики нашли более простой способ.

Что-то вроде подобного закона неплохо было бы иметь и Российской Федерации. Иметь заранее, пока она не вступила в неизбежный в ближайшее время период дезинтеграции. Однако шансы на его разработку и принятие невелики. Для этого надо публично признать саму принципиальную возможности выхода субъекта из федерации. Для нашего "политического класса", пребывающего в имперско-шовинистической истерике, сейчас это абсолютно невозможно психологически. Для него это святотатство. Так что следует готовиться к худшему: к тому, что процесс дезинтеграции РФ приобретет еще более неуправляемый характер, чем процесс дезинтеграции СССР.

Кстати, подумать над советским опытом принятия "закона о невыходе" было бы полезно и украинским товарищам.