Вчера в суд по "болотникам" пришел мальчик. Ну, молодой человек - я могу уже так его называть. Маленький татарин из города Набережные Челны. Когда я там был последний раз в 80-х, это был мрачный город однотипных серых домов и гопников. Как там сегодня - не знаю, но вряд ли что изменилось.

Я нашел его совсем недавно как свидетеля по Степе Зимину. Они оказались в одном автозаке в самом начале событий, мальчик сфотографировал Степу среди других задержанных. И это по некоторым причинам было важно для защиты. Я привел его к адвокатам, и они попросили его прийти в суд - подтвердить, что именно он сделал эти снимки. Такая процедура необходима, чтобы их можно было приобщить к делу. Айнур показался веселым, чуть застенчивым и толковым парнем. Может, немного провинциальным и чудаковатым. И мне не пришло в голову задуматься, зачем же он оказался там - на митинге "московского креативного класса". Ну покажет фотку - и все.

В суде все пошло не по плану. Во-первых, он не узнал в клетке Степана. Долго смущенно разглядывал сидящих и доброжелательно улыбающихся ему ребят. И не узнал. Хотя провел со Степой ночь в отделении. Ну, не узнал, бывает. Не стал врать. Затем старательно объяснил, что всегда проверяет на камере точность часов, объяснил, как это делается. Любит вести хронику всего, точность любит, сказал. До его задержания между людьми и полицией особых конфликтов не было. "Я бы испугался и убежал, если б были". Хотя уже была сильная давка, разрыв цепи и изрядные нервы. Адвокаты имели в виду более серьезные столкновения, бросание камнями, которые и вменяют Степану и которые впрямь начались гораздо позднее. Но что имел в виду он? Я тогда об этом не думал, а интересно!

Но тут его "с пристрастием" взяла в оборот судья. Что было на митинге? Куда и зачем шли? Казалось бы, вполне разумные вопросы. Если не слышать ее угрожающего тона. И он "поплыл", стал путаться, нести чушь. Казалось, он настолько испугался, что все позабыл. Не может связать двух слов, описать простейшие вещи. И вообще там не был - к чему и вела судья. Только потом я понял, что испугались на самом деле мы - защитники наших "болотников". Испугались судью. Испугались, что Айнур скажет что-то "не так, как надо". Что нас в результате снова облапошат судья с прокурорами. Будто им всерьез надо нас перехитрить и обыграть. Будто у нас есть шанс состязаться с ними в юридической казуистике. Будто это суд, а не судилище, где всем все давно понятно...

А что же мальчик? "Люди хотели выразить свои эмоции, у них накипело. Должен быть день, когда это можно сделать. Ведь никто не хочет слушать людей", - тихо говорил он (рычание судьи: "ЧТО было написано на плакатах?!").
"Вы там с кем-то познакомились, обменялись телефонами, паспортными данными?" - сурово вопрошала судья.
"Нас - молодых немножечко за людей не считают, не воспринимают всерьез... Но что я хотел получить - фотографии, - я получил", - на последних словах его голос заметно окреп. "Какие такие фотографии?" - "Исторических событий". На лицо судьи наплывает выражение участливой издевки: "И удалось вам сделать что-то историческое?" - "Знаете, я не мастер фотографии. Но думаю, удалось". Судья откровенно ржет: "Ну расскажите, что такого великого сняли!" - "Я показывал потом снимки людям, они хвалили..." - "Опишите хоть один снимок, что на нем?" - "Люди, только люди..." - "Вы запечатлели группы лиц или одно лицо?" - "Может, я покажу лучше? У нас говорят - лучше один раз увидеть..." - "У нас устное разбирательство!" (рычание).

Айнур волновался, но старался объяснить: "Вот послушайте: люди идут, у них энтузиазм, единая какая-то цель. Вы читали "Двенадцать" Блока?" - "Вы не имеете права меня спрашивать!" - "Ну я просто сравниваю с этой поэмой, было волнующее что-то в этом..." - "И что запоминающееся было на ваших кадрах?" - "Да ничего особенного". - "Понятно: ничего важного на них нет! А что вам удалось снять в автозаке?" - "Растерянные лица... вопрошающие: почему здесь и сейчас?" - "Кого-то в дальнейшем встречали из этих - вопрошающих?" - "Нет. Понимаете, я в те годы хотел немножко выразить себя..." Судья хохочет в голос: "Это было в прошлом году, вам сколько лет-то??? А как вы сюда-то попали? Может, разместили свои особо историчные кадры где-то, кто-то их оценил, предложил как-то использовать?" - "Да кому это нужно..." - "Вы знаете людей, которых сняли?" - "Нет, особо не знаю". - "Понятно, никого не узнаете, ничего не помните!"

Зал к тому времени ревел от хохота, а адвокатский стол леденел от ужаса. Из-за этого дурня рушилась защита. Никому не пришло в голову, что "не знаю" значит "не знаком близко, не знаю ничего об их жизни". От него ведь ждут лишь формальной фразы, вокруг которой будут потом плясать со своими статьями и параграфами обе стороны. А он про какие-то чувства...

Эти люди говорили на разных языках, им просто не дано было понять друг друга. И самое ужасное, что на языке судьи думал в тот момент и я, защитник "болотников". Я ведь давно знаю, что мою подзащитную Сашку - "девочку с камнем" - нельзя защитить в ЭТОМ суде и таким средствами. И других тоже. Я ведь сам писал, что эта история - столкновение двух непересекающихся миров. И все же оказалось, что сам попал под "стокгольмский синдром". А как можно? Не знаю. Я надеюсь, что сидящие в клетке ребята Айнура поняли. Потому что он на самом деле был единственным нормальным человеком среди всех тех, кто потом недоумевающе обсуждал эту историю. Позвоню-ка я ему и предложу подучить кое-каким фотографическим тонкостям. Если он не оставил еще своего увлечения.