Вчера мы похоронили Валерия Абрамкина. Он умер в возрасте 66 лет. В храме Андреевского монастыря его отпевал священник Александр Троицкий, который познакомился с Валерием, будучи учеником 2-й математической школы. Слеты КСП и «Воскресения», которые организовывал Валерий Федорович, привлекали большое количество молодежи. Он притягивал к себе людей. На «Воскресениях» собирались сотни студентов, старшеклассников, выступали юные поэты и барды. Конечно, от такой деятельности Валерия Абрамкина КГБ был не в восторге.

Сначала молодежные слеты «Воскресения», потом самиздатский сборник с таким же названием, потом «Поиски». Способность Валерия Абрамкина притягивать людей и организовывать их определила судьбу и место этого журнала: профессиональные авторы, важнейшая для того времени публицистика, активное хождение журнала в самиздате, тиражирование в «тамиздате». За это Валерий Абрамкин получил приговор: три года лагерей общего режима. В лагерях не исправился, за что получил еще три года, уже строгого режима, по той же статье 190-1 (распространение клеветы, порочащей советский строй).

Оставшуюся часть жизни Валерий Абрамкин посвятил заключенным и тюремной реформе, о чем знают все. Но еще об одной малоизвестной страничке биографии Валерия Федоровича хочется мне упомянуть. Когда в конце 1985 года он вернулся из лагерей после 6 лет заключения, в Москве его, как было тогда заведено, не прописали и он поселился в тверской глухомани, где устроился работать в школе для умственно отсталых детей. Несколько лет спустя он и его друзья создали в этой деревне негосударственный реабилитационный центр для сирот и инвалидов.

В отпевании Валерия Абрамкина участвовали четыре священника, один из них - Николай Пачуашвили, митрополит Ахалкалакский и Кумурдойский. В своем коротком слове он сказал, что хоть Валерий и нуждается, как все ушедшие, в молитвах об упокоении души, но именно таких людей церковь со временем причисляет к лику святых.

Отец Александр в конце отпевания сказал о своем старшем друге:
«Он отдавал свою душу, свое сердце, свою любовь великому множеству людей... С тех пор как Валерий сам прошел через узилище, он прежде всего обращался к важной для нашей страны и для нашего общества теме - теме заключенных. И вся его последующая жизнь была посвящена попыткам что-то изменить в этой трагической стороне нашей жизни: в отправлении правосудия и так называемой исправительной системе. Валера очень переживал, когда ему что-то не удавалось сделать, а, естественно, не все удавалось сделать, но все-таки мы должны, прощаясь с ним, от всего этого множества людей, которым он смог помочь в своей жизни, выразить глубочайшую благодарность».

Валерий Абрамкин был очень добрым человеком. Никогда не осуждал тех, кто давал на него показания ради смягчения собственной участи, и даже наоборот – всячески оправдывал их и сохранял с ними теплую дружбу. Никогда не говорил со злобой и ненавистью о своих тюремщиках. Более жестко настроенные друзья и коллеги осуждали его за «соглашательство», за участие во всевозможных советах, где приходилось разговаривать с людьми, наделенными большой властью и пользующимися отвратительной репутацией.

Восемь с половиной лет назад мне пришлось редактировать стенограмму заседания инициативной группы «Общее действие» в Сахаровском центре, посвященном ситуации вокруг правозащитного движения. Там было много людей, присутствовал приехавший из Америки Юрий Орлов, основатель Московской Хельсинкской группы, и, конечно же, на этом заседании остро вставали подобные вопросы. Расшифровывая на аудиозаписи выступление Абрамкина, я не все сумела понять, и тогда Валерий прислал мне свой текст в авторской редакции. Вот самое важное из него:

"...Я отсидел шесть лет при коммунистах за журнал, который назывался «Поиски взаимопонимания». К взаимопониманию мы призывали всех, даже Брежнева (именно ему отсылала свои документы и МХГ). Здесь шесть лет назад была дискуссия, посвященная 20-летию «Поисков». Меня спросили, насколько далеко распространяется «взаимопонимание», стали бы мы публиковать тексты фашистов, например. Я тогда сказал: естественно, стали бы. Конечно, сохраняя за собой право на редакционный комментарий. Если мы отказываемся говорить и понимать людей, нам непонятных, значит, нет другого выхода – надо стрелять, взрывать, откусывать головы тем, кто нам непонятен или не приятен. Мне кажется, наш журнал был в духе (в душевном порыве) демократического движения. Его иногда называют правозащитным. Я себя в правозащитниках никогда не числил (и не числю) в надежде, что принадлежу к некоему «правильному» (это на тюремном языке) сообществу, в котором и Андрей Дмитриевич, и Юрий Орлов, и Сергей Адамович, и доктор Гааз, и Серафим Саровский (вместе с житийным «медведем»), и доктор Януш Корчак... Оборву список, поскольку понятно, о чем идет речь. Здесь неоднократно звучала идея: не ссориться с теми, кто сидит с властью на одном поле. Вроде бы даже защищать их предлагают, как животных из Красной книги. Спасибо, я понимаю, что имели в виду и меня. По этому поводу хотел бы напомнить слова из предания о докторе Гаазе: становиться на колени перед власть имущими не стыдно. Не стыдно, если ты просишь не за себя, а за человека бедствующего, униженного, страдающего. За себя же просить (выгадывать, «презентоваться» и т.п.) стыдно и стоя на ногах или на постаменте собственного тщеславия".

Что-то знаменательное я увидела в том, что гроб Валерия стоял в храме под иконой Серафима Саровского и большим изображением креста, а вокруг стояли люди - и верующие, и неверующие, правозащитники титульные и гонимые, поэты признанные и непризнанные, солидные государственные мужи и простые бывшие заключенные, и даже плечом к плечу стояли люди, которые ни в каком другом месте не встали бы рядом.

Валерий и при жизни умел объединять и примирять. Это был настоящий миротворец.