Введение

Сегодня только ленивый не говорит о том, что в России практически отсутствует институт суда. При всех идеологических и тактических разногласиях в оппозиционном лагере к настоящему моменту сложился широкий консенсус относительного того, что реформа суда — вернее сказать, (вос)создание судебной системы - должна стать одним из главнейших приоритетов для любой власти, пришедшей на смену путинскому режиму. Тем удивительнее, что до сих пор ни одна оппозиционная партия или группа не предложила ясной концепции такой реформы.

Данный доклад является попыткой хотя бы в первом приближении рассмотреть обозначенную проблему и наметить контуры возможных подходов к ее разрешению. Разумеется, предлагаемые ниже меры не являются ни идеальными, ни единственно возможными. Автор вполне осознает наличие в его концепции не менее дюжины слабых мест. Тем не менее он надеется, что их наличие станет поводом не просто для критики, а для начала вдумчивой и профессиональной дискуссии по затронутому предмету, для дополнительных или альтернативных предложений по вопросу судебной реформы.

При подготовке нижеизложенной концепции автор учитывал имеющийся в международной практике опыт переходного правосудия, опыт стран, которым пришлось восстанавливать свою судебную систему после длительных периодов нестабильности, гражданских войн и диктатур: государств Восточной Европы, Латинской Америки, Боснии, Руанды, Восточного Тимора, Камбоджи и др.

Диагноз

Судебная система – как самостоятельная ветвь власти, стоящая вне политики, над политикой и гарантирующая верховенство права, как независимый механизм разрешения споров, как один из элементов конституционной системы сдержек и противовесов – в нашей стране отсутствует. Ее место занимает сервильная, коррумпированная, низкопрофессиональная и замкнутая корпорация, служащая приводным ремнем политики правящего режима. Она являет собой одну из главных угроз демократии - ее сохранение в существующем виде несовместимо с существованием России как правового государства. Ангажированность и коррумпированность "судебной власти" идут рука об руку с шокирующе низким уровнем правовой и общей культуры судей, глубокой оторванностью судебной практики от достижений юридической науки (как отечественной, так и мировой), презрением не только к духу, но и к букве закона, гуманизму, правам и достоинству личности, неспособностью и нежеланием обеспечить состязательность судебного процесса, а также гарантировать последовательность правосудия (по делам с существенно сходными обстоятельствами в России могут быть приняты и вступить в законную силу прямо противоположные решения).

Представляется, что после демонтажа путинского режима нынешняя судебная система, если она сохранится, будет не просто тормозом демократических преобразований — она способна стать их могильщиком.

Во-первых, потому, что в процессе правоприменения она обладает возможностью выхолостить нормы любых принимаемых законоположений, какими бы справедливыми и прогрессивными те ни являлись. Во-вторых, потому, что станет для новой элиты (которая так же, как и старая, состоит вовсе не из ангелов) великим соблазном продолжить манипулирование правом в целях борьбы за власть и перераспределение собственности.

В случае прихода к власти нынешней оппозиции договариваться о принципах реформы судебной системы будет уже некогда. Концепция этой реформы должна быть разработана и согласована уже сейчас, а реализация – начаться в первые же дни после формирования переходных органов власти.

Основные препятствия на пути судебной реформы в России

Сложность подготовки судебной реформы обусловлена следующей антиномией. С одной стороны, реформа требуется по возможности быстрая и радикальная – никакие косметические меры не способны вдохнуть жизнь в этот разлагающийся и отравляющий правовой ландшафт труп. К тому же сама система, кадры которой в течение долгих лет подбирались по принципу сервильности и корпоративности, будет жестко противостоять любым попыткам нарушить статус-кво.

С другой стороны, "разгон" нынешней судейской корпорации (чего она, разумеется, вполне заслуживает) невозможен по причинам чисто "техническим" — прекращение деятельности судов хотя бы на незначительный промежуток времени приведет к коллапсу государства. Единовременная замена тысяч судей не может быть осуществлена и ввиду отсутствия "свежих" кадров, обладающих необходимой квалификацией. Но даже если бы такая "хирургическая операция" была возможна, она ничего не решила бы по существу — менять надо не столько людей, сколько правовую культуру, почву, взрастившую весь этот юридический чертополох. Корпус независимых, беспристрастных и квалифицированных судей нельзя создать волевым актом на пустом месте. К тому же при такой операции с плевелами неизбежно будут вырваны и немногочисленные колосья пшеницы — еще сохранившиеся кое-где незапятнанные профессионалы, которые могут стать опорой новой судебной власти.

Суть предложения

Представляется, что предлагаемая ниже концепция судебной реформы способна преодолеть эту антиномию. Ее суть кратко может быть выражена формулой "импорт правосудия плюс доктрина судебного прецедента".

Первая составляющая будет способствовать появлению института по-настоящему независимой судебной власти и формированию ее квалифицированного состава по меньшей мере в высшем звене. Вторая уже в краткосрочной перспективе обеспечит исправление наиболее одиозных судебных ошибок и злоупотреблений, в среднесрочной перспективе – единство судебной практики, последовательность и предсказуемость правосудия на всех этажах судебной иерархии, а в долгосрочной перспективе — необходимую ротацию профессиональных кадров в судах всех уровней.

Ступень первая: импорт правосудия

Первая ступень реформы — объявление новой исполнительной властью (или переходным правительством) международного конкурса на временное замещение вакансий судей Верховного суда Российской Федерации сроком на 5—10 лет.

Российская Федерация обращается к государствам с развитыми демократическими институтами с просьбой оказать помощь в проведении реформы судебной системы, выдвинув кандидатуры на должности судей. В качестве кандидатов могут быть предложены лица, обладающие высокими моральными качествами, беспристрастностью и добросовестностью и либо удовлетворяющие требованиям, предъявляемым в их странах для назначения на высшие судебные должности, либо являющиеся выдающимися юристами - международно признанными специалистами в какой-либо из актуальных областей права. По сути речь идет о механизме, сходном с механизмом избрания судей в международные уголовные суды и трибуналы (МУС, международные трибуналы ООН по Югославии и Руанде) и гибридные уголовные суды (Ливан, Сьерра-Леоне, Камбоджа, Косово и др.).

Из данных лиц формируется и утверждается штат Верховного суда (в настоящее время 115 человек) с учетом пропорционального представительства от разных стран, правовых систем и групп специалистов, обладающих опытом работы в различных областях права (уголовном, гражданском, международном и т.д.). После утверждения списка и приведения его членов к присяге судьи из своего состава избирают председателя Верховного суда РФ, а тот, в свою очередь, назначает своих заместителей и формирует основные рабочие органы (президиум, коллегии по гражданским и уголовным делам, в случае сохранения института военных судей – военную коллегию, кассационную коллегию и т.д.).

Прежний состав Верховного суда действует вплоть по приведения нового состава к присяге. Отдельный вопрос — дальнейшая судьба членов прежнего состава. Думается, что члены высшего судебного органа государства в наибольшей степени несут ответственность за нынешнее состояние правосудия и за огромное количество утвержденных Верховным судом (как надзорной и кассационной инстанцией) неправовых решений. Поэтому эти люди должны быть лишены права в дальнейшем занимать судебные должности. Возможно, исключение нужно сделать для судей, недавно приступивших к исполнению обязанностей и непричастных к вынесению противоправных судебных актов. Критерии и процедура этой "люстрации" судей ВС России должны стать предметом отдельного законодательного акта.

"Импортированный" состав Верховного суда функционирует пять лет, после чего половина иностранных судей прекращают свои полномочия, а их места занимают российские коллеги, кооптированные в следующий состав данного судебного органа из числа судей нижестоящих судов, обладающих, по мнению "импортированных" судей, соответствующими профессиональными и моральными качествами. В таком гибридном «импортно-отечественном» варианте ВС РФ функционирует еще 5 лет. В дальнейшем, по завершении десятилетнего переходного периода, возможно возвращение к традиционным способам формирования Верховного суда. Однако избрание его председателя самими судьями должно стать постоянно действующим правилом.

В результате формирования "импортированного" состава мы убиваем сразу нескольких зайцев. Во-первых, мы получаем по-настоящему независимый судебный орган. Его судьи не будут связаны с интересами российской власти (как исполнительной, так и законодательной) и российского бизнеса. В то же время интернациональный состав суда и пропорциональное представительство от разных государств исключает возможность эффективного манипулирования судом как со стороны иностранных правительств, так и со стороны зарубежного бизнеса. К тому же в абсолютном большинстве дел указанные субъекты даже теоретически не смогут иметь своего интереса. Далее, учитывая уровень правовой культуры представителей юридического сообщества развитых демократических стран, которые займут судебные должности, мы получим суд действительно профессиональный — по-видимому, самый профессиональный суд в истории России.

Разумеется, предложенный подход проницаем для критики. Первая группа возражений может быть связана с достаточно высокой стоимостью мероприятия. Действительно, привлечение в качестве судей известных специалистов из-за рубежа потребует значительных расходов — работа в России, переживающей новую волну реформ и политической нестабильности, должна быть надлежащим образом материально простимулирована. Судьям необходимо создать бытовые условия и условия безопасности, по крайней мере не уступающие тем, которые они имеют у себя на родине. Понадобится огромный аппарат высокопрофессиональных переводчиков — очевидно, что далеко не все «импортированные судьи» будут владеть русским языком (хотя такое знание должно, разумеется, приветствоваться при проведении конкурса).

На возражения этого характера можно коротко ответить, что дешевое правосудие в конечном итоге очень дорого обходится обществу и государству.

Вторая группа возражений может носить идеологический характер и последовать от сторонников разного рода консервативно-почвеннических взглядов. Мол, это непатриотично, это просто форменное унижение России! Неужели мы в самой большой на земном шаре стране не найдем чуть больше сотни людей, достойных занять вакансии в Верховном суде?! Думаю, что найти их действительно будет очень трудно. Неясны критерии и механизмы, при помощи которых можно отобрать в нынешней России действительно беспристрастную и высокопрофессиональную судебную скамью. Действующие судьи для этого не годятся совершенно точно — здесь и с профессионализмом дело не задалось, а уж про беспристрастность и говорить не приходится. Безусловно, многие из нынешних служителей Фемиды способны держать нос по ветру, перестраиваться, улавливать запросы и ожидания "новой власти". Но такие ли судьи нужны современной России?

Эдуард Лимонов как-то предложил "назначить новые составы Верховного и Конституционного судов из адвокатов и правозащитников". Увы, Эдуард Вениаминович явно переоценивает нашу братию. Как-то Сергей Адамович Ковалев, которого уж никак не заподозришь в предвзятом отношении к правозащитному сообществу, с горечью заметил: "Мы привыкли клясться на скрижалях права. Но среди правозащитников я знаю очень мало настоящих знатоков этого права". К сожалению, чтобы стать судьей, человеческой порядочности недостаточно — нужна еще и юридическая квалификация. Для судьи высшего суда государства такая квалификация должна быть высочайшей, и еще помноженной на многолетний опыт работы. Что же касается российских адвокатов, то адвокаты тоже бывают разные. Немало среди них и тех, кто просто выполняет функции посредников в коррупционной цепи между сторонами процесса и судьями. А непрофессионализма, жадности, пренебрежительного отношения к клиенту у иных адвокатов не меньше, чем у представителей судейского корпуса. Как отделить овец от козлищ? Каковы объективные критерии отбора? Назначать тех, кто известен и нравится нынешней оппозиции или ее отдельным лидерам? Но будет ли это гарантировать независимость суда? Вряд ли.

В российской истории уже был случай, когда наши предки вынуждены были признать: "Земля наша велика и обильна, а порядка в ней нет". Думается, сейчас у нас подобная по серьезности ситуация. И вряд ли найдется ныне здравомыслящий человек, готовый обвинить тех, кто призвал варягов, в "предательстве национальных интересов". Тем более нам не нужно теперь возглашать: "Приходите княжить и владеть нами!" Речь идет о гораздо меньшем ущербе для национальной гордыни.

Третья и, наверное, самая серьезная группа возражений связана с тем, что при рассмотрении некоторых дел мы, возможно, вынуждены будем допустить иностранных граждан к материалам, составляющим государственную тайну. Следует признать, что здесь действительно существует реальный риск нанести ущерб национальным интересам. Разумеется, и в условия контракта, и в текст судейской присяги необходимо внести норму о недопустимости разглашения государственной тайны, которая может стать известна судье в связи с исполнением возложенных на него функций. Но никаких железных гарантий эта мера, конечно, дать не способна. Представляется, однако, что существующая ныне судебная система представляет собой гораздо большую угрозу национальной безопасности России, чем риск утечки тех или иных государственных секретов. Поэтому его стоит осознанно принять.

Ступень вторая: доктрина судебного прецедента

Очевидно, что в течение пяти лет временный, "импортированный" состав Верховного суда, работая как надзорная и кассационная инстанция, сможет отменить массу незаконных судебных решений, а главное — дать беспристрастное, обоснованное и единообразное судебное толкование важнейшим нормам материального и процессуального права.

Однако описанная выше составляющая реформы еще не способна внедрить подходы "импортированного" Верховного суда в повседневную работу тысяч нижестоящих судебных органов. Где гарантия, что областные, краевые, городские, районные и мировые суды будут следовать именно этим высоким стандартам, а не продолжат работать по старинке, в меру своего понимания закона, а также принципов политической и коррупционной целесообразности?

Решить эту проблему мы предлагаем в рамках второй составляющей нашей концепции — внедрения в российскую правовую систему доктрины обязательной силы судебного прецедента.

Для надлежащего разъяснения нашего предложения необходим небольшой историко-правовой экскурс — откуда есть пошла эта доктрина и какова ее роль в основных правовых системах мира.

Доктрина судебного прецедента (лат. praecedens/praecedentis – предшествующий) в ее классическом выражении развита в странах англосаксонской правовой системы, или, как еще говорят, в странах «общего права». Она возникла в Великобритании (изначально – в Англии) и распространилась на десятки стран, где мы можем наблюдать различные ее модификации: прежде всего США, ЮАР, Австралию, Канаду, Новую Зеландию, Индию и др. Суть доктрины судебного прецедента состоит в обязанности судов следовать решениям судов более высокого уровня и в обязанности апелляционных судов следовать своими собственными более ранним решениям.

«В самом широком смысле — отмечает российский исследователь английского права А.К. Романов — прецедентом считается то, что произошло в той или иной ситуации раньше и что воспринимается как своего рода пример, подсказывающий, как следует поступить в схожей ситуации, если она возникнет вновь. Если прецедент касается судебных дел, то он рассматривается как судебный прецедент. Таким образом, судебный прецедент — это решение суда по конкретному делу, которое подсказывает другим судьям, какое решение следует принять при разрешении аналогичных дел в будущем.

Принцип прецедента действует по вертикали, определяя обязанность судей следовать решениям соответствующих вышестоящих судов. Решения вышестоящих судов обязательны для всех нижестоящих судов, но не связывают вышестоящие» (1).

Соответственно, под судебным прецедентом следует понимать решение суда по конкретному делу, обязательное в последующем в качестве образца при разрешении аналогичных дел этим же судом либо судами, равными или нижестоящими по отношению к нему. Судья, рассмотрев все прецеденты, должен принять собственное решение на основе более ранних судебных решений, наиболее соответствующих обстоятельствам данного дела. Важную особенность прецедента во внутригосударственном праве составляют такие элементы, как общеобязательность (для однородных отношений), всеобщность и устойчивость его применения — именно то, чего так не хватает российской системе судопроизводства.

Обязательным является не все судебное решение, а лишь та его часть, которая именуется ratio decidendi. Ratio decidendi определяется как «правоположение, применяемое к правовым вопросам, возникающим в связи с установленными судом фактами, на которых основано решение» (2). Другой важной составной частью судебного решения является obiter dictum, или «сказанное попутно». Оно представляет собой умозаключение либо основанное на факте, который не был предметом данного судебного разбирательства, либо, хотя и основанное на установленном данным судом факте, но не составляющее сути решения. Соответственно прецеденты делятся на «обязательные» (которые иначе называют связывающими или руководящими) и «убедительные» (persuasive authority). В классическом прецедентном праве прецедентом в полном смысле этого слова можно назвать лишь ratio decidendi, обязательный в любом случае. Оbiter dicta не имеет связывающей силы, но может быть применен (и часто применяется) судом в силу его авторитетности.

Связывающий прецедент может быть отменен в интересах правосудия высшей судебной инстанцией лишь при исключительных обстоятельствах. На практике этим правом пользуются крайне редко. В странах «общего права» судебный прецедент отменяется либо законом, либо вышестоящим судом.

Значение доктрины судебного прецедента хорошо сформулировано Верховным судом Австралии в одном из его решений:
«Никакой орган правосудия не может игнорировать решения и умозаключения своих предшественников и формулировать свои собственные суждения так, как если бы страницы сборника судебных решений были чисты, или как если бы сила судебного решения вышестоящего суда не действовала. Орган правосудия, в отличие от законодателя, не может принять программу реформы, которая аннулирует принятые прежде принципы и решения. Только после самого осторожного и почтительного рассмотрения более ранних решений, и определения должного веса всех обстоятельств, орган правосудия может предпочесть собственное мнение более раннему решению суда» (3).

В странах континентального права доктрины связывающего судебного прецедента официально не существует. Считается, что законодательство теоретически охватывает любую ситуацию, с которой могут столкнуться судьи. Однако на практике и здесь суды низших инстанций следуют по сходным делам решениям вышестоящих судов, а кассационные (апелляционные) суды не отменяют своих предыдущих решений без исключительных причин. «Едва ли будет преувеличением сказать, что и доктрина stare decisis (4) в общем праве, и практика континентальных судов в целом приводят к одним и тем же результатам. Фактически, когда судья может найти в одном или более решениях Верховного суда правило, которое представляется ему важным для разрешения находящегося в его производстве дела, он будет следовать за этими решениями или правилами» (5).

Близкий к этому подход принят и в Европейском суде по правам человека. В ряде своих решений суд отметил, что хотя он не строго связан своими предыдущими решениями, но, как правило, следует им и отступает от них только в случае «убедительных причин», например, в случае необходимости гарантировать надлежащую интерпретацию Конвенции в свете происшедших социальных изменений (6).

Как заключила в одном из своих решений Апелляционная камера Международного трибунала ООН по бывшей Югославии, «принципы, поддерживаемые общей тенденцией как систем общего, так и систем континентального права, в соответствии с которой высшие судебные инстанции либо в рамках доктрины, либо в рамках практики, обычно следуют за своими предыдущими решениями и отступают от них только при исключительных обстоятельствах, продиктованы потребностями в последовательности, предсказуемости и уверенности правосудия» (7).

Данный подход совершенно необычен для российского права, в котором ссылки на другие судебные решения (за исключением системы арбитражных судов) чрезвычайно редки, а по делам со сходными обстоятельствами могут быть приняты и вступить в законную силу прямо противоположные решения. Однако его разделяют практически все цивилизованные правовые системы мира.

Очевидно, что внедрение доктрины обязательной силы прецедента в российскую практику сможет достаточно оперативно решить следующую двуединую задачу:

Во-первых - инкорпорировать толкование норм права, даваемое "импортированным" Верховным судом, в ежедневную практику всех российских судов общей юрисдикции.

Во-вторых, гарантировать правовую определенность, единство правоприменения, последовательность и предсказуемость правосудия на всех этажах российской судебной системы. Новые "правила игры" обеспечат автоматическую отмену любого судебного решения, в котором будут проигнорированы подходы Верховного суда.

Следует отметить, что вторая составляющая предлагаемой реформы — внедрение доктрины судебного прецедента — по существу является гораздо более радикальной, чем идея "импорта правосудия". Она предполагает привнесение в Россию абсолютно новой правовой культуры, фактически "правовую революцию". В целом это будет означать существенное увеличение роли судебной системы как действительно независимой ветви власти при одновременном ограничении индивидуального судейского усмотрения (которое на практике очень часто является формой судебного произвола).

Мы вовсе не утверждаем, что переход на новые правовые рельсы будет легким. На первом этапе обязательство следовать решениям вышестоящих судов по сходным делам вызовет волну пересмотров дел. Новая судебная доктрина и связанная с ней правовая культура потребуют существенных изменений в теории и практике подготовки юридических кадров, в системе высшего юридического образования. Понадобится и специальная издательская программа, ибо доктрина обязательной силы прецедента без регулярного выпуска доступных сборников судебных решений («бумажных» томов и электронных баз данных) кассационных, апелляционных и надзорных судов мертва.

И тем не менее представляется, что к концу первого пятилетнего периода работы "импортированного" состава ВС России в общих чертах в нашей стране уже может сложиться каркас этой новой юридической конструкции.

Важнейшей задачей, которую будет решать новый Верховный суд немедленно после его формирования, является пересмотр дел политических заключенных. Полагаю, что первым актом новой власти после восстановления конституционного строя в России должно быть постановление об амнистии всех политзеков. Но амнистия — это акт прощения, нацеленный на то, чтобы как можно быстрее вернуть людей на свободу. А наши узники заслуживают того, чтобы их дела были пересмотрены независимым и беспристрастным судом, который, при наличии соответствующих оснований, мог бы вынести оправдательные приговоры и полностью реабилитировать тех, кто был осужден незаконно.

Дела вчерашних политзеков неизбежно поднимут при пересмотре самые "больные" вопросы толкования уголовного законодательства и защиты прав человека. И, таким образом, именно судебные решения, которые вынесет "импортированный" ВС в результате пересмотра данной категории дел, станут основой новой российской системы прецедентного права. Именно они заложат фундамент нового, более справедливого и нацеленного на защиту человека правового порядка. По итогам судебных решений Верховного суда должны быть лишены своего статуса те судьи, которые вынесли отмененные им обвинительные приговоры. Одновременно с этим ВС должен в инициативном порядке давать судебное толкование и по другим вопросам российского законодательства. Для этого может быть с успехом использован уже существующий механизм публикаций постановлений пленума Верховного суда.

Кроме того, Верховному суду, вероятно, придется рассматривать дела по обвинению высших государственных чиновников в преступлениях против прав и свобод человека, норм международного гуманитарного права, незаконном захвате и удержании власти путем фальсификации итогов выборов и т.п. Очевидно, что и в ходе этих процессов также будут созданы важнейшие судебные прецеденты. Кстати, «импортированный» характер судебного органа гарантирует, что такие процессы станут актами подлинным правосудия, а не мести или сведения счетов новой политической элиты со старой.

Представляется необходимым также и введение правила, в соответствии с которым при разрешении вопросов, затрагивающих права человека и основные свободы, защищенные Европейской конвенцией, суды должны руководствоваться ее нормами. В случае противоречия между толкованием, данным российским судом и толкованием, содержащимся в практике Европейского суда по правам человека, российским судом должно быть использовано последнее.

Шоковая терапия для судей

Несомненно, что введение доктрины обязательной силы прецедента произведет на судейский корпус необходимое шоковое воздействие и сделает возможным скорую и благотворную ротацию судейских кадров. Новый правовой порядок потребует от нынешних судей (а также, конечно, следственных органов, государственных обвинителей и защитников) скорого овладения навыками новой судебной техники (такой, как умение правильно выделить правовую суть предшествующего решения), способности ориентироваться в океане прецедентов, наконец, умения аргументированно излагать в судебном решении позиции сторон и мотивы своего решения.

Ясно, что на первых порах судейский "брак" будет составлять очень высокий процент, а суды высших инстанций будут завалены апелляциями "от подвалов до чердаков". Однако эти временные неудобства позволят очень быстро отделить "овец от козлищ" и избавиться от наиболее непрофессиональной, не способной работать в новых условиях части судейского сообщества. Думается, в законодательство о судебной системе необходимо включить норму, в соответствии с которой превышение определенного процента решений, отмененных впоследствии вышестоящими судами по формальным основаниям (таким, как отказ или неспособность применить правила судебного прецедента), должно вести к отставке судьи.

Итак, в результате "шоковой терапии" в судейском корпусе выживут сильнейшие — судьи, обладающие высоким уровнем правовой культуры, способностью овладевать новыми правовыми знаниями, умением выносить мотивированные решения. Вчерашние коррупционеры, бездари, лица, попавшие в судейское кресло лишь благодаря родственным или служебным связям, уступят место молодым специалистам.

Следует подчеркнуть, что обе составляющие предложенной реформы обуславливают друг друга и не смогут достичь поставленных целей, будучи реализованы изолированно.

"Импорт правосудия" без принятия доктрины прецедента станет просто экзотическим и малоэффективным экспериментом. Он приведет лишь к временным и верхушечным изменениям, которые в дальнейшем будут отторгнуты, как инородное тело, непрофессиональной и коррумпированной судебной корпорацией. А уж принятие доктрины прецедента без "импортирования" состава Верховного суда вообще станет катастрофой — оно законсервирует сегодняшнюю практику неправосудных решений, сделав ее образцом для подражания, и выметет из всех российских судов последние затаившиеся в некоторых уголках остатки правосудия.

И другое

Разумеется, очерченная схема не является чудодейственной. Любая реформа — прежде всего комплекс самых разнообразных мер плюс ежедневная кропотливая работа тысяч людей, без которой обречен на смерть даже самый эффектный проект. К числу других компонентов реорганизации судебной системы можно отнести принципы, которые уже в той или иной мере упоминались в различных программах оппозиции: расширение круга дел, подсудных суду присяжных (в том числе по гражданским делам, включая жалобы граждан на действия и бездействие должностных лиц); выборность судей мировых и районных судов (или назначение третейского судьи по согласию сторон); выборность судьями из своего состава председателей судов всех уровней; наконец, участие не только исполнительной, но и законодательной власти в назначении лиц на судебные должности (после завершения переходного периода). Каждое из этих предложений заслуживает отдельного обсуждения.

Примечания:

1. Романов А.К. Правовая система Англии. М. 2002. С. 162.

2. Уолкер Р. Английская судебная система. — М., 1985. С. 159. Максимов А.А. Прецедент как один из источников английского права. // Государство и право. 1995. №2. С. 97.


3. Queensland v. Commonwealth (1977) 16 ALR 487 at 497 (emphasis added). Цитата дана по: ICTY. Prosecutor v. Zlatko Aleksovski. Appeal Judgment. 24 March 2000 (IT-95-14/1-A). p.92. (МТБЮ. Решение апелляционной камеры по делу Алексовского от 24 марта 2000 г., пар. 92).

4. «Стоять на решенном».

5. Zweigert and Kotz, An Introduction to Comparative Law (1998), p. 263. Цитата дана по: ICTY. Prosecutor v. Zlatko Aleksovski. Appeal Judgment. 24 March 2000 (IT-95-14/1-A). p.112. (МТБЮ. Решение апелляционной камеры по делу Алексовского от 24 марта 2000 г., пар. 112.)

6. См. подробный обзор этого предмета в: ICTY. Prosecutor v. Zlatko Aleksovski. Appeal Judgment. 24 March 2000 (IT-95-14/1-A). p.92-96. (МТБЮ. Решение апелляционной камеры по делу Алексовского от 24 марта 2000 г., пар. 92-96 со ссылкой на дело Cassey и иные судебные решения Европейского суда по правам человека).

7. Там же, пар. 97.