Русские – козлы. Они взрывают по ночам жилые дома, бомбят кавказские города, топят подводные лодки, травят зрителей в театре газом... список можно продолжать... и наконец, сажают в тюрьму кого ни попадя по абсолютно вздорным обвинениям. Надеюсь, никому не придется объяснять, что подобный стеб, если его воспринимать всерьез, оскорбителен не только для русских, но и для всего народа России. Может, я все это зря? Ведь никому и не приходит в голову обвинять русский народ в мерзостях путинской вертикали. Народ действительно не приходит. Но как только речь заходит о церкви, приходит, да еще как!

Сколько же помоев вылито за последние дни на церковь! Извините, ссылок давать не буду, тошнит. Но основные аргументы напомню. Это и нанопыль, и часы патриарха, и пьяные ДТП священников, и хамские заявления Чаплина, и, конечно же, суд над Пусями. Дошло до выведения особой породы - homo orthodoxus. Так вот, мне, как православному христианину и члену Русской православной церкви, больно и обидно слышать подобные упреки по своему адресу. Я категорически отказываю в праве выступать от имени моей церкви тем, кто ее позорит и дискредитирует, будь он хоть священник, хоть епископ, хоть патриарх. Церковь - это не организация. В ней есть и элементы организации, хотя бы потому, что она состоит из людей и определенным образом организована. Но организации создаются людьми. Поэтому если в организации власть захватили мерзавцы, всякому порядочному человеку подобает из нее выйти и заняться созданием новой. А церковь создать нельзя. Создать церковь может только Бог. Так что если церковь больна, ее надо лечить. Если в ней что-то не так, даже очень серьезно не так, это надо исправлять. Но бросать церковь в беде — тяжелый грех. Это можно (и нужно) сделать только в одном случае — если она окончательно перестала быть церковью. А это значит, что в ней не осталось ни одного настоящего христианина, ни одного служащего всею своею жизнью Богу, а не Путину и не патриарху. А пока такие люди есть, можно говорить лишь о границах церкви, а не о ее наличии или отсутствии.

Для христиан первых веков вопрос о границах церкви не стоял. Стать христианином можно было только жестко противопоставив себя государству, а в некотором отношении и обществу. Те, кто выбрал для себя этот путь, и составляли церковь. Христиан гнали, преследовали и убивали «за одно имя», то есть за одно то, что они христиане; но их стойкость и мужество приводили только к одному — к церкви присоединялись новые и новые люди самых разных возрастов, наций, сословий, социального статуса и пр. Проблемы возникли в IV веке, когда в христианство обратился император. Быть христианином стало не только можно, но и выгодно; христиане стали занимать видные посты в государственной иерархии. Вот тут-то в церковь и «понаехало» множество людей, ищущих не служения Богу и ближнему, а карьеры и выгоды. Церковь долго, несколько веков, сопротивлялась. Существовавшая в то время практика катехизации не позволяла просто зайти в ближайший храм после работы и, уплатив определенную сумму, принять обряд крещения. К вступлению в церковь людей готовили в течение нескольких лет. Да и допускались на катехизацию только те, за кого поручился кто-то из христиан. Так что приступающий к крещению тогда понимал, какую ответственность он на себя берет. И все же, государство победило. И ключом к этой победе, конечно, оказались дети. Ведь ребенок может умереть некрещенным (КОШМАР!). Поэтому крестить стали детей, потом маленьких детей, потом совсем младенцев... А про катехизацию тихо забыли.

Сложилась парадоксальная ситуация. Христианами были почти все жители империи, а людей, реально служащих в первую очередь Господу, а всем господам по остаточному принципу, — ничтожное меньшинство. Так образовались как бы две церкви, или, вернее сказать, два представления, два понятия о церкви. К первой, ее называют церковью с маленькой буквы, относятся все, кто правильно крещен, не отлучен, верует в соответствии с догматами и исполняет канонические правила. Тут все ясно, хоть ксивы выдавай. А вот вторую, Церковь с большой буквы, составляют сам Христос и те, кто доверил свою жизнь Ему, готов идти, куда бы Он его не позвал или не послал. Тут сложнее. «Небесная канцелярия», как известно, указов не издает. Да и на лбу ни у кого не написано. Иными словами, никаких бесспорных критериев, по которым любой чиновник мог бы определить, принадлежит данный гражданин к Церкви или нет, не существует. Впрочем, сами христиане, как правило, легко узнают друг друга, сколь бы радикально ни различались обычаи и традиции церковных сообществ, к которым они принадлежат.

Эта двойственность породила и двойственное устройство церкви. Подавляющее ее большинство было устроено по поместно-приходскому принципу: каждый был приписан к определенному приходу, каждый занимал определенное место в иерархии. Но всегда сохранялось и другое — общины и братства. Здесь так или иначе служили все, а не только клирики. А предстоятель был не жрецом, совершающим таинства, а лишь старшим, по нашим понятиям - председателем. У католиков этот принцип называется конгрегационным и замечательно уживается с поместным. В православии, во всяком случае в русском православии, сложнее. Здесь государству удалось настолько подчинить себе поместную церковь, что в XVIII веке она вообще превратилась в «ведомство православного исповедания» с прямым подчинением государству. Это падение поместной церкви и привело к упадку, сделавшему возможной катастрофу 1917 года. Тут церкви пришлось подчиняться уже не государству, а нацепившим личину государства бандитам и террористам. А общины и братства всегда были, есть и будут. Даже в самые тяжелые времена советских гонений на церковь тайные собрания христиан регулярно проводились во многих местах нашей страны, хотя их всегда было немного.

А что же большинство, те самые миллионы верующих? Государственная церковь всегда относила их на свой счет, как свою паству. Но так ли это? И прежде мужик знал, о чем попу на исповеди сказать, а о чем лучше промолчать, ибо тот настучит. Потому и шли с тяжелыми проблемами не к попу, а к старцу — не иерарху, а духовному авторитету. В XX веке эта проблема еще более усугубилась. С некоторых пор без санкции Совета по делам религий (фактически бывшего подразделением КГБ) нельзя было рукоположить ни одного священника, не говоря уже о епископе. К счастью, эта система милостью божьей нередко давала сбои, иначе бы у нас давно уже не было ни одного честного попа. Так в РПЦ образовался еще один раскол — между сформированной под чутким надзором спецслужб иерархией и народом, устраивающим свою христианскую жизнь кто как может. Вот и получается, что церковь у нас - это не нечто одно, а как минимум три. С одной стороны, общины и братства, где несмотря на массу проблем церковная жизнь есть, с другой - аффилированная с властью вертикальная структура с конторой в Чистом переулке, а между ними церковный народ — миллионы, между прочим верующих.

Так вот, очень прошу всех, кто сейчас пишет что-либо о церкви, помнить: если вы хотите обвинить во всех вышеупомянутых грехах (от нанопыли до преследования Pussy Riot) эту самую структуру и эту самую контору, то вы несомненно правы. Но когда вы говорите «церковь», то масса людей вынуждена принять это на свой счет, чего они не только не заслужили, но сами страдают от этого больше вас.