Александр Володарский уверен, что прошлого нет, ему не чудится, будто мертвый хватает живого. Он пишет: «Мультикультурализма не существует, под этим словом прячется желание загнать чужаков в гетто, если не географическое, то культурное и информационное». Известно, однако, что желание было как раз обратное: хотели чтобы люди, перебравшиеся в Европу, стали европейцами, не отрекшись от отеческой культуры. Это не получилось, но надо понимать почему - почему в Осло объявился Брейвик, а в Москве двадцатилетний Денис Кузнецов с бандой сверстников убивал иностранцев.

По Володарскому зло оттого, что Европа всех ограбила. Не может он, отменив прошлое, признать, что она живет лучше других потому, что создала паровую машину, двигатель внутреннего сгорания и много чего еще, что и подняло уровень жизни. Но может считать, что перенос Европой производства, к примеру, в Китай, где оно дешевле, тоже грабеж, даром что Китай, наращивая это производство, стал уже второй промышленной державой мира.

Известное дело - зло в рыночной экономике, в капитализме. Между тем завоз в Европу рабочей силы, не имевшей работы дома и готовой получать за труд много меньше британских, французских, немецких рабочих, был как раз антикапиталистическим, антирыночным актом, как в прошлом завоз в Америку рабов из Африки. Он был направлен против своих рабочих, которым не хотели платить больше. Этой мелочи, Володарский, представляющийся левым, не заметил. Как не заметил и Брейвик. Но с открытого фашиста спроса нет. А Володарский не в курсе, что в прошлом левых беспокоило положение рабочих. Теперь левые другие.

Массовый завоз дешевой рабочей силы, к сожалению, не был осознан как внеэкономический шаг, подрывающий рыночную экономику. Ощущение этого вылилось лишь в форме противостояния культур и религий, христианства и ислама. И мультикультурализм казался способом сгладить, а вовсе не обострить неизбежный конфликт. Но культурная проповедь, даже самая благородная, не решает социальные конфликты. А они-то и изменили отношение к эмиграции, достаточно мирно шедшей с незапамятных времен, когда эмигрировали не так ради заработка, как чтобы изменить свою жизнь, стать британцами, французами, немцами.

А теперь приезжие, ощущая, что нарушили сложившиеся отношения и вызвали у местных неприязнь, тем сильней держатся за свои законы и женщин не выпускают а улицу без чадры. А муллу, призывающего противостоять местным порядкам, выслать из Лондона в родную ему Иорданию мешает европейский гуманизм, - там ведь суды и полиция пожестче британских. Еще обидят. Все это вместе плодит в Европе беспокойство и недовольство - и является Брейвик.

К счастью, Европа хранит разум. Бесчеловечность Брейвика твердо осуждают. Это осуждение на время даже приглушило недовольство общей ситуацией. Но оно проступает в 18% голосов, отданных французами дочери Ле Пена, а до того в возникновении Британской национальной партии, собравшей на выборах в парламент чуть не миллион голосов. Это не от пропаганды. Вопреки Володарскому, крайне правым в Европе, а в Германии особенно, гнуть свое трудней, чем крайне левым. Партию "Левые", правившую в ГДР, хоть и под другим именем, в бундестаг пускают, а национал-социалистами там не пахнет.

Социально-экономическая проблема, как водится, стала политической. Брейвик в ней – это самое простое. Надеюсь, его признают вменяемым и дадут полную меру наказания, предусмотренную законом. Проблема в том, чтобы не было второго, третьего, сотен. А для этого надо видеть, что есть, и помнить, что было. К примеру, что все отношения предполагают взаимность. При китайских стенах никто не посягает на чужое своеобразие. Но стены падают, на европейской улице мимо женщин в мусульманской парандже проходят спокойно, а на мусульманской женщину с открытым по-европейски лицом оскорбляют. И двойная система ценностей, терпимость к нарушению общепринятых в Европе светских норм, обручившись с политкорректностью к чужой религиозной нетерпимости, порождает Брейвиков.

Страны, которыми владела Европа, уже более полувека свободны. Алжирец может сам решать, жить ему в Алжире или во Франции. А за чеченца решают другие - то всех выселили, то вернули выживших, то бомбили. Алжир не французский, а Чечня русская. Но даже при этом чеченец не может сам решать, жить ему в Чечне под Кадыровым или в более все же мирных частях России. Вне Чечни он для России нежелателен. Тут и призадумаешься, что такое национализм, а что империализм. А не только в России о Чечне, но и во Франции об Алжире спорили, отпускать или не отпускать, и решающее слово, чтобы отпустить, сказал де Голль, явный французский националист. Потому и отпустил, что дорожил Францией, не хотел ей груза, выгодного немногим.

Володарский пренебрежителен по отношению не только к русским, но к самому наличию национального, даже в родной ему Украине. Публицист или политик, произносящий «национальный» или просто «русский», ему все равно что Брейвик. Но помянутый им в одном ряду с Дугиным и Крыловым Навальный все же возражает считающим, что «идея национального возрождения русских абсолютно равноценна идее национального превосходства русских над остальными».

А вглядываясь, кто эти идеи не различает, замечаешь людей в остальном кричаще разных. Для одних социалистический гулаг - потомок русской империи, для других – плод Просвещения и рабочего движения. Ни те ни другие не рассматривают русский народ в тех же категориях, что другие народы, не признают, что судьбы у всех разные, но права равные. В этом заодно с Дугиным и более осторожным Крыловым оказался и сам Володарский, и многие другие, тоже вроде левые и либералы. Словно не знают, что националист де Голль Алжир отпустил, а немецкий нацист лез в Россию, а русский держит Чечню и часть Грузии. А ведь двадцатый век, хоть и большой кровью, отличие национализма от нацизма все же показал.

У нас больше спорят о вкусах, чем о социальных ситуациях и их истоках. Таланты и достоинства одинаково вероятны в людях разного происхождения, но в прошлом, которого нет, они подолгу жили раздельно, по-разному, и сложились разные народы и разные веры. И хоть значимость каждого человека по отдельности растет, еще невозможно отвлечься от того, что отдельные люди не во всем вполне отдельны. Но когда в одну камеру сажают людей, совершающих разные обряды, они - поняв, что иначе смерть, смекают, что даже терпимости, не то что любви, нужна взаимность.

Но Володарский - радикал, гневающийся, что собственность еще имеет в мире несметное число частных владельцев, хотя распоряжаться ею надлежит чему-то вроде Политбюро. Он даже догадался, что социал-демократы суть не более чем консерваторы. И готов возрождать установки, проистекающие из этих открытий. А Брейвик принял ужасающую установку, сознавая, что придется, чтобы следовать ей, преодолевать себя. Но последовал. И утратил облик человеческий.