Бывший кандидат в президенты Белоруссии Алесь Михалевич, которого 19 февраля выпустили из тюрьмы КГБ, сегодня сделал заявление о том, что в тюрьме его пытали и заставили подписать заявление о сотрудничестве с КГБ.

Ниже помещено его заявление в переводе на русский.
То, что написал Алесь, конечно, ужасно.
Но еще страшнее, что в тюрьме КГБ все еще находятся Андрей Санников, Николай Статкевич, Павел Северинец, которые в отличие от Алеся являются радикальными противниками диктатуры и реальными лидерами оппозиции. И если Михалевича пытали потому, что отказывался поступать подло, то находящихся там же Северинца, Статкевича и Санникова будут пытать только потому, что они Северинец, Статкевич и Санников. Я однажды видел, как после задержания избивали полковника Николая Статкевича только за то, что он Статкевич.
И Бог знает, что делают с ними прямо сейчас.


ЗАЯВЛЕНИЕ.

Несмотря на то что я, Алесь Михалевич, экс-кандидат в президенты Республики Беларусь, связан подпиской о неразглашении тайны следствия, я считаю, что должен рассказать о том, что происходит с заключенными в СИЗО КГБ; Главная «тайна следствия» - это методы, применяемые для того, чтобы заставить людей подписать требуемые от них показания и декларации. Я считаю, что противозаконные действия, которые нарушают не только белорусское законодательство, но и международные соглашения, такие как Международная конвенция против пыток, нельзя прикрывать «тайной следствия».

Как вам известно, я был одним из семи кандидатов, задержанных спецслужбами после событий 19 декабря, и одним из нескольких десятков демократических активистов, которые попали под содержание под стражей в СИЗО КГБ.

Я отказался зачитать для ТВ заявление с осуждением других кандидатов. Вызовы к сотрудникам КГБ начались с первых часов задержания, велись без адвоката, протокола, с нарушением всех процессуальных норм. Приблизительно с 26 декабря по отношению ко мне начали применяться действия, которые являются пыткой.

При выходе из СИЗО КГБ у меня конфисковали дневник, который я там вел ежедневно, но то, что произошло, невозможно стереть из памяти. Отдельные факты перечислены в документе ниже.

Из отрывков фраз, услышанных из-за двери, я понял, что подобные действия проделывают и с другими активистами, которые отказываются давать требуемые от них показания; Адвокатов не допускают только потому, чтобы заключенные не могли сообщить о фактах пыток. Я беспокоюсь о судьбе всех заключенных, особенно тех, которые не имели встреч с адвокатами с конца прошлого года. Я понимал, что то, что с нами делают, направлено на ломку оппозиционных лидеров. Для меня выбор был между двумя вариантами: либо остаться под стражей до суда, либо сделать вид, что я согласен выполнять требования сотрудников КГБ.

Условием моего освобождения стало подписание договора о сотрудничестве. Я сознательно пошел на этот шаг, и это было продиктовано не давлением и пыткой, но желанием донести информацию о том, что происходит с заключенными.

Я открыто заявляю, что никогда не был и не буду агентом Комитета государственной безопасности! Своим публичным заявлением я снимаю с себя обязательство, которое было указано в бумаге.

Я понимаю, что уже к концу этого дня я могу попасть обратно в СИЗО и что отношение ко мне на этот раз будет непомерно более жестким. Но я хочу сделать все возможное, чтобы спасти тех, кто еще остается за решеткой, чтобы облегчить судьбу этих людей, чтобы остановить пытки. Я хочу чтобы у них была возможность выйти на свободу несломленными, не ставшими на путь сотрудничества и прежде всего просто живыми.

В своем выступлении я специально не раскрываю имен сотрудников и других обстоятельств следствия. Но все незаконные действия в отношении меня, вместе с указанием конкретных фактов, я изложил в заявлении, которое направляю в прокуратуру, а также в форме, которая будет направлена спецдокладчику ООН по проблеме пыток.

Считаю, что прокуратура должна провести проверку и прекратить зверства.

Вместе с тем я сделал подробное описание всего, что со мной происходило, и направил на хранение в надежное место. Эти свидетельства появятся в публичном пространстве, в случае если меня снова задержат и поместят под стражу;

Я сделаю все возможное, чтобы исчез концлагерь в центре Минска.

Способы издевательств. «Американка».

1. 10 января "охранники охранников" - люди в черных масках без опознавательных знаков - выволокли меня из камеры, силой надели наручники сзади, подняли их так, чтобы опустить лицом к бетонному полу. Спустили по винтовой лестнице в подвальное помещение. Сказали, выворачивая руки за спиной максимально высоко вверх, пока не начали хрустеть суставы, что я должен выполнять все, что от меня требуют.

Держали руки подвешенными за наручники долго и поднимали выше и выше, пока не сказал, что буду выполнять все. Сотрудников изолятора при этом не было даже в коридорах.

2. Систематически - по 5-6 раз в сутки - выводили «на обыск» - на личный досмотр. Во время этого ставили голыми «на растяжку», подсекая ноги почти до полного шпагата. Когда подсекали ноги, чувствовалось, как рвутся связки. Ставили голыми на расстоянии около метра от стены, заставляя опереть руки на стену, в помещении, где температура не превышала 10 градусов. Держали так по 40 минут, пока не отекали руки. Несколько раз требовали, чтобы ставил руки на стену ладонями наружу и так стоял.

3. Во время так называемого личного досмотра всех выгоняли в холодное помещение раздетыми догола и заставляли выполнять резкие приседания по несколько десятков раз. Узникам со слабым здоровьем во время этого становилось плохо, но людей в масках это не останавливало.

4. На ночь не выключали дневной свет, требовали ложиться лицом под лампу, запрещали накрывать лицо платком, «чтобы видеть лицо». В результате начало портиться зрение. Приказывали спать, повернувшись лицом к «глазку» в двери, за этим следили непрерывно - когда ты поворачивался во сне, заходили и будили, заставляя лечь как предписано. Фактически это являлось пыткой отсутствием сна.

5. Красили пол в камере краской на ацетоне и требовали находиться в помещении, которое фактически не проветривалось, до полного высыхания краски. Такое воздействие продолжалось более сорока часов подряд.

6. В самих камерах температура не превышала 10 градусов, обогрева практически не было. На стене была черная плесень, которая разрасталась, когда закрывали форточку.

Сообщили, что моя камера должна ходить к врачу только по четвергам (вместо прописанной в правилах возможности посетить по потребности). Во время измерения давления врач запрещал узнику смотреть на аппарат, чтобы тот меряют давление не видел показания. Записывал историю болезни в журнал, закрывая его бумажкой. Выгоняли на прогулку в мороз всех, даже тех, кто записался к врачу, не говоря уже о тех, у кого не было теплых вещей.

Не пускали адвоката, хотя свободные помещения всегда были - мы видели пустые кабинеты по дороге на собственные допросы. (Никто из нас не получил возможности встретиться с адвокатом один на один. Это было сделано специально, чтобы лишить возможности рассказать о пытках.)

Из камер забрали «Правила внутреннего распорядка», так как администрация нарушала этот документ в десяти пунктах. «Люди в масках» предупредили, что в случае жалоб опять «подвесят за наручники». В период активного давления меня выводили на так называемый обыск по 8 раз в день.

Гражданин Афганистана, который сидел в одной камере со мной и имел опыт пребывания в плену у талибов, сказал, что там нет такой модернизации (показывая на постель и нары), но обращаются с людьми там намного лучше.

«Володарка», куда меня перевели для того, чтобы спугнуть (так сказали охранники в масках в «американке»):

В прокуренной камере на 8 спальных мест 15 человек. Спали по очереди. Если смена спать приходилось днем, то приходилось выбирать между сном и прогулкой. Во время обыска выводили на час всех 15 человек в карцер площадью 5 квадратов, где некоторые теряли сознание. С моим появлением такие обыски начали проводить каждый день, чтобы настроить камеру против меня.