В сказке Салтыкова-Щедрина два генерала, оказавшись по легкомыслию на необитаемом острове, узнают из «Московских ведомостей», что в Туле

по случаю поимки в реке Упе осетра (происшествие, которого не запомнят даже старожилы, тем более что в осетре был опознан частный пристав Б.) был в здешнем клубе фестиваль. Виновника торжества внесли на громадном деревянном блюде, обложенного огурчиками и держащего в пасти кусок зелени. Доктор П., бывший в тот же день дежурным старшиною, заботливо наблюдал, дабы все гости получили по куску. Подливка была самая разнообразная и даже почти прихотливая...

Гротеск? Преувеличение до невероятного? Да нет, бытовой случай, привычное занятие. Старожилы потому и не запомнят, что людоедством их не удивишь. Вот если бы действительно поймали великана-осетра! А то пристава съели. Кто ж о них, о приставах, доброе слово скажет? Да если бы и не пристава, а купца, бизнесмена, стряпчего, журналиста, ученого мужа или неученую бабу с ее ста восьмьюдесятью шестью детьми? Мало их, что ли, съели? Всех и не пересчитаешь... Миллионами, бывало, поглощали на пиру... Кто сейчас из старожилов эти миллионы помнит? Да откуда при наших аппетитах старожилам-то взяться?

Люди запомнят праздник. Людоедство хоть и будничное дело, не для анналов, но праздничное, так как мы привыкли жить праздником, чтоб душа с утра развернулась, а к вечеру завернулась, чтоб кураж был да веселие, и чтоб каждый день так. А чем больше людей съедят, тем больше в стране веселья. Вон как кубанские казаки в кино веселились, а сколько веселых ребят по стране пело и плясало! Человеческие соки много жизни давали и дают.

Все возвращается на круги своя. «Что было, то и будет, и что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем». Опять в здешнем клубе фестиваль, теперь его транслируют по десяткам каналов, и вновь виновника торжества вносят на блюде. Или вводят в наручниках, или оставляют избитым у подъезда, убитым в подъезде, или угощают чаем с полонием...

Сюжетов много. О литературном таланте Лубянки еще будут писать. Сценарий уголовного дела – жанр, который когда-нибудь дождется своей классификации на большие и малые формы. Наррация его весьма многообразна, но с действующими лицами скудно – только палачи и жертвы: те, что едят, и те, что на блюде. При этом большинство читателей-зрителей отождествляют себя с едоками, меньшинство – с осетром.

Обложенным огурчиками, заметьте, и с зеленью во рту. Да еще с подливкой разнообразной, почти прихотливой. С подливкой и огурчиком, конечно, вкуснее. Под гарниром нужно понимать то, что вместе с человеком заглотнуть можно: фирму ли, им созданную, здание ли построенное, сеть магазинов, нефтяную трубу, да мало ли что? Страна богата. Можно что-нибудь более интеллектуальное или даже духовное: создал человек, например, научную школу, кафедру или лабораторию, или на пустом месте храм построил, развалины восстановил, а его быстренько съедят (уволят, переведут, «повысят»), а на его место свата-брата или новую задушевную подругу поставят.

А некоторые, как только почувствуют, что их съесть могут, сами зелень - в рот и бегут скорее на блюдо укладываться. Съешь меня, Алиса! Съешь меня!

Людоедство с развитием просвещения превратилось в сложную науку и изящное искусство. Его нужно ввести в новые учебные стандарты: читать лекции по теории и истории каннибализма. Или просто - по «научному каннибализму», так привычнее и дешевле выйдет: в старых учебниках по научному коммунизму только обложки и пару терминов поменять. Чем не национальная идея? Пусть не очень возвышенная, но зато честная и вечно живая. Народ оценит. Михаил Евграфович это давно понял:

Злодейства крупные и серьезные нередко именуются блестящими и, в качестве таковых, заносятся на скрижали Истории. Злодейства же малые и шуточные именуются срамными, и не только Историю в заблуждение не вводят, но и от современников не получают похвалы.

А мы злодейства Сталина и партии уже воспели, учебники по истории выправили, осталось только новую теорию под людоедство подвести: и ни какую-нибудь расовую или классовую, а общечеловеческую, или точнее – общечеловечинскую. Малыми перекусами тоже брезговать не пристало: будем по-прежнему есть детей в школе ("Дурак! Чижика съел!" Все равно как если б кто бедного крохотного гимназистика педагогическими мерами до самоубийства довел...»), студентов - на экзаменах, больных – в больницах, стариков – в собесах и домах престарелых, заключенных – в тюрьмах, солдат – в армии, подчиненных - везде и всех без исключения, домашних – дома, посторонних – в интернете. Начнем проводить эксперименты, полевые, лесные и горные практикумы, показывать на ТВ мастер-классы и кулинарные шоу по приготовлению особо прихотливых подливок.

Но у нас народ простой, и всухомятку без подливы сжует. Так и говорят в таких случаях, опустив глаза долу: «Лучше сухими». Сухоядение называется. Это когда людей съедают без фирм, магазинов, земель, галерей и храмов, а «лишь» самих или с их банковскими счетами. Скучно, правда, и на фестиваль не тянет.

Каннибализм – не только наука и искусство, это и древнейшая религия ненависти, с легкостью подменяющая любую религию любви. Людоеды – люди веры, сентиментальные и ранимые. Их религиозные чувства легко можно задеть, оскорбить, и тогда... Берегись, писатель и художник, журналист и актер! Тебя будут есть ритуальными столовыми приборами, благоговейно пережевывая, как очистительную жертву перевернутым небесам.

А особо праведные аскеты в пост (не поверите!) отказываются от человечины. Об этом нашумевшая в церковных кругах зарисовка Майи Кучерской «Постник»:

Один батюшка был людоедом. Приходит к нему человек на исповедь, а домой уже не возвращается. Приходит молодая пара венчаться и исчезает навеки. Приносят младенца покрестить — пропадает и младенец, и крестные родители. А просто батюшка их всех съедал. Только в посты все было благополучно, люди у него исповедовались, крестились, соборовались без всяких исчезновений. Благочинный, конечно, знал про эту батюшкину особенность, но всегда говорил, что заменить ему батюшку некем, зато как строго человек держит пост.

Простодушные люди метафоры не поняли и обвинили писательницу в богохульстве. Ей даже пришлось объяснять происхождение шутки: митрополит Филарет (Дроздов), мол, на вопрос о том, чего в пост нельзя есть, ответил, что нельзя есть людей. Вот и возник наивный вопрос: только в пост нельзя? А между постами можно? Это что же за понимание христианства такое, что запрещает есть людей только в специально означенные дни? Анекдот ясно определяет высшую духовную планку для современного общества, цель социальной аскезы: перестать есть друг друга. Гипербола, скажете?

А не есть себе подобного очень трудно. Особенно трудно, когда звучит зычное «Ату его!» Некоторым кажется, что кровавые зрелища позади, люди более не собираются на казни и гладиаторские бои. Все просто стало изощреннее, лицемернее и театральнее, а суть осталась. Когда начинается травля в любом, даже самом маленьком, сообществе, всегда появляется «дежурный старшина, заботливо наблюдающий, дабы все гости получили по куску», то есть подписали, например, письмо против A, проголосовали против B, лжесвидетельствовали против C, или просто молча проглотили свой кусок внесенного на блюде X.

- А не почитать ли нам "Московских ведомостей"? Сыщут нумер, усядутся под тенью, прочтут от доски до доски, как ели в Москве, ели в Туле, ели в Пензе, ели в Рязани - и ничего, не тошнит!