Уже с января 1994 года, после принятия ельцинской конституции, к появлению на свет которой автор имел некоторое отношение, мне было смешно слышать про ее «гиперпрезидентский характер». Было очевидно, что если парламентское большинство решится на роспуск Думы, то по итогам следующих – внеочередных – выборов получит свое правительство. В апреле 1998-го и в мае 1999го не решились. В сентябре 1998-го – уперлись, и к власти пришла левоцентристская коалиция Примакова. Совсем комично слышать про гиперпрезидентскую республику после мая 2008 года. С началом правления блогера Димы у нас вполне нормальная парламентско-президентская республика: источником власти является конституционное большинство партии власти во всех органах представительной власти (извините за тавтологию); это большинство сформировало правительство во главе с «национальным лидером» и выдвигает кандидатуры глав исполнительной власти регионов, назначает мэров. Если это не парламентская республика, не торжество партократии, то что тогда парламентаризм? Просто великой и могучей партии единорогов всегда везет на выборах, а вот ее соперникам не везет - у них и подписи фальшивые, и паспорта недействительные, и газеты экстремистские… Ну, ничего, не везет в картах, везет в любви.

Поскольку ни одна современная реальная политическая сила в России не выступает за переход к чисто парламентской модели, то под проклятием для страны блогер Дима, всего пороху которого хватило лишь на комическую перебранку* с мудрым пасечником, очевидно, имел в виду исключительно существующую тандемократию.

В современной России это самый жесткий выпад в отношении премьера и руководимой им партии со времен войны Лужкова с администрацией Ельцина в 1999 году.

Повторюсь: ни одна реальная оппозиционная политическая сила не предлагает конституционной реформы, отменяющей всенародные выборы президента (именно выборы президента парламентом или иной выборной ассамблеей и отличают парламентскую модель). Более того, требование оппозиции вернуть прямые выборы губернаторов и мэров в случае его реализации еще больше усилит президентский компонент исполнительной власти – не бывает президента от парламента при всенародно избираемых губернаторах.

О плавном переходе к нынешней форме двойной власти, видимо, мечтал 8 лет назад Ходорковский, когда предлагал Путину создать нормальную партию консервативно-либеральных модернизаторов (Горбачев также мечтал в 1987 году о партии перестройщиков) и, опираясь на нее, править далее в качестве премьера. Весной 2003 года Станислав Белковский счел эти прожекты попыткой «олигархического переворота» и раструбил об этой угрозе по всему свету. Предупрежденные бдительным политологом органы немедленно приняли надлежащие меры.

Но вернемся к мрачным пророчествам блогера Димы. Киргизию губит не парламентская модель, поскольку оба свергнутых автократа – Акаев и Бакиев - правили как раз как «сильные» президенты. Зато его выпад по адресу нового киргизского революционного руководства лишний раз подтверждает подозрения, что Россия отказалась направить свой батальон (и помешала США выступить совместно) для прекращения погромов в Оше именно из-за раздражения от планов социал-демократки Отунбаевой ввести в Киргизии парламентскую систему.

О том, какая будет модель власти в послепутинской России сказать невозможно. Некоторые мои размышления на этот счет здесь.

Если власть изменится в хорошем смысле слова, то во главе массового освободительного движения, очевидно, будет стоять харизматический лидер, которого потом народ захочет видеть плебисцитарно избранным президентом (как это было с Ельциным в 1991-м или с Валенсой в 1990-м). Партиям и депутатам народ не доверяет, и мандат от всенародного волеизъявления будет для него куда внушительней, чем от парламентского большинства.

Но тут многое решает случай. Если во главе Пятой русской революции окажется целая плеяда вождей, как это уже было в России во время Четвертой в 1989-90 годах (Сахаров, Ельцин, Попов, Афанасьев, Гдлян, Пономарев), то они могут распределить между собой власть так, что парламентская модель окажется удобнее для создания коллективного руководства.

Если бы Сахаров прожил еще год, у нас скорее всего была бы парламентская система по германскому, британскому или израильскому образцу: полновластный премьер и глава государства как уважаемый политический арбитр. Почитаемого академика сделали бы в мае 1990 года избранным парламентом (Съездом) президентом России, а главой кабинета, естественно, крепкого хозяйственника и митингового героя Ельцина. При таком раскладе правительства России никогда бы не считались «техническими», зато выработалась бы традиция избирать президентом пожилого духовного лидера. Такая система организации власти потребовала бы от главы кабинета иметь свою мощную партию, а не изображать из себя надпартийное божество, получающее свою «корону» от соборной нации, а не из рук мелких склочных партиек. В этом случае и судьба движения «Демократическая Россия» была бы иной – ее не уничтожали бы как ставшую опасной «лестницу к небу», а заботливо превращали бы в партию власти.

* Их заочная дискуссия на Ярославльском форуме удивительно напоминает обмен колкостями между светскими дамочками на приеме, когда верные подружки и расторопные репортеры радостно пересказывают ядовитые выпады.