Весной 1945 года берлинцы мрачно шутили: "Оптимисты учат английский, пессимисты – русский". Имперский министр пропаганды Геббельс, начисто лишенный чувства юмора, заявил на дипломатическом приеме: "Германия проиграла войну, но еще в ее власти решить, кому она ее проиграла". Нет сомнений, что фраза стала тотчас известна Сталину и усугубила его подозрения в отношении союзников. На это и была рассчитана.

После того как в конце марта силы союзников форсировали Рейн и заставили капитулировать в Руре группу армий "Б" под командованием фельдмаршала Моделя, перед ними открылась прямая и практически незащищенная дорога на Берлин. 11 апреля части 9-й армии генерала Симпсона подошли к Эльбе у Магдебурга. На следующий день они отвоевали предмостный плацдарм на другом берегу и навели переправу. В ночь с 14 на 15 апреля 2-я бронетанковая дивизия американцев в полном составе и на всех парах преодолела последнюю водную преграду. От столицы Рейха 9-ю армию отделяли 80 километров. В тот же день Симпсон был вызван в штаб командующего 12-й группой армий генерала Омара Брэдли в Висбадене. На аэродроме Брэдли без всяких предисловий приказал Симпсону остановить войска. "Какого черта? – изумился Симпсон. – Откуда взялся этот бред?" "От Айка", - кратко ответил Брэдли. Айком называли главнокомандующего союзными силами генерала Дуайта Эйзенхауэра.

Сталину успехи союзников внушали сильнейшую тревогу. Он никак не ожидал столь стремительного продвижения. У него были особые причины торопиться. Причины, о которых не знали ни маршал Жуков, ни другие военачальники.

Советский атомный проект не мог быть доведен до успешного конца из-за острой нехватки урана. На территории СССР разведанных урановых запасов в то время почти не было; известные месторождения в Киргизии и Таджикистане не могли составить сырьевую базу атомной промышленности по причине своей бедности. Рудники в Саксонии и Чехии были разрушены американской авиацией, как и завод тяжелой воды в Рьюкане (Норвегия). По указанию руководителя проекта Лаврентия Берии Советский закупочный комитет в США обратился к Вашингтону с просьбой продать восемь тонн окиси урана. После консультаций с руководителем проекта "Манхэттен" генералом Гровсом правительство США дало разрешение на продажу лишь символического количества.

Оставалось захватить немецкие запасы урана. Из донесений разведки Сталин знал, что над немецким атомным проектом работает Институт физики Общества кайзера Вильгельма (Kaiser Wilhelm Gesellschaft) во главе с Вернером Гейзенбергом. Комплекс зданий этого и смежных институтов находился в берлинском пригороде Далем; там же был построен циклотрон. Сталин, однако, не знал, что в марте 1944 года американские бомбардировщики нанесли серьезный ущерб участвовавшей в урановом проекте далемской лаборатории Отто Гана, после чего было принято решение об эвакуации персонала, оборудования и материалов, включая семь тонн урановой руды, в Шварцвальд, а именно - в Хехинген (Баден-Вюртемберг).

Соглашение о границах оккупационных зон, заключенное в сентябре 1944 года, ни в коей мере не должно было сковывать оперативную инициативу войск. Никаких договоренностей о том, кто будет брать Берлин, Прагу и Вену, не существовало. Почему Эйзенхауэр уступил Берлин Жукову? Один из ответов имеется в мемуарах Омара Брэдли:
"На вопрос Эйзенхауэра, какой ценой, по моему мнению, нам придется заплатить за прорыв от Эльбы к Берлину, я сказал, что оцениваю наши вероятные потери в 100 тысяч человек.
— Слишком дорогая плата за престиж, — сказал я, — особенно если учесть, что нам придется отойти и уступить место другим".

Впоследствии Брэдли признавался, что сильно завысил оценку возможных потерь. Впрочем, в приведенной цитате есть и второй ответ: американские командиры рассматривали взятие Берлина как символически важную, но в военном отношении второстепенную операцию. Гораздо важнее в их глазах был захват Рурской области, после которого имперский министр вооружений Альберт Шпеер доложил Гитлеру, что война проиграна ввиду невосполнимости материальных ресурсов, прежде всего угля и горюче-смазочных материалов для самолетов и танков. Это и есть решающий вклад союзников в общую победу на завершающей стадии войны.

Как военный Эйзенхауэр был совершенно прав. Однако волею обстоятельств и логикой вещей его военные решения превращались в политические и в качестве таковых нанесли непоправимый вред Европе. Он просто не видел проблем послевоенного устройства Старого Света. Он стремился выиграть войну с Германией с малыми потерями, а затем всей мощью обрушиться на Японию. Черчилль протестовал что было мочи, но именно в этот критический период президент США Франклин Рузвельт слег и лишился возможности влиять на события, а 12 апреля – в том самый день, когда американцы начали переправу через Эльбу, – скончался, уступив место неопытному Гарри Трумэну.

Дошло до того, что 28 марта Эйзенхауэр направил Сталину личное послание без согласования с объединенным штабом и правительствами стран-союзников, в котором сообщал о намерении развернуть свои силы к югу от Берлина, оставив столицу Жукову. Черчилль был вне себя от гнева – не только потому, что Айк превысил свои полномочия, но и потому, что он отказался от взятия Берлина. "Я лично не считаю, - писал он в своей телеграмме Эйзенхауэру, - что Берлин потерял свою военную и тем более политическую значимость. Падение Берлина будет иметь огромное психологическое воздействие на немцев, продолжающих сопротивляться по всему Рейху... Я полагаю, что очень важно пожать руки русским как можно дальше на востоке Германии". Сталин же в своем ответном письме Эйзенхауэру полностью одобрил его план и согласился с тем, что Берлин утратил свое стратегическое значение, а потому советское командование "думает выделить в сторону Берлина второстепенные силы". Сталин сообщал также, что операция по взятию Берлина начнется во второй половине мая. Он попросту солгал.

Но почему Эйзенхауэр даже под неистовым натиском Черчилля не изменил своего решения? Потому что он был уверен в том, что главный очаг сопротивления находится на юге Рейха, в баварско-австрийских Альпах. Этот очаг следовало подавить как можно скорее: если немцы продержатся до осени, зимой в горах воевать будет немыслимо, а значит, война в Европе затянется еще минимум на год. Военно-политические последствия такой отсрочки были бы, конечно, тяжелыми и даже непредсказуемыми – вплоть до распада антигитлеровской коалиции, на что до последних дней надеялся фюрер.

О том, что последним оплотом Рейха будет Альпийская крепость - Alpenfestung, она же Национальный редут, Эйхенхауэру сообщила 11 марта американская разведка, а именно резидент Управления стратегических служб в Швейцарии Аллен Даллес. Будущий директор ЦРУ оказался в тот момент на острие событий. Зимой 1944/45 года он стал получать сигналы о том, что некоторые немецкие военачальники и члены нацистского руководства готовы вести переговоры о перемирии или капитуляции на Западном фронте и в Италии. Одним из посредников, донесшим эту весть до Даллеса, был представитель Вальтера Шелленберга в Вене Вильгельм Хёттль, имевший также прямой доступ к главе Главного управления имперской безопасности (РСХА) Эрнсту Кальтенбруннеру. Именно Хёттль стал источником сведений о неприступном Национальном редуте. В январе-феврале Даллес завалил свое вашингтонское начальство донесениями о переброске в Альпы лучших немецких дивизий, строительстве подземных оружейных заводов и единой системы оборонительных укреплений, элементами которой будут средневековые замки с их подземными ходами, горные туннели и пещеры. Запасов продовольствия в Альпийской крепости, утверждал Даллес, хватит 10 миллионам человек на два года. Аналогичные очаги сопротивления якобы предполагалось соорудить в Норвегии и Шлезвиг-Гольштейне.

Принято считать, что Даллес, а вслед за ним и Эйзенхауэр стали жертвами операции дезинформации – об этом писал после войны в своих мемуарах "Тайный фронт" сам Хёттль. Но в чем, спросим мы, состояла цель этой операции – неужели же в том, чтобы сдать Берлин русским? То-то сам Шелленберг с грузом важнейших документов поехал сдаваться не в Москву, а в Стокгольм.

Дело обстояло сложнее. В последние месяцы войны идея Национального редута не раз звучала в бункере фюрера. Но Гитлер всякий раз отвергал ее – он не хуже Черчилля понимал моральное значение Берлина и своего присутствия в нем. Тем не менее некоторые вполне реальные действия в этом направлении предпринимались. План обороны на юге разрабатывал Кальтенбруннер (Хёттль называет его главой "австрийской фракции" - Кальттенбруннер, как и Хёттль, был австрийцем). 15 марта из Берлина в Зальцбург вылетел Мартин Борман. В течение трех дней он осматривал шахты, в которых предполагалось разместить ценности Рейха, включая личное имущество фюрера. Именно в день его возвращения Гитлер издал приказ о "выжженной земле", которую следует оставлять противнику. Наконец, в пользу версии об Альпийской крепости говорил приказ Гитлера оставить одну из лучших армий, 6-ю танковую под командованием Зеппа Дитриха, в Австрии, а не перебрасывать ее на защиту Берлина.

10 апреля объединенный комитет по разведке Верховного командования союзных экспедиционных сил в Европе сообщил, что не находит решительно никаких подтверждений существования Альпийской крепости и что все допрошенные по этому поводу пленные немецкие генералы и офицеры сочли идею "смехотворной и неосуществимой".

Последствия ошибки Даллеса и Эйзенхауэра были поистине колоссальными. Не говоря уже о том, что в живых могли бы остаться десятки, а то и сотни тысяч советских солдат, потому что столица Рейха могла быть взята гораздо меньшей кровью (немцы готовы были сдаваться союзникам без боя), раздел Берлина стал трагедией для немецкого народа и постоянным раздражителем в отношениях Москвы и Запада. Став в 1953 году президентом США, Эйзенхауэр в полной мере вкусил горькие плоды собственной недальновидности.