Неслыханное дело: впервые за всю историю президент Франции, поломав протокол, приехал встречать гостя в аэропорт. Он галантно поцеловал руку Людмиле Путиной, сердечно поздоровался с ее супругом и не отходил от него уже ни на шаг. В автомобиль, в вертолет – только вместе. Похожие друг на друга как сестры, на Елисейских полях развевались российские и французские полотнища...

Вечерняя пресс-конференция подвела черту: ближе друга у Жака Ширака не было и, наверное, уже не будет. Дошло до того, что даже о Чечне президент Франции, отличавшийся ранее весьма жестким подходом, говорил ласковые, обезоруживающие слова. Грядущий референдум, о котором в Европе обычно предпочитают забыть и не вспоминать, Ширак похвалил с трогательным изяществом: он выразил надежду, что это путь к миру в многострадальной республике. Такого в Париже на французском языке не слышал никто и никогда. Разве что в переводе.

Путин вел себя гораздо сдержаннее. Он медленнее обычного произносил фразы, чаще сбивался, держал паузу, искал верное слово, не допускал никаких грубостей, про обрезание на сей раз умолчал. Темой дня был Ирак, и московский гость мастерски дозировал искренность, деловитость и озабоченность. Он не скрыл, что у России "есть свои экономические интересы" в этом непростом регионе, но тут же добавил: Москва не намерена, "как на восточном базаре, торговаться и продавать свою позицию в обмен на какие-то экономические выгоды". И, твердо глядя перед собой, предостерег всех присутствующих от "антиамериканских настроений".

Есть особый смак в произнесении подобных фраз. Приехать в Париж, в это логово пацифизма, охваченное предвоенной яростью и тревогой, шалеющее от собственной смелости в конфликте с единственной сверхдержавой, – и уронить нечто ободряющее и примирительное. Выступить арбитром в ссоре двух своих кредиторов – Европы и Америки. С трудом скрывать радость от этой упавшей с неба удачи, резкого ухудшения отношений Запада с Западом, предвкушая, какие дипломатические, экономические, внутриполитические и прочие выгоды удастся извлечь из чужой глупости, и строго высказаться про восточный базар. И громко, так, чтобы услышал друг Джордж, вновь сообщить о своей солидарности с Белым домом. В войне с террором, конечно же, а имеет ли отношение к этой войне грядущая операция в Заливе – в Кремле еще не решено. Мы подумаем, а вы пока наберитесь терпения – друг Джордж, друг Жак, друг Герхард, друг Сильвио, друг Саддам.

Президент РФ умеет получать удовольствие от подобных ситуаций; он знает в них толк. Так было в сентябре 2001-го, когда, поддержав Америку, Путин счел необходимым подчеркнуть, что не ждет от этого своего поступка никаких политических дивидендов. Он уже тогда догадывался, что самые главные дивиденды достаются тем, кто их не ждет и внятно заявляет об этом. Так и теперь: из чужой войны он извлекает максимум личной пользы. Покуда западные коллеги полемизируют между собой, все глубже погрязая в иракской трясине, он – весь в белом – стоит на европейской сцене, и запутавшиеся друзья прямо в аэропорту начинают слушать, что он им скажет, подскажет, посоветует. В самом деле, добрый совет нынче – на вес золота.

Запад явно увлекся дискуссией. Вялая ссора, начавшаяся перед выборами в Германии, когда Шредер впервые стал высказываться против Белого дома, переросла в такую драку амбиций, что об Ираке впору забыть. Вчерашний натовский демарш немцев, французов и бельгийцев, отказавших Турции в помощи в случае военной операции, - это уже если не раскол и "холодная война" внутри Североатлантического альянса, то скандал неимоверный. Причем давно неинтересно, кто прав в этих идиотских разборках. Тем более неважно, кто победит. В театре абсурда нет плохих и хороших, побежденных и победителей. Театр абсурда – зеркало безумного мира, наказанного богом. А кого бог желает покарать особо – тому посылает Путина.

Президент РФ в роли миротворца, оценщика, строгого судьи, рефери на ринге – вершина пьески, которую так самозабвенно и бездарно играют в эти дни самые продвинутые и цивилизованные. Он помирит. Он их долго и с большим удовольствием будет мирить. Он еще не раз, не скрывая внешнеполитической озабоченности и едва удерживаясь от смеха, выскажется про террор и про базар. С полным основанием, между прочим.