Сегодня, в канун 60-й годовщины первого в нашей стране ядерного взрыва, история советского атомного проекта известна, казалось бы, во всех деталях. Однако до сих пор продолжаются споры между ветеранами-физиками и ветеранами-чекистами о том, кто сыграл решающую роль в создании отечественного ядерного оружия. С одной стороны, без данных разведки советские физики никогда бы не сделали бомбу так скоро - ведь серьезно заниматься атомным проектом у нас стали только с августа 1945 года, когда для этой цели был создан Спецкомитет во главе с Лаврентием Берией, располагавший неограниченными возможностями по привлечению сил и средств. Но материалы, добытые советскими атомными шпионами, просто некому было бы использовать, если бы в СССР не было сильной научной школы в области ядерной физики.

Идут споры и между представителями советских спецслужб. В начале 90-х годов сенсацию вызвала книга видного деятеля "органов" сталинского времени Павла Судоплатова, утверждавшего, что участвовавшие в Манхэттенском проекте Роберт Оппенгеймер, Энрико Ферми и некоторые другие видные физики были источниками советской разведки и что многие советские агенты были внедрены в этот проект с помощью Оппенгеймера, причем решающую роль в сотрудничестве с Оппенгеймером играли профессиональные разведчики Семен Семенов и Григорий Хейфец. Оппенгеймер будто бы еще в начале декабря 1941 года рассказал Хейфецу о письме Эйнштейна Рузвельту, где говорилось об опасности появления атомной бомбы у Гитлера.

По Судоплатову выходит, что Оппенгеймер и другие известные ученые были негласными агентами СССР, а руководитель американского уранового проекта безропотно принимал под свое начало других советских агентов, уже безоговорочных, с формальным обязательством работы на НКГБ. Получается, в Манхэттенском проекте советский шпион на шпионе ехал и шпионом же погонял.

Павел Анатольевич Судоплатов умер в 1996 году. А вскоре был опубликован документ, который как будто подтверждал правильность его утверждений относительно Оппенгеймера. Вот этот документ, факсимильно воспроизведенный на стр. 315 вышедшей в 2002 году книги американского журналиста и историка Джерролда Шехтера Sacred Secrets: How Soviet Intelligence Operations Changed American History:

2 октября (194)4 СОВ. СЕКРЕТНО

СРОЧНО Экз. · 2

1167/м

Резолюция: Л.Б. получено ВМер (В. Меркулов), 3 X

Народному комиссару внутренних дел СССР
Генеральному комиссару государственной безопасности
товарищу Берия Л.П.

В соответствии с Вашими указаниями от 29 IX. 1944 г. НКГБ СССР продолжает мероприятия по получению более полной информации о состоянии работ (о проблеме урана) и развитии за границей.

В период 1941-1943 гг. важные данные о начале исследований и работ в (США) по этой проблеме были получены нашей закордонной агентурой с использованием контактов тт. ЗАРУБИНА и ХЕЙФЕЦ и в связи с выполнением ответственных поручений по линии (ИККИ).

В 1942 г. один из руководителей научных работ (по урану в США проф. Оппенгеймер (негласный член) аппарата (т. Броудера) проинформировал нас о начале работ.

По просьбе т. ХЕЙФЕЦА, подтвержденной (т. Броудером) им было оказано содействие в допуске к исследованиям наших проверенных источников, в том числе родственника (т. Броудера).

В связи с осложнением оперативной обстановки (в США), роспуском (Коминтерна), а также принимая во внимание объяснения тт. ЗАРУБИНА и ХЕЙФЕЦ по делу МИРОНОВА, представляется целесообразным немедленно прекратить контакты руководства и активистов (КП США) с учеными и специалистами, участвующих в работах по (урану).

НКГБ просит получить согласие Инстанции.

НАРОДНЫЙ КОМИССАР ГОС. БЕЗОПАСНОСТИ
Комиссар государственной безопасности I ранга

/МЕРКУЛОВ/

(Верно: Юрьев)
2 X 44 г.)

Отпечатано

Экз · 1 - т. Берия
· 2 - Секр. НКГБ
· 3 - I Упр. НКГБ

Исп. т. КОССОВ

Секр. НКГБ СССР

(Слова в скобках вписаны от руки)

На первый взгляд, это письмо может показаться подлинным. И стиль вроде бы похож на подлинные документы НКГБ/НКВД, и канцелярское оформление соответствует, и наиболее конфиденциальная информация вписана в машинописный текст от руки. Но при более тщательном анализе текста и реквизитов приходишь к выводу, что перед нами фальшивка.

Начнем с грифа. Документы, в которых речь шла об агентах такого уровня, обычно шли под высшим грифом секретности "Особая папка" и составлялись в единственном экземпляре. Так, когда в 1949 году тогдашний министр внутренних дел Сергей Круглов докладывал Сталину о том, кто из пленных немецких генералов, которых предполагалось отпустить на родину, был завербован в качестве советских агентов, то не только фамилии генералов были вписаны министром от руки, но и сам документ был изготовлен в единственном экземпляре. А гриф "Сов. секретно, срочно" в 1942 году НКВД присваивал, например, документам, где речь шла о настроениях жителей территорий, освобожденных от немецкой оккупации, на основании материалов почтовой цензуры. Составленное же в трех экземплярах письмо Меркулова Берии должно было бы стать достоянием, кроме Лаврентия Павловича, еще добрых двух десятков человек, включая работников секретариата НКГБ и сотрудников 1-го управления, занимавшегося внешней разведкой. Но письмо, составленное в единственном экземпляре, должно было печататься на бланке наркома госбезопасности. А тот, кто изготовлял письмо, вероятно, не имел под рукой подходящего бланка или не знал, какие именно бланки использовались осенью 1944 года.

Есть и другие несообразности. Так, пометку о том, что письмо вручено адресату, обычно делал не сам нарком, а сотрудник секретариата. И уж совсем невозможно себе представить, чтобы сам Меркулов или его секретарь позволили бы себе столь фамильярную резолюцию на документе: "ЛБ получено". О подобной фамильярности Лаврентию Павловичу могли тотчас донести. По всем канонам канцелярской этики полагалось писать "т. Берия получено".

Еще более странно, что Меркулов обращается к Берии только как к наркому внутренних дел. Между тем он просит Лаврентия Павловича походатайствовать перед Инстанцией, т.е. Сталиным, чтобы компартии США было приказано прекратить контакты с участниками американского уранового проекта. Но это явно не входило в функции Берия как наркома внутренних дел, зато прямо соответствовало его работе на двух других более высоких постах - заместителя председателя ГКО и заместителя председателя Совнаркома. Однако эти должности адресата Меркулов в письме почему-то не упоминает.

Но еще более странным выглядит содержание письма. Просить американских коммунистов прекратить контакты с участниками уранового проекта было в тот момент совершенно неуместно по двум причинам. К октябрю 1944 года Москва основательно испортила отношения с генеральным секретарем компартии США Эрлом Браудером, который выдвинул идею мирного сосуществования капитализма и социализма и в мае 1944 года на съезде провел резолюцию о роспуске партии.

Главное же, просьба Меркулова выглядит совершенно непрофессионально - а ведь он все-таки был профессионалом с многолетним стажем. Ни в коем случае нельзя было просить руководство американской компартии прекратить контакты только с участниками уранового проекта. Учитывая густую инфильтрацию партии агентами ФБР, это означало бы прямо указать американской контрразведке на повышенный интерес Москвы к атомной бомбе. Проще и безопаснее было бы попросить американских коммунистов вообще воздержаться от контактов со всеми негласными членами партии.

И уж совсем нелепо выглядит настойчивое упоминание в письме контактов советских агентов и резидентов с Оппенгеймером и его помощи во внедрении нашей агентуры в американский урановый проект. Сталина такие детали вряд ли интересовали, Берия их и так должен был бы знать, а американским коммунистам сообщать их и вовсе было ни к чему.

Характерно, что в письме Меркулова главная информация которая доводится до адресата, - это тот факт, что Оппенгеймер наш агент. И информация, содержащаяся в письме, не выходит за рамки той, которая приведена в мемуарах Судоплатова. Это касается и дела Миронова. Бывший сотрудник нью-йоркской резидентуры НКГБ Василий Миронов написал донос на Василия Зарубина и его супругу, которые в результате были отозваны. Судоплатов утверждает, что вице-консул в Сан-Франциско Григорий Хейфец (кличка "Харон") был также отозван из США в связи с историей с Мироновым (последнего в конце концов признали шизофреником).

В действительности и с Хейфецем, и с Оппенгеймером дело обстояло совсем не так, как представляется в мемуарах. Материалы НКГБ, связанные с атомным шпионажем в США, давно уже изданы на Западе и доступны в Сети. Это сделано в тетрадях Александра Васильева - бывшего офицера КГБ, который в 1996 году эмигрировал в Англию, а позднее сумел вывезти и опубликовать свои выписок из архивов СВР, посвященные в значительной мере атомному шпионажу. Там есть обширные выдержки из доклада начальника 1-го управления НКГБ Павла Фитина (ноябрь 1944 года), в которых, в частности, говорится, что "Хейфец отозван из США как не справившийся с работой", без какой-либо связи с делом Миронова. Здесь же перечислялись многочисленные претензии к работе Хейфеца: и утверждалось, что он "прислал в центр только одно более или менее заслуживающее внимание сообщение... вся остальная информация, поступившая от "Харона", носила характер частных высказываний и слухов, не подкрепленных никакими данными". В вину Хейфецу как раз и ставилось, что он не разрабатывал активно участников американского уранового проекта.

Что же касается Роберта Оппенгеймера, то в документах, приводимых в тетрадях Васильева, наоборот, отрицается какое-либо его содействие в делах атомного шпионажа. Так, в телеграмме Хейфецу от 25 января 1943 года отмечалось, что "Роберт Оппенгеймер разрабатывается соседями (военной разведкой. - Б.С.) с июня 1942 г. - его привлечение не представляется возможным". Также Оппенгеймер, который проходит в документах НКГБ как "Химик" и "Честер", ни разу не упоминается в качестве советского агента, равно как и какая-либо информация, от него полученная. Хейфец в отчете писал, что один из знакомых "подготавливал мне встречу с "Химиком", но по разным причинам эта встреча провалилась". Никаких следов поступления от Оппенгеймера каких-либо сведений для советской разведки, а уж тем более устройства им кого-либо в Манхэттенский проект по просьбам советских агентов в архивах СВР нет. А в одном из отчетов 1-го управления НКГБ в июле 1945 года прямо констатировалось: "Со времени отъезда Харона никакой работы по ХУ на Западе США не велось".

Нет в тетрадях Васильева и выписок из письма Меркулова Берии от 2 октября 1944 года. А ведь 3-й экземпляр этого письма как раз и должен был храниться в просмотренных Васильевым делах 1-го управления НКГБ, причем под не слишком строгим грифом секретности. Логично предположить, что этого письма не существовало вовсе.

Зачем же понадобилось Судоплатову преувеличивать роль НКГБ в успехах советского атомного шпионажа, а кому-то еще и подкреплять его утверждения фальшивым письмом? Думаю, все дело здесь в защите чести чекистского мундира. Ведь главный советский атомный шпион, немецкий физик Клаус Фукс, благодаря которому советская атомная бомба была создана за столь короткий срок, по собственной инициативе вызвался сотрудничать с советскими спецслужбами. Причем вышел он не на госбезопасность, а на "соседей" - ГРУ. На связь с резидентурой НКГБ Фукс был передан только в январе 1944 года, когда решением ГКО все дела по атомному шпионажу были переведены в НКГБ.

Получается, что успех советской разведки в атомном проекте во многом результат случайности. Если бы не Клаус Фукс с его страстным желанием поделиться секретом атомной бомбы с Советским Союзом, советские физики вряд ли бы сделали бомбу до смерти Сталина. Вот чтобы замаскировать этот факт и выставить в наилучшем свете родной Наркомат госбезопасности и самого себя, Судоплатов и придумал, будто атомный проект был буквально нашпигован советскими агентами и чуть ли не самого Фукса Оппенгеймер брал на работу исключительно по рекомендациям, исходящим от советских агентов.