Кажется, это началось после Кондопоги. Или чуть раньше, а погромы в Карелии только ясней обозначили тенденцию. Стало совсем очевидно, когда ингушские милиционеры расстреляли своих чеченских коллег. Короче, журналисты с более или менее пристойной репутацией (не буду указывать пальцем, чтобы никого не обидеть) полюбили Рамзана Кадырова и воспели его на газетных полосах и в радиопередачах.

Разумеется, эти выступления и статьи отходили от канонов, принятых на гостелеканалах и в подцензурной прессе, где гламурный Рамзан, борясь с неродным языком, рассказывал о своей любви к президенту России и к России как таковой, а комментаторов в связи с этим охватывали нежные чувства к будущему чеченскому президенту. Это тексты заказные, цинические, цена им грош на грозненском базаре, и все про это знают. Включая самого академика и героя Российской Федерации, когда он листает прессу типа "Комсомолки" или газеты "Жизнь".

Речь веду о других текстах, о других авторах, о другой любви. О тяжелом, глубоком, выстраданном чувстве. О любви с открытыми глазами, безысходной, злой – как в той пословице про козла. Однако непреодолимой.

Если суммировать прочитанное, то звучит это примерно так. Да, бандит. Да, убийца и мучитель, запытавший и запугавший свой народ. Но. Он усыновил русского мальчика. Он сильный и бесшабашно смелый. При нем действительно удалось покончить с местным подпольем. Он реально пытается отстраивать Чечню и ворует гораздо меньше, чем иные его предшественники, которые ничего не строили, а только воровали. Он всерьез старается бороться с коррупцией и с преступностью: эпизод с ингушским угонщиком, за которого вступились ингушские менты, яркое тому доказательство. Наконец, он прав, угрожая кондопожским погромщикам личным вмешательством в их внутренние дела. Этой темы касаются самые демократичные из коллег, и пафос их выступлений понятен: погром – событие отвратительное.

Возражать трудно. За время, минувшее с тех пор как человек в тренировочном костюме стал неформальным лидером Чечни, он и вправду кое-чего добился. Обзавелся грамотной пресс-службой, научившейся транслировать его мысли в той форме, которая пригодна для цитирования. Перекупил из конкурирующего клуба в свою команду сотни, если не тысячи "раскаявшихся боевиков". Фактически увел Чечню из России, оставив ей в качестве утешения почетное право формировать его личный бюджет. На сталинградских руинах Грозного действительно что-то строится и бегают автомобильные стада. Социологи отмечают давний, бурный и непрекращающийся рост популярности Рамзана Кадырова среди земляков. С беспределом российской армии и спецслужб он тоже более или менее покончил.

"Беспредел" – ключевое слово.

С первого дня первой чеченской войны до дня нынешнего, от первых бомбежек до последних похищений и бессудных казней этот неполитический термин определяет и объясняет в Чечне всё. Провал первой кампании, успех второй, басаевщину и будановщину, взлет и гибель Кадырова-старшего, победы Кадырова-юниора. Против лома нет приема. Окромя другого лома. Ломовой Рамзан идеально рифмуется с нынешней Чечней – таков приговор отдельных экспертов, не заподозренных до сих пор в продажности.

Что ж, в самом деле случаются порой в истории эпизоды, когда жестокость не только порождает жестокость, но и преодолевается жестокостью. Так румыны расправлялись со своим диктатором. Так Ельцин усмирял октябрьский мятеж. Так Лебедь растаптывал войну в Приднестровье.

Вопрос лишь в том, кто и ради чего беспредельничает средь бела дня на исторических перекрестках. Если говорить о России, то, по моему убеждению, мы до сих пор не преодолели последствий малой октябрьской войны 1993 года. В Чечне дела обстоят еще хуже.

О социологах говорить не станем – самые умные из них знают цену своим опросам и цену откровенности чеченцев, рассказывающих о любви к Рамзану. О выборах, минувших и предстоящих, тоже как-нибудь в другой раз. И о Кондопоге: там только Рамзана и не хватает для окончательного торжества русско-кавказской дружбы. Суть в том, что "беспредельщина" в политике, тем более в чеченской, – явление столь же привычное, сколь и гибельное – и для соседней России, и для самой Чечни.

Стабильность по Кадырову – это еще более взрывоопасная смесь, чем пресловутая путинская стабильность в РФ, где сама мысль о выборах 2008 года заставляет элиты вскрикивать по ночам и просыпаться в холодном поту. Однако сердце подсказывает, что Путина мы переживем; с Рамзаном дела обстоят куда мрачнее. И беда даже не в том, что юный терминатор, подобно своему отцу, работает смертником и, если не дай бог что, то вся его постройка развалится за один день, а эскадроны смерти, рассеявшись по горам, вернутся к своим привычным занятиям. Главная проблема сводится к тому, что матереющий не по дням Герой России уже ощущает себя крупным национальным лидером, которому скучно в тесных чеченских пределах под формальным протекторатом Москвы.

Уже сегодня он задумывается об объединении с Ингушетией, и можно угадать с первого раза, кого Рамзан видит во главе двух братских, хотя и постреляивающих друг в друга народов. А отсюда, с этого горного хребта, уже легко разглядеть и Кавказскую республику – воплощенную мечту покойного Шамиля Б. Между тем не за горами и незабываемый 2008 год, и если гарант вправду уходит, то любимец независимых российских журналистов может вспомнить, что обещание быть заодно с Кремлем он давал лично Путину, а больше никому не давал. Если же нестойкому Рамзану уже сегодня петь дифирамбы и рассказывать о том, какой он славный строитель и стабилизатор всего сущего, то молодой политик может и не дотерпеть до наших президентских выборов.

Имитация – очень опасная вещь. Имитация благополучия в стране, питающейся собственными недрами. Имитация партийной борьбы, в которой главным оппозиционером на выборах назначается руководитель верхней палаты. Имитация порядка в государстве, где роль сильной личности играет малограмотный каратель, но потребность в этой сильной личности такова, что на общем фоне (с тем же Зязиковым сравнить) он вызывает чуть ли не восхищение. Строитель, академик, терминатор, герой. Нашего времени.