Академические круги США взволнованы. Они никак не могут решить, правильно или неправильно поступил президент Колумбийского университета Ли Боллинджер, устроив президенту Ирана Махмуду Ахмадинежаду публичное выступление в стенах этого заведения. В бурной дискуссии по этому поводу участвуют студенты, преподаватели, историки, дипломаты, журналисты, блогеры.

Событие имело место на прошлой неделе, в рамках визита Ахмадинежада в Нью-Йорк, где он держал речь на сессии Генеральной Ассамблеи ООН. Для правительства США иранский лидер - нежелательное лицо, но в силу своих обязательств перед ООН оно выдало ему въездную визу с условием, что передвигаться Ахмадинежад будет в радиусе 25 миль от центра города, которым считается площадь Коламбус-сёркл. Никакие высокие должностные лица США с ним не встречались. Городские власти, кроме того, отказали ему в посещении мемориала Ground Zero, сооружаемого на месте катастрофы 11 сентября.

В поисках трибуны, с которой президент Ирана мог бы в неформальной обстановке изложить свои взгляды, иранское представительство при ООН обратило взоры к Колумбийскому университету, на факультете международных отношений которого действует форум "Мировые лидеры". Именно этот форум несколько лет назад приглашал Владимира Путина. В прошлом году приглашение было направлено Ахмадинежаду, но Ли Боллинджер отозвал его, объяснив, что он "не убежден" в том, что эта инициатива "соответствует стандартам академического дискурса", которым привержен университет. Но на сей раз, когда иранцы осведомились, не осталось ли в силе прошлогоднее приглашение, Боллинджер, к их приятному удивлению, согласился принять гостя. Видимо, стандарты академического дискурса изменились.

В день приезда Ахмадинежада в университете царил ажиотаж. Студенты, желающие попасть в зал, занимали очередь за несколько часов. Входные билеты, появившиеся в продаже онлайн, были раскуплены за полтора часа по цене билетов на концерт Брюса Спрингстина. Студенты, несогласные с решением президента, готовились провести акцию протеста. "Боллинджер, жалеешь, что нельзя пригласить бен Ладена?" - гласила одна из листовок.

В первые минуты после начала встречи Ахмадинежаду пришлось принять холодный душ. Согласно протоколу, хозяин должен представить гостя. Боллинджер это и сделал, но весьма своеобразно. Обращаясь непосредственно к Ахмадинежаду, он назвал его "ограниченным и безжалостным диктатором" и перечислил, в чем конкретно иранский президент провинился перед человечеством: преследование инакомыслящих (в числе узников режима оказался и выпускник Колумбийского университета), гомосексуалистов и приверженцев бахаизма, отрицание Холокоста, призывы стереть с лица земли Израиль, финансирование террора, "война чужими руками" против американцев в Ираке, стремление обзавестись ядерным оружием.

Но Ахмадинежада такими филиппиками не проймешь. Он начал свое выступление с выговора Боллинджеру за невежливость, а потом в своей обычной наглой манере стал вещать о свободе и демократии в Иране. Он фактически не ответил на вопросы о Холокосте и Израиле, заболтав их со свойственными ему изворотливостью и лицемерием, а про гомосексуалистов сказал, что таковых в Иране не имеется.

Ровно на следующий день в студенческой газете Columbia Spectator началось обсуждение события. Мнения разделились. Среди студентов оказалось немало таких, кто считает приглашение Ахмадинежада правильным и нужным, отвечающим принципу свободы слова, а вступительное слово Боллинджера - позором и хамством, которому нет оправдания. Другие заявили, что Боллинджер захотел угодить и нашим и вашим, но не усидел на двух стульях. Наконец, третьи сочли совершенно неприемлемым предоставление университетской трибуны лидеру враждебного США государства.

Масла в огонь подлил декан факультета международных отношений Джон Котсворт. В интервью телекомпании Fox News он заявил, что пригласил бы и Гитлера, если бы тот приехал в Нью-Йорк. "Если бы он пожелал участвовать в дискуссии со студентами и преподавателями Колумбийского университета, мы несомненно пригласили бы его", - сказал он.

Тотчас вспомнили, что в 1933 году нечто подобное и произошло: в Колумбийском университете выступал посол нацистской Германии в США Ганс Лютер. Тогда по этому поводу тоже кипели страсти. Некоторые студенты пытались сорвать выступление, но их вывела из зала полиция. Администрация рассыпáлась перед гостем в любезностях. Президент университета Николас Батлер устроил в честь Лютера прием. Зачинщиков антинацистской демонстрации исключили из университета.

У этой истории есть и другая сторона медали. Арнольд Байкман, который как раз в 1933 году был редактором Columbia Spectator, рассказал, как к нему явилась депутация американского комсомола - Лиги молодых коммунистов - и потребовала опубликовать редакционную статью против приглашения Лютера. "Я спросил, - пишет Байкман, - как быть с советским послом Максимом Литвиновым, который приглашен прочесть лекцию. Представители Лиги ответили, что никакого сравнения быть не может". В итоге Spectator поддержал приглашение Лютеру, а сегодня, пишет Байкман, "я горжусь тем, что моя альма матер предоставила трибуну президенту Ирана".

Ну а мне вспомнился сравнительно недавний случай. В прошлом году юридический факультет Джорджтаунского университета пригласил на встречу со студентами министра юстиции США (теперь уже бывшего) Альберто Гонсалеса. Председательствовал на мероприятии один из самых острых критиков политики администрации Буша в области соблюдения гражданских прав и свобод профессор Дэвид Коул, у которого я не раз брал интервью по этим вопросам. Едва министр вошел в зал, как бόльшая часть аудитории встала с мест и повернулась к нему спиной. Так министр и читал свою лекцию, глядя в спины студентам. Мне понравилось.

Так как же быть со свободой слова для тех, кто не признает право на нее за другими?

Для себя я этот вопрос решил давно, в 1990 году, когда стал редактором международного отдела "Независимой газеты". Когда газета, которую мы начинали делать буквально "на коленке", набрала вес и авторитет, в редакцию потянулись изолгавшиеся ветераны и инвалиды идеологической войны с империализмом, националисты, коммунисты, фашисты. И я решил: я за свободу слова в том числе и для них, но пусть они поищут себе другую газету. Я не обязан принимать в своем доме всякую рвань, чтобы она затоптала и заплевала его.

Обязан я вспомнить и другое. В октябре 1993 года, после подавления вооруженного мятежа в Москве, указом президента Ельцина в России была введена предварительная цензура. Газеты "Сегодня", где я тогда работал, "Независимая", "Коммерсант" два дня выходили с белыми пустыми квадратами вместо снятых цензурой материалов. На третий день цензуру отменили, но спустя неделю запретили национал-коммунистические "День", "Русское дело"... забыл уже, какие еще; кажется, была даже газетенка под названием "К топору". Либеральная общественность возмутилась. В "Сегодня" появилось обращение к президенту с требованием снять запрет с закрытых изданий. Под обращением стояла подпись: "Коллектив редакции". Мы с моим другом и коллегой Леонидом Велеховым прочли и удивились: будучи членами коллектива редакции, текст обращения мы в глаза не видели, а если бы увидели, никогда его не подписали бы. Мы написали свой текст - о том, что мы согласны с запретом коммунопатриотической прессы. Леня поставил в заголовок цитату из своего любимого Бориса Слуцкого, изумительно точно выражавшую наши чувства: "Эпоха зрелищ кончена". Свою заметку мы отнесли первому заместителю главного редактора - Мише Леонтьеву. И он мгновенно, без уговоров и объяснений, поставил ее в номер. Потому что понял: для нас с Леней это принципиально важно.

А что касается, как тогда говорили, "красно-коричневых" газет, то почти все они благополучно перерегистрировались под другими именами. Например, "День" стал называться "Завтра". Она и сейчас выходит. А заступавшаяся за нее "Сегодня" приказала долго жить.