Памяти Мальвы Ланды
Мальва Ланда. 1978 год. Фото из архива "Международного Мемориала"
Вчера в Хайфе в возрасте 100 лет скончалась Мальва Ноевна Ланда, старейшая участница демократического движения в СССР, женщина легендарная и необыкновенная. Последние годы она прожила в Израиле, прикованная к постели, но окруженная заботой родных и медиков.
Она прожила большую жизнь, не просто долгую, но насыщенную тяжелыми и драматическими событиями. Геолог по профессии, она пришла в демократическое движение на шестом десятке, но ее энергии и предприимчивости могли позавидовать молодые. Она опекала семьи политзаключенных, стояла со всеми перед закрытыми судами, когда там шли судебные процессы по политическим делам. Она ездила по всей стране, и КГБ иной раз сбивался с ног, потеряв ее из виду.
Мальва Ланда была в первом составе Московской Хельсинкской группы - той, настоящей, учрежденной в 1976 году, а не сегодняшней - пародийной и соглашательской. После ареста Александра Гинзбурга в 1977 году Мальва Ланда вместе с Кронидом Любарским и Татьяной Ходорович стала распорядителем Фонда помощи политзаключенным.
Ее дважды судили: один раз по вздорному обвинению в поджоге собственного дома, другой раз - за распространение заведомо ложных измышлений, порочащих советский государственный и общественный строй. Она дважды была в ссылке - в Сибири и в Казахстане.
Она была неугомонна и приветлива, добра с друзьями и неуступчива с властями. Ее можно было убедить, но невозможно сломать. Она никогда не думала об эмиграции как о мере личной безопасности. Она бесстрашно встречала опасность, не уворачиваясь от нее, не убегая, не выискивая оправдания для отступничества. Она никогда не просила помилования или снисхождения к себе. Она была по-настоящему мужественным человеком, что было дано далеко не всем даже в демократическом движении. Она была человеком чести и слова. Это так много значит в наши дни. Как, впрочем, и во все времена.
Мы будем вспоминать о ней с теплотой и признательностью. Даже просто знать ее было большой удачей в нашей сумбурной и изменчивой жизни.
Из воспоминаний Мальвы Ланды
В первых числах января 1980 года в Москве на улице Чкалова (ныне - Земляной вал), когда я подходила к дому Сахаровых, на меня совершили очередное гангстерское нападение: два крепких прилично одетых мужчины схватили меня, молча затолкали в "Волгу" и увезли в Петушки. Там, в помещении городской милиции, мне разъяснили, что на меня заведено уголовное дело по статье 190.1 УК РСФСР ("Распространение заведомо ложных измышлений, порочащих советский государственный и общественный строй"). При этом они заявили, что не будут препятствовать моему выезду из страны:
- Вам же не нравится советский режим, советская власть, уезжайте в Израиль.
Я отказалась. Предложили - настойчиво и как бы убедительно:
- Дайте нам обещание, что вы больше не будете заниматься этим делом. Только обещание; не надо никаких заявлений, выступлений в прессе, по радио или телевидению. Только обещание.
"Обещания" продолжали добиваться и во время предварительного следствия по моему "уголовному делу".
Я находилась под подпиской о невыезде и приезжала на допросы (в город Владимир) по требованию следователя. Первый допрос был назначен на 16 января. В прокуратуру вместе со мной пришла Елена Георгиевна Боннэр, специально приехавшая из Москвы. (Тогда же я ей сказала, чтобы под заявлением - протест против ввода "ограниченного контингента войск" - против войны в Афганистане - поставили и мою подпись). Однако допрос на этот раз отменили; потом вызвали на 22 января. Накануне я услышала по закордонным "голосам", что в Москве схвачен и увезен в город Горький Андрей Сахаров. Именно с этого начал следователь: "Вы, конечно, знаете, М.Н., что сделали с Сахаровым. Теперь, когда он изолирован, что бы мы с Вами ни сделали, никто не будет знать. Так что - дайте нам "Обещание""...
Как и на всех предыдущих допросах - тогда в качестве свидетеля, теперь в качестве обвиняемой, - на вопросы следствия я не отвечала; в начале каждого допроса заявляла, что отказываюсь отвечать на любые вопросы: уголовное преследование за инакомыслие, за убеждения считаю нарушением основных прав человека. Я молчала, и следователь грозил мне спецпсихбольницей. И никто ничего знать не будет! Следователь говорил, убеждал в бесполезности моей деятельности: "Вот Вы, М.Н., всё "права человека, права человека"… Ну, выйдите на улицу, подойдите к любому человека и спросите: нужны ему права человека?" ("Да, любой человек, скорее всего, отведет меня в органы, охраняющие социалистический порядок, социалистическую законность. Он не знает - и трудно сказать, когда, наконец, будет знать, - зачем ему права человека". Думала я про себя. И молчала).
Статьи по теме
Расплатемшись с долгами
Мне все равно, как кто уехал или не уехал, я не сужу и не хвалю ни тех, ни других, но мнение Подрабинека оспорю. Как можно считать добровольным отъезд после двух тюремных сроков Андрея Амальрика или Петра Григоренко? Их что, нерепрессивная, очевидно, советская власть не выгоняла, не выпроваживала, не выжимала, не выдавливала, не вынуждала?
Смерть на фоне любви
Наверное, это было мучительнее всего: с ее мужеством, умом, темпераментом бессильно наблюдать, как страна медленно и неотвратимо вновь погружается в авторитарное болото. Как на российский трон внезапно взбирается человек из толпы топтунов, годами отравлявших жизнь ей и Сахарову.