статья Конституция в ежовых рукавицах

Николай Митрохин, 08.12.2008
Николай Митрохин. Фото: Радио Свобода

Николай Митрохин. Фото: Радио Свобода

5 декабря 1936 года была принята "сталинская" Конституция СССР, провозгласившая конец диктатуры пролетариата и дискриминации представителей бывших имущих классов и духовенства. Все граждане Советского Союза формально стали юридически равноправными. А 5 декабря 2008 года в Москве проходила большая научная конференция, посвященная 70-летию окончания "большого террора", или "ежовщины". Тогда, напомним, за пятнадцать месяцев 1937 и 1938 годов было арестовано по политическим мотивам 1,5 миллиона человек, из которых чуть менее половины были расстреляны фактически без суда. Остальные были приговорены, как правило, к длительным срокам заключения. Многие из них скончались от непосильного труда, голода, холода и издевательств со стороны охраны и уголовников.

Проведение подобной конференции в годовщину сталинской Конституции знаменательно. Казалось, что российская общественность уже все знает о сталинском терроре и на основе этих знаний расставила для себя оценки. Для кого-то ответственность Сталина и его окружения за массовые убийства не вызывает сомнений, для других репрессии отчасти компенсируются выигранной войной, а для третьих дырки в черепах семисот с чем-то тысяч людей как раз и являются залогом Победы, которая оправдывает все. И люди с определившимися взглядами на советскую историю, отражающими их политические установки, мало склонны прислушиваться к новой информации.

Между тем у историков - тех, кто реально сидит в архивах, собирает устные и мемуарные свидетельства, - сталинский период по-прежнему вызывает острый интерес. И пересмотр устоявшихся представлений не редкость. Серьезные изменения по сравнению с началом 1990-х годов произошли, в частности, в изучении причин и масштабов "большого террора". Документы, содержащиеся в бывших партийных и государственных архивах, равно как и рассекреченная часть документов нынешнего ФСБ, позволяют утверждать, что, вопреки представлениям многих "детей ХХ съезда", этот террор вовсе не был направлен в первую очередь против "соратников Ленина" - партийно-государственной элиты досталинского времени.

Первый приказ по НКВД, обозначивший летом 1937 года начало действительно массового террора, касался прежде всего кулаков, вернувшихся из районов депортации (законно, по окончании срока ссылки) в родные места или пытавшихся поселиться в городах. В одну кучу с ними объединили и действовавших на свободе профессиональных преступников, которых тоже решено было "изжить" одним ударом. Следующей по количеству жертв категорией стали представители этнических меньшинств, жившие за пределами своих национальных районов и связанные по происхождению с зарубежьем, - немцы, поляки, греки, латыши, эстонцы, иранцы и афганцы. В эту категорию под видом "нацменов" зачастую записывали и тех представителей "коренных" народов, кого можно было отнести к "потенциальным шпионам". Например, репрессированы были многие побывавшие в плену в годы Первой мировой - а как же, ведь за границей их могли завербовать.

Естественными жертвами стали и все категории неблагонадежных граждан - бывшие члены всех "антисоветских" партий (то есть всех партий кроме правящей), бывшие оппозиционеры из рядов этой правящей, "белогвардейцы", духовенство всех конфессий и так далее. Список мог варьировать в зависимости от фантазии местного начальства. Так, украинский нарком внутренних дел предложил расстреливать поголовно всех бывших членов партии - а их в стране было несколько сот тысяч. Но до этого дело не дошло. Хотя менее масштабные запросы не только одобрялись, но и приветствовались. На вопрос одного из подчиненных, до какого возраста можно расстреливать арестованных, Ежов ответил: "Стоит на ногах - стреляйте".

Книга Никиты Петрова и Марка Янсена "Сталинский питомец - Николай Ежов", изданная по-русски в этом году и основанная на недавно раскрытых архивных материалах, в том числе следственных делах Ежова и его окружения, дает свой ответ на вопрос о причине "большого террора". Бессмысленное, казалось бы, уничтожение населения в достаточно уже стабильной и управляемой по сравнению, например, с периодом коллективизации стране авторы объясняют не столько необходимостью как следует подготовиться к "большой войне" с Германией (которое у Сталина тоже было), сколько желанием не дать "контрреволюционным элементам" воспользоваться принятой в декабре 1936 года Конституцией.

Так что, по мнению историков, борьба шла за голоса избирателей, за то, кто будет заседать в органах власти, чье избрание было намечено на 12 декабря 1937 года. Впрочем, до реальных выборов дело не дошло, поскольку власть присущими ей методами начала зачистку политического пространства.

В этом плане книга Петрова и Янсена удивительно актуальна. С помощью архивных материалов она исследует типично российскую ситуацию, когда власть принимает прогрессивный закон, предназначенный как бы для всех, популярный у населения и приветствуемый Западом, однако распространяет его реальное влияние только на тех, на кого считает нужным. И считает оскорблением, когда ей говорят что это шулерство.

Трактовка закона в публичном пространстве превращается в пропагандистскую шумиху, которая скрывает за собой реальный механизм власти, не желающей поступаться и толикой полномочий. Тут и знакомые российские персонажи с хорошим административным опытом, одновременно имеющие кабинеты и на Старой площади, и на Лубянке. Они не умеют выступать на публике, но любят закрытые совещания для разъяснения "по понятиям" того, что официально прописано в газетах. Тут и междоусобная борьба чекистских и региональных кланов, в которой выстраивание административных вертикалей и повышение управляемости означает прежде всего расширение возможностей для протаскивания своих людей. Тут и местные "переборы" по части исполнения спущенных сверху директив - начальник Крымского управления НКВД, например, за несколько дней лично расстрелял свыше 500 человек, хотя уже сверху был спущен приказ остановиться. И коррупция, и западные товары по каталогам, и тяжелые запои, и лечение за границей, и беспорядочный секс с маститыми представителями мира культуры и малоизвестными "мальчиками-зайчиками". И упоенные властью полуграмотные коротышки без тормозов. И логичный финал, когда следующее поколение дорвавшихся до власти подчистую вырезает предыдущее.

А ведь в начале своей головокружительной карьеры Николай Иванович Ежов казался многим вполне симпатичным человеком. На фоне остальных вурдалаков.

Николай Митрохин, 08.12.2008