В России к участию духовенства в политике относятся плохо - можно сказать, со священным ужасом.

Между тем церковь, разумеется, не определяет строго, насколько допустимо участие духовенства в политике, потому что и духовенство бывает разное, и политика бывает разной.

На протяжении большей части своей истории христианство существовало в мире, где политика в принципе была делом немногочисленной верхушки общества. Классическое "царство кесаря" - это Римская империя, где был один-единственный политик: император. Всякая попытка участвовать в политике рассматривалась как государственная измена и просто сумасшествие.

В результате занятие политикой выливалось в кровавые бунты, придворные заговоры, вторжения внешних врагов (привечаемых изнутри). Там, где кровь и ложь, конечно, духовенству (как, впрочем, любому христианину, любому человеку) делать нечего. Однако делали - именно потому, что в слишком жесткой системе накапливаются такие взрывчатые силы, что они сметают любые другие соображения. Человек, которого пытаются сделать рабом, превращается не в раба, а в зверя.

Впрочем, абсолютный деспотизм встречается редко, и даже абсолютистская монархия была таковой лишь в сравнении со средневековьем. А в средневековое духовенство в политике участвовало, и очень активно. Может быть, только духовенство и участвовало в политике, потому что оно не участвовало в военных действиях. От священников требовали, чтобы они показывали пример жизни по Евангелию, и при этом понимали, что убивать – это не по Евангелию. В наше время, к сожалению, этого часто не понимают, убивают с сознанием хорошо исполненного христианского долга, и тогда становится не очень понятно, зачем сохранять этот средневековый пережиток – запрет духовенству брать в руки оружие.

Духовенство активно участвовало и участвует в политической жизни Западной Европы. Депутаты от духовенства составляли отдельную фракцию во французском Национальном собрании в конце XVIII века. В ХХ веке иерархия католической церкви, настроенная в целом очень реакционно, запретила духовенству участвовать в политике в качестве политиков – депутатов, государственных деятелей и т.п. Это была довольно лицемерная позиция (она такой и остается), ибо участвовать в политике можно по-разному. Для себя высшая иерархия сохранила право участвовать в политике, она попросту хочет монополии. Возбраняется участие в демократической политике, а в реакционной – пожалуйста. Особенно ярко это проявилось в Испании при Франко.

Несколько честнее выглядит позиция протестантов - прежде всего потому, что это целый спектр позиций: от классической средневековой (как в Англии, где церковные иерархи по должности являются членами парламента) до суперсовременной, когда наличие у человека духовного сана вообще никого не интересует, как и наличие у него аппендикса. Но суперсовременность - это, пожалуй, только в США, а во многих странах Европы духовенство не участвует в политике лишь потому, что священник – государственный служащий, а при демократии чиновники участвовать в политике не имеют права.

В православных странах Европы дело обстояло и обстоит примерно так же, как в католических. Участие священника или епископа в политике не кажется чем-то кошмарным. Вся борьба греков и южных славян за освобождение от власти турок велась при активном участии духовенства; иногда, увы, и за оружие брались. Самый свежий пример – участие (мягко говоря) архиепископа Макариоса (1913-1977) в политической жизни Кипра.

В России есть и типичные для других стран черты, и очень своеобразные. Типичен двойной стандарт. Даже те люди, которые именно из религиозных соображений считают, что священнику "не пристало" участвовать в политике, считают нормальным, что в политике участвует высшее духовенство. В этом смысле более рациональная позиция у тех антиклерикалов, которые считают, что никакое духовенство не имеет права заниматься политической деятельностью.

Разумеется, при этом речь идет о политике средневекового, деспотического типа, в лучшем случае об абсолютистской монархии, в общем, о тех ситуациях, когда политика представляет собой не соревнование избираемых народом, а борьбу за влияние на самодержца. Вот такого влияния справедливо опасаются антиклерикалы.

Выход, разумеется, не в том, чтобы запрещать духовенству заниматься политикой, а в том, чтобы сделать нормальную политику – тогда совершенно нормально, если священник будет избран хоть бы и президентом. Это будет гласное, открытое, санкционированное избирателями участие, а боятся участия несанкционированного и тайного.

Отчасти двойной стандарт вызван тем, что в русском православии издревле существует пропасть между высшим и низшим духовенством. Народ не представляет себе епископа в роли пастыря – исповедующего, проповедующего, любящего, сочувствующего. На Западе иначе – и не только у католиков и протестантов, но и у православных. Поэтому в России считают нормальным (и не только клерикалы), что в малолетство Дмитрия Донского глава церкви митрополит Алексий руководил государством, что патриарх Филарет был фактически царем после Смутного времени. Архиереи!

По той же логике не кажется несовместимым с духовным саном участие духовенства в "окормлении" военных, да и любых государственных служащих. Даже те антиклерикалы, кто протестует против такого участия из политических соображений, не видят в этом ничего психологически несуразного.

"Государственный священник" - не совсем священник, он существует в особом мире, где интимной сферы нет. Кто исповедует солдата или заключенного, тот не таинство совершает, а чистит деталь государственного механизма. Отсюда и хладнокровное (а иногда и восторженное) отношение к легенде о монахах Пересвете и Осляби, которые якобы сражались в Куликовской битве. Это не жизнь, это служба! В крайне милитаризованной и централизованной империи война, управление, "государственное бытие" воспринимаются как абсолютно изолированное от личной жизни пространство, в котором неуместны разговоры о Боге, личности и прочих штатских вещах.

Именно в такой державе личная жизнь принимает на себя дополнительную нагрузку. Она становится своего рода последним убежищем для свободы, дыхания, человечности. Тогда уж свой приходской священник превращается в подлинно духовного отца, который всегда пожалеет, посочувствует, утешит, поможет.

В нормальных странах духовный отец сопоставляется с биологическим отцом во всей полноте функций. Биологический отец не только утешает: он подает пример, он учит, он воспитывает, наказывает, обличает. Духовный отец совершает все то же самое, только в другой сфере. Так смотрят на священника не только у католиков и протестантов, но и у православных Греции, Болгарии, Сербии. Конечно, большинство священников и там – просто церковные служащие, требоисправители, но если уж священник "хороший", "правильный", то это именно "отец" во всей полноте функций.

Иначе в России. Тут духовный отец - это усеченная версия биологического отца. На выработавшемся в последние десятилетия православно-русском жаргоне можно сказать, "преображенная версия". Дух в целом понимается не как особое измерение мира, а как отдельная часть мира, отсек, резервация. Духовный отец, как и Дух Святой, не должен иметь материального измерения, не должен соприкасаться с реальностью. Духовный отец - это кастрированный биологический отец, который не может ни подзатыльника дать, ни ремнем наказать, да и примера показывать не должен. Дух понимается как антоним плоти.

Духовный отец не должен ни поучать, ни наказывать, ни участвовать в политике - ведь участие в политике невозможно без участия в материальном мире материальными способами, включая спор, убеждение, рассуждение, а может, и наказание. Неслучайно в русской православной традиции не привилась общеправославная традиция епитимий: большинство священников никаких епитимий не назначает.

Нормой политики в России является самодержавие. В такой политике нет места спорам и вообще эмоциям. Самодержец подобен египетскому фараону: бездвижен, бесстрастен. Он потому и самодержец, что не опускается до споров, до теледебатов. Он может лишь снизойти к людям, облечься в их форму, тем самым подтвердив иноприродность по отношению к людям. Это цареявление, подобное богоявлению.

В такой стране участие в политике есть, с точки зрения большинства, прежде всего психическое нездоровье, эмоциональное расстройство: поскольку человек пытается участвовать в политике, постольку ему ставится диагноз: страдает манией величия, паранойей, агрессией. Негативное отношение к священнику, который участвует в политике, оказывается, таким образом, лишь частным случаем неприязни к любому (кроме самодержца), кто пытается участвовать в политике.

Нормально одно-единственное участие: громкое славословие царю. В древнем Риме это славословие выливалось в потрясание оружием, в Византии были аккламация (возгласы с пожеланием многих лет правления) и проскинесис (земные поклоны), в Золотой Орде хана подымали на белом войлочном ковре, в современной России – идут на выборы голосовать за ту партию, которую назначил своей самодержец, или голосовать за его "преемника", которого точнее было бы назвать "ипостасью".

В современной России, конечно, священник не должен участвовать в политике, потому что политики по-прежнему нет. Священник, однако, может – как и любой христианин – участвовать во всем, что расширяет пространство человеческой свободы. Да и в любом случае он участвует - и особенно активно участвуют в политике, причем очень рабской, те священники, которые проповедуют "святую Русь": с жестким разделением верховной власти и безвластных подданных, с имперскими аксессуарами, с одним-единственным правом человека – служить земному и небесному начальству.

Политика есть не только "что", но и "как". Не так важно, будет ли священник участвовать в политике, - важнее, как как он живет. Участие священника в политике, как и в жизни вообще, должно быть полнокровным. Он не должен превращаться в психотерапевта, который должен лишь утешить и подбодрить клиента, неважно – палача, казнокрада или учителя (впрочем, у российского учителя денег на психотерапевта нет, а вот у палачей и казнокрадов – есть).

Участие священника в политике должно, конечно, быть христианским: он должен показывать, что не обязательно воевать, что нельзя воевать, что и политика есть путь к миру, а не приложение к военному министерству.

Участие священника в политике – лучший способ проверить, священник он или всего лишь шаман, жрец, врач. Если священник правильно участвует в политике (даже неправильной), он сохранит нормальные, человечные отношения со всеми прихожанами своей общины, каких бы взглядов они ни придерживались. Ровно то же самое следует сказать и о любом прихожанине: и он может участвовать в политике лишь при условии, что это участие не делает его врагами окружающим. Ведь цель настоящей, а не имперской политики не руководить, не порабощать, не подчинять, а общаться на равных, восполнять недостатки друг друга совместной деятельностью и делать мир не более "стабильным", а более человечным.