Дело Бориса Стомахина, завершившееся 20 ноября в Бутырском суде вынесением обвинительного приговора, стало новым рубежом в борьбе режима с инакомыслием: впервые в истории постсоветской России журналиста упекли за решетку не за разглашение гостайны, не за шпионаж, как делали прежде, а за точку зрения. 32-летний автор и редактор осужден на пять лет лишения свободы за публикацию текстов, возмутивших власть своей дерзостью.

Дело Стомахина должно было быть закрыто еще на стадии предварительного следствия за отсутствием даже не состава, а события преступления (п.1 ч.1 ст.24 УПК РФ). Всякий, кто прочтет обвинительное заключение и сличит его с соответствующими статьями Уголовного кодекса России, должен будет признать: перед нами грубая халтура. Следователь по особо важным делам В.Н. Поликаркин попросту переписал из УК формулировки, не напрягая ум размышлениями о соответствии материалов дела этим формулировкам. Сплошь и рядом текст обвинительного заключения представляет собой набор слов, безграмотный по форме и абсурдный по содержанию. Чего стоит хотя бы фраза о том, что Стомахин сеял межнациональную рознь, "одновременно появляясь в общественных местах города Москвы".

Бориса Стомахина, что называется, подвели под статью. Поликаркин пишет, что обвиняемый призывал "к изменению существующего государственного строя путем свержения действующих государственных деятелей". Тем самым, по мнению следователя, Борис Стомахин совершил преступление, предусмотренное частью 2 статьи 280 УК РФ - "публичные призывы к насильственному захвату власти, насильственному удержанию власти или насильственному изменению конституционного строя Российской Федерации,.. совершенные с использованием средств массовой информации". Но "действующие государственные деятели" и конституционный строй - далеко не одно и то же. Иногда "свержение деятелей" идет лишь на пользу конституционному строю.

Стоит напомнить, каким образом вообще на ровном месте возникло это дело. Следователь Поликаркин установил, что обвиняемый призывал свергать деятелей, уже в процессе следствия. А поначалу речь шла о "действиях, направленных на возбуждение... религиозной вражды" (часть 1 статьи 282 УК РФ).

Уязвленной сочла себя дама по имени Валентина Лаврова. Как явствует из материалов дела, она еще в сентябре 2002 года купила на митинге на площади Маяковского номер издававшегося Стомахиным бюллетеня "Радикальная политика". Вчитавшись в эту печатную продукцию, гласит приговор, "она была ошеломлена написанным: там содержались статьи, в которых русский народ и православие оскорблялись, унижались, в отношении них высказывались оскорбительные слова". Лаврова, однако, не приняла меры тотчас же. Она стала посещать публичные мероприятия с участием Стомахина и покупать свежие номера бюллетеня. Собрав вещдоки, Лаврова обратилась почему-то не в органы охраны правопорядка, а к депутату Госдумы от КПРФ Виктору Зоркальцеву. У Зоркальцева тоже взыграло оскорбленное чувство (а мы-то привыкли считать коммунистов атеистами!), и он обратился официальным порядком в Генеральную прокуратуру. Так дело Стомахина достигло политических вершин и превратилось в особо важное.

Шесть лет назад Стомахин уже привлекался к уголовной ответственности за свои публикации, но дело было закрыто за отсутствием состава преступления. Точно так же поступил и на этот раз следователь прокуратуры Северо-Восточного административного округа М.В. Устюгов Он, увы, не учел, что делом Стомахина интересуются высокие должностные лица: в тот же день, 19 ноября 2003 года, зампрокурора СВАО Ю.В. Ворошилин постановление о прекращении дела отменил.

Основанием к возбуждению уголовного дела послужил текст, который Стомахин не писал. Автор памфлета "Беседы о православии" - петербургский литератор Дмитрий Горчев, опубликовавший его на своей странице ЖЖ. В интервью агентству ПРИМА он признал свое авторство, однако заявил, что редакция "Радикальной политики" разрешения на перепечатку у него не спрашивала, а потому "авторами в данном случае являются они сами". По словам Горчева, публикаторы "выдернули для своих целей кусок текста, придав ему тем самым совершенно противоположный смысл". Ознакомившись с полным вариантом памфлета, можно убедиться: в опубликованном Стомахиным отрывке его смысл не только не изменен на "прямо противоположный", но и существенно смягчен - в первоначальном виде он гораздо более оскорбителен по отношению к православным.

В ходе судебного следствия потерпевшая Лаврова скончалась, и душа ее предстала перед высшим судией. Слуги же кесаря продолжили свой неправедный суд, о котором сказано: "Место суда, а там беззаконие; место правды, а там неправда" (Екк., 3:16). Судебная система России никогда еще так рьяно не защищала от прессы Русскую православную церковь. А таких драконовских приговоров хулителям веры не выносилось со времен гонений на еретиков.

Цензура как государственный институт появилась на Руси при Петре I именно как орудие борьбы с оппозиционным духовенством, сочинявшим и распространявшим рукописные сочинения против царя-Антихриста. Монахам возбранялось даже держать в кельях письменные принадлежности. Предварительная цензура духовных книг была учреждена прежде цензуры светской. И лишь в николаевские времена цензура стала, по слову Пушкина, "богомольной важной дурой". Цензорам было высочайше предписано следить не только за политической благонадежностью, но и за благочестием сочинителей.

Натерпелся Пушкин от этой дуры изрядно. Из-за своего интереса к "афеизму" (о котором полиция узнала, вскрыв его частное письмо) сменил южную ссылку на северную. Следствие по делу о "Гавриилиаде" могло закончиться новой опалой. "Сказку о попе и о работнике его Балде" Пушкин даже не пытался напечатать - она вышла только после смерти автора в редакции Жуковского, переделавшего попа в купца: "Жил-был купец Кузьма Остолоп по прозванию осиновый лоб". Но уж попасть в тюрьму из-за богохульных стихов Пушкин точно не боялся. Да, в последние годы царствования Николая I, так называемое "мрачное семилетие" (1848-1855), было дело петрашевцев, ссылали Салтыкова-Щедрина и славянофилов, месяц просидел под арестом по высочайшему повелению Тургенев, закрывались журналы, над литераторами учиняли гласный и негласный полицейский надзор - но отнюдь не за преступления против православной веры. Отлучение же Льва Толстого в 1901 году нанесло больший моральный ущерб самой церкви, нежели писателю, и никак не отразилось на его возможности публиковаться.

И вот теперь государство вершит суд именем православной церкви. Обскурантизм возвращается в Россию. Неровен час в судах введут клятву на Библии. "Балду" уже пытаются запретить. И требуют введения духовной цензуры.

Всему свое место. Пусть клирики распоряжаются в храме, как сподобил их Господь. Пусть врачуют духовные язвы народа словом Божьим. А бегать по судам пастырям, да и пастве ради защиты веры негоже. Суд над Борисом Стомахиным сделал больше для пропаганды его взглядов, чем он сам.

Было время, когда православная церковь вершила судьбы отечества, перечила царям и заставляла их смиряться. И помнила завет Павла: "нет ни Еллина, ни Иудея, ни обрезания, ни необрезания, варвара, Скифа, раба, свободного, но все и во всем Христос" (Кол., 3: 11). Нынешний русский патриарх столько раз и с таким искренним сочувствием выступал в защиту православных на Балканах, в Святой Земле... Неужели же у него не нашлось ни слова в защиту единоверцев-грузин, которых гонят слуги кесаря? И после этого православные обвиняют других в том, что те сеют межнациональную рознь? Приходит в голову невеселый каламбур: положение риз обязывает.