Вот и прошла очередная годовщина Августовской революции. Естественно, официальные лица и прокремлевские СМИ постарались о тех событиях вспоминать как можно меньше. Ожидаемыми были и очередные издевательские отказы московских и петербургских властей в согласовании мероприятий, посвященных этой дате.

Дело не только в том, что оппозиционерам-демократам еще раз показали, что они здесь никто и место их под лавкой. Местные власти чутко улавливают настроения Кремля, кстати, вполне совпадающие с их собственными чувствами. Своего происхождения от Августовской революции нынешняя правящая элита откровенно стыдится.

Разумеется, она не хочет вернуться к доперестроечному "совку" и перечеркнуть те изменения, которые позволили ей конвертировать номенклатурную власть в олигархическую собственность. Но в начале 90-х был короткий период, когда власть была реально ограничена обществом. Когда всевозможные начальнички в погонах и без них боялись хамить гражданам. Боялись беспредельничать. Во всяком случае, побаивались. А вдруг им за это чего-нибудь будет? Понятно, что то время теперь представляется им сплошным кошмаром. Как минимум - крайне болезненным переходным периодом, о котором хочется поскорее забыть.

Кажется, все гадости, какие только можно, уже наговорили про Августовскую революцию и ее непосредственные участники из демократов. Одни говорят, что никакой революции вообще не было, одна сплошная инсценировка. Все вопросы решались внутри все той же номенклатуры между ее кланами, а общество ни на что не влияло. Его лишь использовали в качестве массовки, которой манипулировали. Другие сетуют на то, что демократы испугались довести революцию до конца и сами позволили партноменклатуре сохранить ключевые позиции в государстве. Номенклатура же от своего испуга быстро оправилась и взяла реванш. Выкинула из власти незадачливых попутчиков-демократов. Нужно было выкорчевывать ее, пока общественный подъем это позволял. Провести люстрацию. Лишить бывших членов КПСС права участвовать в политической жизни. Устроить над ее руководством Нюрнбергский процесс.

Требование Нюрнбергского процесса над лидерами КПСС всегда представлялось мне нелепым. Такой процесс был возможен лишь в уникальной ситуации 1945 года. Дело не только в военном разгроме и оккупации Германии. Главарей рейха поймали за руку на еще неостывших горах человеческого пепла. Преступления сталинского режима были не меньше, но с тех пор минуло полвека. Номенклатура 80-х годов могла позволить себе риск потери монопольной власти, потому что была уверена, что хотя бы вешать ее не за что. Если и прижмут, то всегда можно ответить: да - грешили, да - сажали отдельных диссидентов, но массовых убийств на нас нет. Это не мы. Это до нас.

Компромисс демократического движения с частью партноменклатуры был объективно предопределен. Ни победить в 1991 году, ни управлять страной после Августа демократы без нее и вопреки ей действительно не могли. Альтернативой была либо стагнация полуразложившейся позднесоветской системы, либо социальный взрыв, катастрофический распад и хаос. По-видимому, предопределено было и то, что в победившей временной коалиции демократов и части номенклатуры последняя окажется сильнейшей стороной.

Ошибка демократов состояла в другом: они просмотрели момент, когда этот союз надо было рвать. Когда они превратились в фиговый листок на режиме номенклатурного реванша, повернувшего к реакции. Когда надо было уходить самим, хлопнув дверью, а не дожидаться, пока тебя выкинут за ненадобностью.

И уже просто преступным легкомыслием было даже не попытаться на взлете революции привлечь к судебной ответственности конкретных лиц, виновных в кровопролитии уже во время перестройки. Вообще мне приходит на память всего один случай в истории России, когда пытались засудить воинского начальника, применившего оружие против мирных граждан. Речь идет о ротмистре Трещенкове, в 1912 году приказавшем своей роте открыть огонь на поражение по колонне рабочих ленских золотых приисков - они несли жалобы местному прокурору (было убито более 250 человек). Следствие тянулось до начала мировой войны, и когда все внимание общества переключилось на нее, суд оправдал убийцу с изумительной формулировкой: он "действовал под влиянием страха перед толпой, намерения которой были ему не ясны".

Перестройка, кульминацией которой и стал Август 91-го, была типичной раннебуржуазной революцией. Как и другие раннебуржаузные революции, она дала власть и собственность не народу, а новой олигархии, нуворишам, наловившим рыбу в мутной воде за счет своей близости к новой власти. И причина та же: незрелость гражданского общества. И в других странах за такими революциями следовал период реакции с частичным откатом назад. В форме бонапартистских диктатур, в форме реставраций. При всех различиях, эти режимы служили одной цели: закреплению власти новой элиты, ограждению ее от недовольства общества. Чтобы потеснить ее, понадобились новые, уже буржуазно-демократические революции.

За кульминацией революции в августе 91-го наступил период неустойчивого равновесия сил между обществом, пытающимся стать гражданским, и новой бюрократическо-олигархической элитой, быстро формирующейся и стремящейся закрепить свое господствующее положение. Перелом наступил в октябре 93-го.

Если непредвзято проанализировать все перипетии противостояния Ельцина и Съезда народных депутатов в 1992-93 годах, мы увидим отнюдь не борьбу прогрессивного реформатора с противящимся его курсу консервативно-коммунистическим большинством, как нас уверяли. В подоплеке была борьба президента и парламента за контроль над правительством.

Единственная вещь на свете, которой боится российская бюрократия, это потеря рычагов административной власти. Пока эти рычаги в ее руках, она всегда исхитрится и обойдет как законодательные, так и бюджетные права парламента. Съезд имел реальное право отправлять министров в отставку. Это значит, что в рамках Конституции РСФСР имелась возможность установления общественного контроля над чиновничеством. Общество еще не научилось эффективно пользоваться этой возможностью. Но рано или поздно МОГЛО научиться.

Тем хуже было для Конституции. Главной целью бонапартистского переворота осени 93-го года и было ее радикальное изменение. Новая Конституция, резко перераспределившая полномочия между президентом и парламентом, сделала правительственную бюрократию практически полностью бесконтрольной.

В том же направлении пошло перераспределение полномочий между исполнительной и представительной властью на уровне регионов. Заодно ликвидировали районные Советы, структуру достаточно демократическую, из которой вполне могло развиться современное местное самоуправление. Его надолго заменила назначаемая сверху администрация. Когда же, наконец, стали создавать муниципальные органы, дело было уже сделано. У правящей элиты все было прочно схвачено сверху донизу. Как она воспользовалась полученной свободой, известно. Именно на период после 93-го года приходится пик вакханалии расхапывания госсобственности чиновниками и близкими к ним лицами.

Конечно, было бы преувеличением считать депутатов хасбулатовского Съезда и Верховного Совета истинными представителями "простого народа". Скорее, они представляли различные "группы интересов", конкурировавшие за получение своей доли в разворачивающейся приватизации. Но пока эта конкуренция существовала, столь наглый захват богатств страны околокремлевским кланом был бы невозможен. Бюрократия вынуждена была бы действовать с большей оглядкой и на конкурентов, и на закон, и на общество в целом. Приватизация прошла бы более демократично. Глядишь, и "простой народ" получил бы чуть больше.

Переворот 1993 года имел и другие трагические последствия. Многочисленное широкое лицом начальство восприняло его однозначно: теперь можно снова не бояться. "Им бы, гипсовым, - человечины. Они вновь обретут величие. И будут бить барабаны", - пел Галич. Когда полупришибленным революцией 91 года упырям дали глотнуть свежей крови, они очень быстро пришли в себя, вновь вошли в силу. И бросились "поправляться" дальше.

Многим из нас горящий парламент еще казался прискорбным, но не фатальным зигзагом на пути к парламентаризму. Но вот ожившие упыри уже справляют свой кровавый новогодний шабаш в Грозном. Мы не забудем этот безумный Новый Год. Мы поименно вспомним всех, кто растоптал и разбомбил наши надежды на то, что Наша Армия уже никогда не будет стрелять в народ, хоть свой, хоть чужой. Мы не повторим своих ошибок. Августовская революция была слишком великодушна. Упырям - осиновый кол.