Также: Культура, Кино

статья Прощание с легким паром

Андрей Носков, 06.01.2001

Начало нового календарного цикла озарено таинством рождения божественного младенца, которому предстоит спасти мир. В этом суть новогоднего праздника. Большевики рождественскую основу изъяли. А праздник остался, хотя правители и относились к нему с подозрением.

И потому вначале была ночь. "Карнавальная ночь". Рязановский феерический дебют (1956) сегодня воспринимается спокойно. Обаяние юной Людмилы Гурченко кажется очень уж скромным. И даже созданный Игорем Ильинским глубоко народный, хтонический образ тотального мудака - увы - сильно отдает нафталином. А что не стирается из народной памяти и не тускнеет с годами, так это лекция "Есть ли жизнь на Марсе?" (комсомольский затейник подпоил зануду-лектора с целью срыва тоскливого мероприятия). Кто перед нами - назюзюкавшийся интеллигентишка или человек, причастившийся благодати?.. Проходному гэгу суждено было остаться самым примечательным моментом фильма.

В "Джентльменах удачи" (1971) присутствует явный рождественский посыл - милость к падшим, надежда на их спасение. Чтобы пробудить в зрителе сострадание к блатной троице, авторы не скупятся на дущещипательные сюжетные ходы. Однако по-настоящему действенной - возможно, вопреки режиссерскому замыслу - оказывается такая сцена: когда у джентльменов дело доходит до новогоднего банкета, предводитель разливает по бокалам бутылку шампанского - и все. Тут уж - какой русский не дрогнет сердцем: бедолаг, оставшихся без праздника, взаправду жалко.

"Ирония судьбы, или С легким паром"(1975) - наш главный новогодний фильм, и потому его сюжет заслуживает подробного рассмотрения.

Хирург Лукашин надирается вусмерть и попадает на небо. Новый жизненный цикл начинается для него в лайнере "Москва-Ленинград", где он пребывает в состоянии эмбриона. В Пулкове самолетная утроба исторгает его. На лавочке в зале ожидания он приходит в себя после родового стресса и начинает чисто рефлекторную жизнедеятельность. Врожденных инстинктов хватает на то, чтобы поймать тачку и добраться до якобы своей квартиры на 3-й улице Строителей. В обществе очаровательной Нади Лукашин стремительно проходит все генетически обусловленные стадии развития. Только что он был по-детски беспомощен и капризен - и вот уже отрочески шаловлив. Подростковая гиперсексуальность сменяется зрелой страстью. Потом - рефлексия среднего возраста. И - угасание, потеря мужской самости. Исполнив пораженческую песню, он безропотно принимает из рук Нади обратный билет. Поезд "Ленинград - Москва" - это натуральный катафалк, ладья Осириса. Лукашин возвращается туда, откуда он вышел, дабы погрузиться в окончательный сон. И тут происходит чудо: явление Нади в Москве, воскрешающее хирурга. В каком-то смысле эта комедия посильнее дантовской... а в общем - классическая история умирающего и воскресающего бога. Причем питательным раствором, мертвой и живой водой для всех чудесных превращений стал алкоголь. И потому нет ничего удивительного, что в безоговорочно пьющей стране интеллигентская лав-стори стала всенародным откровением. Воплощенный алкогольный миф занял пустующее место мифа рождественского. И четверть века у фильма не было реальных конкурентов. И весь новогодний телеэфир был его.

Но на сей раз, под конец тысячелетия, что-то ощутимо изменилось. То есть, я видел, конечно, как Надя ехала за билетом. Но всего по одному каналу да и тот какой-то сирый. И картинка убогая. Похоже, этот миф свое отыграл. Что ж - вон ведь и Уэмбли закрыли, и Каспаров короны лишился... Облачко легкого пара взмыло в небеса. Не взрыв, но всхлип.

Кто же в лавке остался?

Опять же - хирурги ("Операция "С Новым Годом", 1996). Их пациенты. Те и другие непрерывно пьют, не забывая выкатывать в диафрагму спонсорские бутылки. Пьяные хирурги режут пьяных пациентов. Пациенты режут тоже. Пьяные менты("Менты-2000") гоняются за пьяными бандитами. Пьяные оракулы...

Что ты, Женя Лукашин, рядом с этими супермобильными живчиками? Банный лист на ветру, пар на морозе. В пьянке ты искал освобождения и уповал на чудо, ты умирал и воскресал. А эти практически бессмертны, мало того что свободны. Их мир тревожно синхронизирован с нашим: без десяти ноль ментовский начальник усаживается в кресло и смотрит то же обращение президента, что и мы, которые по эту сторону экрана.

Они стремительно размножаются. Я своими глазами видел, как клон Агента Национальной Безопасности разделился на двух Дедов Морозов. Наш алкогольно-новогодний дворец Кубла-хана растаял, как Снегурочка.

Не покидает, однако, чувство, что этот безбашенный хаос не будет слишком долгим. Пока существует календарный цикл, продолжается жизнь новогодней мистерии, возможно - тайная, возможно - невидимая. И быть может, автору этих строк еще суждено прошамкать в какой-нибудь немыслимый звукосканирующий юнит: история советско-российского новогоднего кино есть история умирающего и воскресающего мифа.

Андрей Носков, 06.01.2001