Новый роман Владимира Сорокина "Лед" вскоре должен выйти в свет в московском издательстве Ad Marginem. В интервью Граням.Ру писатель объясняет, почему это произведение является для него этапным.

Борис Соколов: Скажите, как долго вы писали новый роман и какую литературную сверхзадачу перед собой ставили?

Владимир Сорокин: Над романом я работал около года. Правда, с перерывами, когда приходилось отвлекаться на писание киносценариев. "Лед" - это первый для меня роман, где на первом месте не форма, а содержание. Хотя форма здесь тоже очень важна. Он состоит из четырех частей, каждая из которых написана своим стилем. Первая кому-то, возможно, напомнит "Сердца четырех", но написанные в еще более лаконичной и жесткой манере. Действие этой части разворачивается в наши дни. Речь идет как бы об одной секте, по форме напоминающей тоталитарную. Но только по форме.

Б.С.: Я обратил внимание на то, как меняется стиль монолога героини второй части. Переход этот происходит совсем незаметно для читателя. Нельзя даже определенно сказать, что, скажем, на 86-й странице один стиль, а на 87-й - уже другой.

В.С.: Да, перемена стиля происходит постепенно, потому что постепенно меняется ее менталитет. В "Льде" я стремился передать содержательную идею с помощью максимально простых изобразительных средств.

Б.С.: Все ваши предыдущие произведения теперь смотрятся как кирпичики, которые в этом совершенном здании нашли для себя каждый единственно возможное место. Каждый прежний прием обретает новое звучание. Вы как-то говорили о "тексте как наркотике". Мне кажется, "Лед" - как раз тот случай. Думаю, что у романа будет максимум читателей. Его свободно прочтут и, пусть на примитивном уровне, сумеют понять, например, поклонники Марининой. И все же можете ли вы сказать, в чем заключается основная содержательная идея нового романа?

В.С.: Я написал "Лед" под впечатлением от общения с моей собакой Саввой...

Б.С.: Потому-то одного из персонажей зовут Саввой?

В.С.: Разве? Ах, да, есть такой. Но это случилось на уровне подсознания. Так вот, общаясь с Саввой, я проникся идеей возвращения к истокам. Можно сказать, что "Лед" - это реакция на разочарование в современном интеллектуализме. Цивилизация разрушает. Люди как-то теряют себя. Они становятся фигурами внешних технологий во всем, начиная от еды и кончая любовью. Ощущается тоска по первичному, по непосредственному. Мы живем в паутине опосредованности. Я вспоминаю своего дедушку. Очень немногие сегодня способны говорить сердцем. И есть тоска по утраченному раю. А рай - это непосредственность. "Лед" - это не роман о тоталитаризме, а роман о поисках утраченного духовного рая.

Б.С.: Гоголь писал из Иерусалима: "Молился как мог моим сердцем, не умеющим молиться". Надо ведь еще научить сердце говорить. Идею же таинственной секты в романе можно сформулировать так: рожденный светом в свет возвратится. Их задача - найти избранных.

В.С.: Да, из света в свет... Но это идеология лишь моих героев, отнюдь не моя.

Б.С.: А не повлияли ли на выбор темы романа столь распространенные в России слоганы - "голосуй сердцем", "выбирай сердцем"?

В.С.: Нет, у меня лозунг другой: "Говори сердцем".

Б.С.: У вас, мне показалось, проводится еще и та идея, что непосредственность малолетнего ребенка способна разрушить самую сложную конструкцию.

В.С.: Да, возможно. Ребенок благодаря своей непосредственности еще (или уже) пребывает в раю, и ему для достижения рая не нужно предпринимать усилий, не нужно бить себя в грудь ледяным молотом.

Б.С.: Сколько человек уже прочитали "Лед"?

В.С.: Пока у романа только четыре читателя. Один из них, мой друг и философ, сказал: в твоем творчестве наступил новый этап, здесь нет старых ходов, разрушающих текст. И сравнил "Лед" с песочными часами. И еще сказал: у тебя от холодного и нечеловеческого рождается человеческое и солнечное, холод пробуждает тепло. Мне это определение понравилось.

Б.С.: Можно сказать, что не только нечеловеческое, но и неземное. В романе большую роль играет Тунгусский метеорит. Насколько фантастично все то, что с ним связано?

В.С.: Насчет метеоритов из льда я консультировался с друзьями-астрофизиками. Они меня заверили, что такое явление - не редкость. По одной из гипотез, из космического льда, отличного от земного, как раз и состоял знаменитый Тунгусский метеорит. Но весь лед испарился в атмосфере, не достигнув земной поверхности. Однако, как объяснили астрофизики, если ледяной метеорит будет достаточно большой, весь лед не успеет испариться и примерно пятая часть глыбы действительно упадет на Землю. Так что фантастики в романе, быть может, меньше, чем кажется.

Вообще я никогда так плотно не работал над текстом, как в случае со "Льдом". Вот "Голубое сало" писалось легко, одним махом, я ощущал такой подъем, как при езде на гоночной машине. А вот надо "Льдом" я работал долго и при этом многому учился внутренне...

Б.С.: Не из-за работы ли над последним романом вы стали вегетарианцем?

В.С.: Может быть, хотя я об этом не задумывался. Действительно, на вегетарианскую диету я перешел в сентябре прошлого года, когда большой кусок первой части "Льда" уже был написан.

Б.С.: Ваше имя часто упоминалось в прессе в связи с направленной против вас акцией организации "Идущие вместе". Что вы думаете о том человеке, вместе с которым идут эти молодые люди, - о президенте Путине?

В.С.: Он мне напоминает куколку, из которой все никак не вылупится бабочка. Путин до сих пор не может сформулировать свою политику, сказать свое слово. Для меня он во многом остается загадкой. Я его не чувствую. Вот Брежнева и Ельцина чувствовал, а Путина - не чувствую. Кто он такой, я не понял до сих пор.

Б.С.: А президента Буша вы чувствуете?

В.С.: Чувствую. Буш после терактов 11 сентября ввел меры, ограничивающие демократические права. Но дело, мне кажется, серьезнее и глубже. После того как в результате победы в холодной войне Америка проглотила Советский Союз, она им и отравилась. И теперь, особенно после сентябрьских событий, у нее начинают проступать черты советского, тоталитарного государства. Взять хотя бы последнее программное выступление Буша в Конгрессе, за 45 минут 77 раз прерывавшееся аплодисментами. И его слова о том, что несмотря на экономические трудности мы сильны как никогда. Это же типичный сталинско-брежневский стиль!

Все-таки, я думаю, настоящий расцвет был в Штатах в 60-е годы. Тогда и экономика росла, и безработицы почти не было, и со свободами было все в порядке. А теперь идет постепенный накат на свободы, и некоторые мои американские друзья это чувствуют, покупают недвижимость в Европе и перебираются туда. Так, недавно одна моя знакомая семейная пара переехала в Париж. Интеллектуалы чувствуют, что в Америке сейчас что-то не то.

Крысиное сердце. Глава из романа "Лед" (публикуется впервые)