Врожденный антропоцентризм (хоть и ложное это мироощущение, но ничего не попишешь, я с ним пока живу) побуждает меня сделать лирическое заявление: тексты - они совсем как люди. Тексты рождаются, живут, испытывают разделенную (или неразделенную, как повезет) любовь к автору, а позже - к читателю; одни быстро дряхлеют, другие держатся молодцом, невзирая на почтенный возраст. Но что самое поразительное - иногда тексты умирают.

Когда именно и отчего умирает текст - вопрос спорный. Во всяком случае мне кажется, что текст, который все чаще читают не удовольствия ради, а по обязанности (скажем, потому, что он является частью школьной/университетской программы), скорее мертв, чем жив.

Еще более занимательный вопрос: что случается с текстами после смерти? Текстам, очевидно, тоже воздается по вере их. Одним светит небытие, другим - ад сельских библиотек или рай под подушками структурных лингвистов. Ну а тексты, которые верили в реинкарнацию, обречены на круговорот перерождений. То бишь римейков (нет, кстати, такого слова в словарях русского языка, а в самом языке - есть; и что тут прикажешь делать?!)

В последнее время индуизм, кажется, стал модной религией в сообществе текстов. Ибо "воздается им по вере" с устрашающей интенсивностью. Колесо литературных перерождений все больше напоминает конвейер. На смену штучным экземплярам, гениальным жестам и маргинальным штудиям приходит эффективная и малозатратная технология создания более-менее массового чтива.

Проекты издателя Захарова поначалу казались мне забавным концептуальным ходом - хоть и не первой свежести: был ведь, например, еще несколько лет назад запущен сетевой проект Сергея Соколовского "Классика", на заглавной странице коего автор призывал прогрессивное человечество множить и плодить всевозможные римейки классических текстов. Поскольку Соколовский, в отличие от Захарова, денег за скорбный труд не сулил, профессионального энтузиазма, ясен пень, не наблюдалось. Дело ограничилось чудным, запинающимся рассказом Данилы Давыдова "Подземные жители" и революционной "Последней речью Буратино" Алексея Цветкова. Не думаю, однако, что Захаров действительно позаимствовал идею у Соколовского: с момента создания проекта на сайте, если верить показаниям счетчика на 3.00 AM, 19 февраля, побывало 14 посетителей (из них штук 5 - визиты вашего покорного слуги, остальные, вероятно - сами участники проекта). Поисковые системы, науськанные на слово "римейк", почему-то обходят "Классику" стороной, так что вероятность того, что одним из посетителей потаенного ресурса был хитроумный издатель Захаров, стремится к нулю.

Так или иначе, но, узнав о римейкерских планах издателя Захарова, я, помню, обрадовался даже. Дескать, вот, играет хитрец людьми и буквами, попутно природу интертекстуальности исследует, да и кощунствует помаленьку - ай, молодца! Но по мере того как захаровские концепции бойко овеществляются в нешуточные тиражи, от них почему-то начинает веять скукой.
Смертной скукой.

Начинает казаться, что пришло время пересказывать старые истории на новый лад - все подряд, без разбору. Словно бы все, что можно было придумать и вспомнить, уже рассказали, будто бы новых историй и не будет уже никогда и все, на что может рассчитывать зябнущий в последнем троллейбусе на северо-запад читатель - дважды обновленная "Анна Каренина", лучший из худших любовных романов всех времен.

И мнится уже наступление этакого литературного Дня Сурка: утро наше будет начинаться с новой версии "Трех мушкетеров" (как и оригинал, она станет, вероятно, печататься в одной из центральных газет - по главе в каждом выпуске); за обедом улучшения аппетита ради можно, допустим, полистать вариации на тему Бальзака; вечером завалиться на диван с новым римейком Агаты Кристи, отложив самую актуальную, шестую по счету, версию "Бесов" до выходных, а обновленного стараниями нескольких дюжин трудолюбивых подмастерьев "Улисса" - так и вовсе до наступления рождественской скуки. Но не будем вешать нос: нашим внукам, в таком случае, придется читать римейки "Хазарского словаря" и "Нормы", а это может быть весьма забавно: такой материал непременно спровоцирует на шедевр самого бездарного переписчика.

Впрочем, ворчание мое не должно обманывать доверчивого читателя: римейк как способ любовной интрижки с чужим текстом мне по-прежнему вполне симпатичен; даже к бесцеремонному издательскому проекту Игоря Захарова я отношусь скорее с любопытством, чем с раздражением (хоть и неприятен мне был Хоттабыч Обломова и скучен старательно переписанный "Идиот"). Пока мой внутренний читатель брюзжит по поводу захаровской "фабрики римейков", мой внутренний эстет почитывает акунинскую "Чайку", а внутренний сноб твердит, что согласен лишь на шедевры уровня "Тихоокеанского лимба" Мишеля Турнье, я сам не принимаю деятельного участия в их споре, поскольку искренне полагаю, что всякая чужая игра заслуживает понимающей улыбки - как минимум.

Да и День Сурка был второго февраля, что не помешало всем присутствующим благополучно проснуться утром третьего, четвертого, а потом и восемнадцатого...