Лет двадцать тому назад я гулял по городу Кельну в обществе своего местного друга-переводчика. И заметил то ли на стене, то ли на строительном заборе ряд одинаковых карикатурных плакатов с изображением папы Иоанна-Павла. Он был показан в профиль с огромным, выпирающим, недвусмысленным животом. И какая-то надпись по-немецки. "Что это тут написано?" - спросил я. Приятель хмыкнул и сказал: "Тут написано: "Пусть сам рожает". Это по поводу его недавнего высказывания против абортов". Я удивился и сказал: "Но было бы странно, если бы глава католической церкви был за аборты". "Ну, в общем, да", - согласился мой спутник, но как-то не вполне убежденно. Потом я спросил: "Слушай, но Кельн же, насколько мне известно, всегда считался очень католическим городом". "И теперь считается", - сказал мой приятель. "А что, католики не возмущаются такой, с позволения сказать, сатирой?" - "Отчего же - некоторые возмущаются". - "А в суд никто не подает?" - "В какой суд? При чем тут суд? Иоанн-Павел - человек очень авторитетный. И не только среди католиков. А такой суд, о котором ты говоришь, очень по этому авторитету ударил бы. Я хоть не католик и вообще атеист, но знаю, что среди католиков довольно много умных людей".

Об этой истории я вспомнил понятно почему. Но у нас, увы, другая страна, другие традиции и уж точно совсем иные представления об авторитете, который может устанавливаться и поддерживаться лишь устрашительно-репрессивными способами. Это касается и отдельно взятых авторитетов, и "международного авторитета нашей страны", во все времена базирующихся на вечной формуле "боятся - значит уважают".

Да и как еще-то прикажете нашу инфантильную, неблагодарную и вечно чем-то недовольную публику повернуть лицом к истине, добру и красоте? Шантажом и угрозами, а больше никак. Когда-то очень давно мой приятель, заядлый турист-походник, путешествуя по каким-то дремучим среднерусским лесам, обнаружил на опушке несколько образцов самодеятельного поэтического творчества. Там были выстроены в ряд несколько вкопанных в землю бревнышек, к каждому из которых была прибита табличка с вырезанным на ней четверостишием. Потом оказалось, что это дело ума, сердца и рук местного лесника. Приятелю моему запомнился такой маленький шедевр:
"Кто не любит быть в лесу/ И не любит запах трав/ Тому дам я по лицу/ И скажу, что он не прав".

Ну, в общем-то, да - а как еще.

Все это, конечно, забавно, но весь кромешный и абсурдный ужас в том, что три девушки-Пусси уже бог знает сколько времени находятся за решеткой и, если судить по развивающимся событиям, этим дело явно не кончится. Потому что мертвые всерьез взялись за живых.

В мертвое пространство, вся сила которого в этой торжественной и торжествующей мертвости и заключается, вдруг ворвалась жизнь, кипящая и искрящаяся. Эта жизнь, как ничто другое, оскорбительна для мертвецов. Так что я в каком-то смысле верю в их оскорбленные чувства. Мертвые не прощают живым.

Достаточно просто посмотреть на фотографии девочек в зале суда, а потом посмотреть на тех, кто их гнобит, чтобы стало очевидно: мертвые хватают живых. И если этого не остановить, то мы будем иметь дело с серьезной антропологической катастрофой, признаки которой и без того слишком очевидны.

А всякие протесты-обращения? Нужны ли они в этой безысходной, казалось бы, ситуации? Нужны, разумеется. Хотя бы для тех, кто их подписывает. Поможет ли это? Пока не помогает. Потому что нынешняя власть, кажется, окончательно сделала ставку на, условно говоря, всероссийский "урвалгондонзадрот".

Судебные сюжеты последнего времени и все, что происходит вокруг них, показывают, что власть видит свою опору, свою социальную базу в совершенно больных гражданах, садистах-мазохистах, каковых, благодаря многолетним усилиям сталинско-лысенковских селекционеров, в нашем отечестве действительно много. Относительно недавно точно такие же люди были комсомольцами-безбожниками. Сегодня они комсомольцы-богомольцы. Их элементарные нравственные представления сбиты настолько, что всего лишь неканоническое поведение в храме воспринимается ими как страшное преступление, а вот, скажем, удар по лицу женщины - как дело вполне богоугодное.

На поверхностный взгляд действия властей могут показаться абсурдными. Ну, казалось бы: они ведь уже достигли результата - создали уже девочкам всемирную славу, а себе вечный позор. И чем дольше это будет длиться, тем ослепительнее будет слава и тем сокрушительнее позор. Пора бы уже и отпустить. Всё уже, казалось бы. Но нет же - эти бультерьеры челюстей разжимать не умеют. Логики тут искать не надо. Это не логика. Это порода.

Мне очень жалко девушек, ни за что ни про что упрятанных за решетку. Я очень хочу, чтобы они оказались на свободе, которую они заслужили более многих, кому свобода не впрок, потому что они ее не ценят и, более того, страстно ненавидят. Но девушки, конечно, даже и за решеткой намного свободнее многих из тех, кто думает, что он на свободе.

И я все чаще вспоминаю любимое место из "Войны и мира":

"Никто не тревожил Пьера. Вдруг он захохотал свои толстым, добродушным смехом так громко, что с разных сторон с удивлением оглянулись люди на этот странный, очевидно, одинокий смех.
Xa, xa, xa! - смеялся Пьер. И он проговорил вслух сам с собою: - Не пустил меня солдат. Поймали меня, заперли меня. В плену держат меня. Кого меня? Меня? Меня - мою бессмертную душу! Xa, xa, xa!.. Xa, xa, xa!.. - смеялся он с выступившими на глаза слезами. <...> Пьер взглянул в небо, в глубь уходящих, играющих звезд. "И все это мое, и все это во мне, и все это я! - думал Пьер. - И все это они поймали и посадили в балаган, загороженный досками!" Он улыбнулся и пошел укладываться спать к своим товарищам".