Я знаю, о чем я здесь точно не буду говорить. Я не буду говорить о газе и Газе. И не только потому, что об этом много, охотно и с разной степенью невнятности говорят более или менее все.

О Газе я не стану ничего говорить, потому что для меня эта проблема кажется бесспорной. Я привык считать, что когда в твоем собственном дворе на твоего ребенка регулярно бросается бешеная собака, ты поставлен перед необходимостью твердо решить, что тебе дороже - умозрительная снисходительность по отношению ко всему сущему или все же забота о здоровье и безопасности твоего собственного ребенка. Разговоры о том, что бешеная собака, нападая на твоего ребенка, тоже по-своему страдает, или о том, что она, может быть, вовсе и не бешеная, а просто уверена, что этот двор является ее территорией, разумеется, интересны и даже поучительны, но только в том случае, если они ведутся на безопасном расстоянии от упомянутой собаки.

По поводу газа мне сказать особенно нечего, потому что я совсем не понимаю, что там такое происходит и почему. Чем больше читаю и слушаю об этом, тем меньше понимаю. Восприятие всего этого нарастающего вязкого абсурда укладывается в расхожую формулу "то ли он украл, то ли у него украли". Да и недоуменной встревоженной Европе не остается в этой ситуации ничего, кроме как растерянно вертеть указательным пальцем в области виска.

После десяти дней каникул я и мои коллеги пришли в редакцию, где обнаружилась температура воздуха, если и превышающая уличную, то несущественно. При этом один из коллег, побывавший в эти дни в Киеве, уверяет, что в доме, где он останавливался, было не просто тепло, но даже и жарко. Если последовать традиционной для наших широт логике, построенной на блаженном небрежении причинно-следственными связями и пространственно-временным контекстом, то уже вовсе трудно понять, откуда и куда этот газ течет и кто с какой стороны завинтил кран. В общем, чушь какая-то.

Разговоры на эту тему, в том числе и публичные, характерны прежде всего повышенной конспирологичностью, что служит для меня явным признаком того, что в фатальном непонимании происходящего я не одинок.

Раньше, во времена чистого и по-своему простодушного советского агитпропа, с этим было проще. Увидишь в газете заметку под названием "Зима строго спросит с бесхозяйственных", а еще лучше - "Хапуг к ответу", или пробежишь по диагонали едкий фельетон "Иван кивает на Петра", и можно жить дальше с ощущением, что жизнь и ее нехитрые базовые ценности незыблемы. А тут...

В общем, не буду я ничего про все это писать и говорить, а просто поздравлю своего читателя с Новым годом. И не надо только говорить, что я с этим несколько припозднился. Старый Новый год я с ранней юности привык считать более, что ли, правильным, неизменно любя его за его неофициальность, за отсутствие в телевизоре генсеков, президентов и мучительно-бодрых ватных дедов и их визгливых внучек, за мятежную его альтернативность, за уютную приватность и нетрескучую тихую праздничность.

С Новым годом, друзья.

Пожелаем друг другу главного: выжить. Не просто физически выжить - это, разумеется, тоже. Но выжить такими, какие мы есть, то есть не потерявшими ощущения внутренней свободы, непредвзятого взгляда на жизнь, способности к диалогу, к трезвому анализу, к спасительному здравому смыслу.

Понадеемся на то, что все те, с кем нам всегда интересно и весело, останутся живыми, здоровыми и бодрыми, насколько это позволят обстоятельства. Ну и на обстоятельства понадеемся тоже.

Впадая хотя и не в смертный, но все же грех самоцитирования, позволю себе сказать, что "самое главное - это найти наиболее адекватную форму сочувствия друг другу". Попробуем преуспеть в этом деле.