Ни за что не стал бы писать, говорить и даже особенно думать что-либо на эту тему, если бы не утренний телефонный звонок. Мне вообще-то в последнее время стали звонить разные люди из разных изданий и задавать разные, подчас экзотические вопросы, имея, очевидно, в виду, что я человек бывалый и к тому же за словом в карман не полезу. Я и не лезу, но вовсе не потому, что ответы на все проклятые вопросы прошлого, настоящего и будущего у меня наготове, а скорее потому, что твердо знаю, что ни черта путного я в кармане не найду. В общем, чаще всего я отнекиваюсь, ссылаясь на то, что "я сейчас говорить не могу, потому что нахожусь в очень шумном месте и пробуду в этом шумном месте очень долго".

В этот раз меня настиг очень юный, чтобы не сказать подростковый девичий голос и сказал: "Лев Семенович, здравствуйте. Меня зовут Настя. Я корреспондент газеты такой-то. Мы вот тут как бы готовим материал про детские как бы игры. И делаем вроде как опрос среди интересных разных людей, типа ньюсмейкеров чуть-чуть старшего как бы возраста".

"Чуть-чуть старшего как бы возраста" - это хорошо, это политкорректно", - благодушно подумал я, а она продолжала: "Вот скажите, в вашем детстве ведь компьютерных игр, кажется, не было еще? Правда ведь?" В последних ее словах прозвучала неуверенность, смешанная с робкой надеждой на то, что я немедленно разобью в пух и прах ее дерзкую гипотезу и восстановлю пошатнувшийся миропорядок.

"И мне так кажется", - ответил я по возможности уклончиво, чтобы, с одной стороны, не врать, с другой - не слишком травмировать резким выбросом негативной информации не вполне оперившееся сознание корреспондента.

Из человеколюбивых соображений не стал я ей говорить, что не только упомянутых игр и не только компьютеров, но даже и самого слова, обозначающего этот расхожий бытовой прибор, когда-то не было и в помине. И было это, когда ничего такого не было, в общем-то совсем недавно. А если бы я захотел добить ее окончательно, то еще и признался бы в том, что краем своей памяти я застал то время, когда не было даже и телевизоров. Но я этого не сделал. Я ответил уклончиво. Она, к ее чести, тоже повела себя достаточно деликатно и ничего не спросила ни про гусиные перья, ни про крепостное право.

"Вот ведь были, наверное, в вашем детстве такие игры, - продолжала Настя, - которые сейчас никому уже неизвестны и которые теперь, в наши дни могли бы немножко отвлечь от вредных компьютерных игр нашу детвору?". Клянусь, она так и сказала - "детвору".

"Детвора" меня совсем доконала, и я, прибегнув к своему фирменному приему, предался привычному эскапизму. "Ну, тогда я, если можно, позвоню попозже", - сказала Настя. "Звоните, конечно", - бодро, насколько это получилось, ответил я, засунул телефон в карман и, естественно, стал вспоминать.

У меня были два старших брата, развлекавших себя самостоятельно, а я был вынужден приобщаться к их "взрослым" играм. Я помню, что в их компании была распространена такая штука. К кусочку меха от старой шапки пришивалась тоненькой проволочкой небольшая пластинка свинца, и все это сооружение посредством внутренней стороны ступни подбрасывалось вверх. Выигрывал тот, кому большее число раз удавалось подбросить ее, не уронив на землю. Эта фигня называлась почему-то "чеканкой".

Еще мне хорошо запомнился обод от дождевой бочки, который мальчишки времен моего детства азартно гоняли по улице с помощью прихотливо изогнутой проволочной клюшки. Стоял страшный грохот. Я тоже пытался преуспеть в этом искусстве, но не преуспел. Такими клюшками иногда дрались. Иногда жестоко. Мой одноклассник Слава Новожилов хвастался розовым шрамом над правой бровью. "Клюшкой", - не без гордости объяснял он.

Время было вообще отмечено повышенным травматизмом. Переломы рук-ног были столь обиходным явлением, что я жил в обреченном ожидании: когда же и я что-нибудь уже себе сломаю? Видимо, действовала психологическая модель, в соответствии с которой все должны были неизбежно переболеть одними и теми же болезнями, после чего наступало сладостное успокоение: "Ну все, ветрянка, слава богу, уже позади, больше ее не будет. Свинкой я уже переболел, ура. Ногу я уже, к счастью, ломал. Кожу на затылке мне уже зашивали. Можно жить спокойно".

Я жил беспокойно, но так ничего и не сломал, как ни странно. В сугроб с крыши сарая прыгал? Прыгал. По перилам на заднице съезжал? Съезжал. По деревьям лазил? Ну а как же! С дерева я однажды все-таки сверзился, причем не куда-нибудь там на травку, а непосредственно на довольно острую и довольно жесткую спину козы Наташи. Но нет - ничего не сломал, не разбил, не рассек - ни себе, ни Наташе.

Впрочем, не все было так уж гладко. Сейчас вот посмотрел на большой палец своей левой руки, увидел старый привычный шрам и вспомнил, как я однажды строгал ножичком какую-то деревяшку. Кажется, я пытался вырезать кинжал. Кровь не могли остановить минут пятнадцать. Орал я здорово. Но это разве ж травма? Короче, мне везло.

А! Вот! Вспомнил еще важную вещь. Наша соседка по квартире была портнихой. Она обшивала весь дом, была глухонемой и одинокой, любила детей, а меня почему-то особенно. Так вот, однажды она смастерила для меня из газет (sic) генеральский мундир. С лампасами, погонами, пуговицами. Я был абсолютно счастлив. Но, как легко догадаться, недолго. Газета - материал, что и говорить, эффектный, но, увы, более чем эфемерный.

Она же из какого-то пестрого ситцевого неликвида сшила однажды куклу-петрушку, которая надевалась на руку. И подарила мне эту штуку на день рождения. На четырехлетие. Я до такой степени испугался этого судорожно шевелящегося урода, что рыдал несколько часов не переставая. Я так расстроился, что совершенно не запомнил никаких других подарков. А ведь там наверняка было что-нибудь дельное - например, игра "Полет на луну" и гигиенический набор "Мойдодыр" с мыльцем, гребешком и карликовой зубной щеткой. Наверняка и еще что-нибудь было там - разве ж вспомнишь теперь?

И еще была одна, с позволения сказать, игра, о которой я стараюсь вспоминать как можно реже. Когда нам было лет по одиннадцать, мы залезали под железнодорожную платформу, ждали, когда у платформы остановится очередная электричка, и пока она стояла, мы быстро, гуськом пробегали между ее колесами. Хорошая игра, как вам кажется? Как вы думаете, имеет смысл посоветовать ее "нашей детворе"?

"Нет, - думал я со светлой печалью, - как-то все получается так, что не было там ничего такого, что могло бы пригодиться следующим поколениям, что могло бы согреть кого-либо, кроме меня самого. Нечем мне отвлечь "детвору" от высокотехнологичных, но столь вредных и опасных для сам не знаю чего игр и увлечений. Зачем им чужие игры? Зачем им чужой опыт? Что им с ним делать? Надо иметь свой. Пусть играют в свои игры, такие, какие есть. Главное, чтобы они не играли в детские игры всю свою жизнь. Именно так я и скажу юному корреспонденту, когда она мне перезвонит".

Впрочем, она не перезвонила.