В Москве состоялась премьера фильма Koyaanisqatsi режиссера Годфри Реджио. Фильм этот был снят 20 лет назад, примерно тогда же прошел в мировом прокате. Тем не менее российские показы можно условно назвать премьерой, поскольку впервые звуковую дорожку к фильму вживую играл на сцене Московского дома музыки ансамбль Филипа Гласса, автора музыки ко всем фильмам Реджио, в том числе и к трилогии "Катци". Слово это на языке индейцев хопи означает жизнь. "Койанискатци" же имеет много значений, но, как говорят сами создатели фильма, с точки зрения искусства, койанискатци - это "то, что вы сами пожелаете из этой жизни сделать".

Во время просмотра меня не покидала мысль, а зачем, собственно, Филипу Глассу понадобилось вживую озвучивать далеко не новый фильм, музыка к которому вроде бы является неотъемлемой его частью, но при этом давно уже живет своей жизнью. Вопрос возник еще до начала представления в связи с тем, что зал Московского дома музыки не рассчитан на киносеансы, желание же организаторов заполнить его до отказа привело к тому, что зрителям в бельэтаже (в том числе и аккредитованным журналистам) поставленного на сцене экрана просто не было видно. Поэтому для меня лично музыка в этот вечер частью фильма не являлась, а жила своей жизнью. При этом, как и предупреждал композитор, хорошо известный саундтрек был сыгран нота в ноту – благо, что они - ноты - у Гласса чередуются и повторяются в строго установленном порядке, не допуская ни малейший импровизации. Так, выходит, я пришел туда лишь для того, чтобы посмотреть на маэстро – живого классика?

Посмотреть на живого классика и написать о его музыке. И это при том, что для пишущих о музыке Гласса раз и навсегда зарезервировано расхожее понятие "минимализм", к которому добавить-то и нечего. Разве что, выражаясь словами Фрэнка Заппы, пытаясь написать о музыке, еще раз сплясать об архитектуре. С архитектурой, кстати, в самом фильме особо не церемонятся: опустевшие блочные кварталы где-то посреди Америки, в которых больше никто не живет, здесь просто взрывают. Зеркальные стекла гигантских небоскребов служат лишь для того, чтобы отражать летящие со скоростью тени облака. И неземной красоты каньоны в орнаменте тех же облаков тоже становятся архитектурой.

Противопоставление природы и цивилизации в фильме Редджио вовсе не есть осуждение человека, обволакивающего природу клубами черного дыма и венчающего ее же атомным грибом. По словам самого автора, "Койанискатци" - это попытка "приоткрыть красоту чудовищного". И действительно – уродливые машины уходящей ныне в прошлое индустриальной эпохи впечатляют ничуть не меньше, чем североамериканские пейзажи. И то, и другое – катци. Однако места человека во всем этом режиссер не указывает – человек должен найти его сам. Поэтому конвейер, нарезающий сосиски, и выплевывающие ниточки пассажиров из нью-йоркской подземки эскалаторы показаны вместе не для того, чтобы вызвать жалость к человеку, приравняв его к продукту общепита. Все это скорее лишь бесстрастно подчеркивает его одиночество в цифровую эпоху глобализма. В поисках места, в поисках дома. Дома, окна которого скрыты за рекламой Sony, показанной в фильме крупным планом без буквы S: "O N Y!" Нью-Йорк, Нью-Йорк!

Кстати, как уже давно решили критики, именно наступление цифровой эпохи предвосхитил двадцать лет назад в своем фильме Годфри Реджио, в связи с чем его принято называть не иначе как визионером. При этом, естественно, пророчество режиссера-визионера упорно воспринимается как предостережение или даже изобличение человечества, спустя двадцать лет окончательно пришедшего к тому, что показано в фильме. И здесь вопрос, зачем была нужна московская премьера, становится еще более актуальным. Ведь то, что проделал на сцене ансамбль Филипа Гласса, иначе как "оцифровкой" собственного творчества назвать сложно. Ему ведь после России придется объездить с Койанискатци полмира, всякий раз играя строго прописанную от начала до конца партитуру, а после синхронно раскланиваться всем ансамблем под звуки привычных аплодисментов. Если показать все это в ускоренном темпе, пользуясь излюбленным приемом Годфри Реджио, получится вполне саркастично.

Однако после того, как отзвучали аплодисменты, и добрая половина зрителей выстроилась в очереди в гардероб, стало понятно, зачем все-таки Филип Гласс приезжал в Москву: после концерта он остался пообщаться с публикой. И, несмотря на то, что вопросы звучали вполне предсказуемые, было приятно послушать маэстро, с завидным спокойствием в который уже раз в жизни бесстрастно рассказывающего о своем отношении к минимализму: "Я уже давно отошел от этого стиля, но раз меня называют минималистом - значит, я и есть минималист". Просто живой классик. А еще Филип Гласс прояснил, почему фильм "Койанискатци" - не только об Америке. Оказывается, использованные в фильме кадры семидесятых годов со взрывающимися домами в наступившем двадцать первом веке в США многие принимают за кадры хроники 11 сентября. Понятно, что у российского зрителя другие ассоциации. Суть, однако, та же: за "Койанискатци" в трилогии Реджио и Гласса следует "Повакатци" – "жизнь за счет жизней других", и "Накойкатци" – "жизнь как война".

На официальном сайте Филипа Гласса есть замечательная игрушка под названием Philip Glass Engine, с помощью которой можно прослушать все основные произведения композитора. Причем выбирать их можно не только по названию или году написания, но еще и по таким параметрам, как, например, степень печали или радости. Так вот, одна из самых грустных песен здесь – Koyaanisqatsi, повторяющееся на одной ноте и состоящее из одного слова повествование о "жизни, лишенной равновесия, сумасшедшей жизни, суматошной жизни, жизни, нуждающейся в переходе к чему-то другому". Еще более грустным оказался экуменический гимн Wichita Vortex Sutra с совместного проекта Филипа Гласса и его друга Аллена Гинзберга Hydrogen Jukebox. В нем Гинзберг "надрывается в поисках собственного - и одновременно общего - языка"! Гласс этот язык уже давно нашел – простой язык индейцев хопи, немногословный, но выразительный. За это Гласса и прозвали минималистом.