Сегодня ездила на свидание в Мишей.

Вскочила, боясь проспать/опоздать, поехала в Бутырку. Выхожу из Новослободской и вижу на телефоне время - 45 минут. Бегу бегом, вспоминая запыхавшихся опоздавших, кляну себя за утреннее копание. Бегу-бегу - добежала, ткнулась лбом в закрытую дверь. Смотрю на время внимательнее и понимаю, что приехала на 1 час раньше. Выхожу на улицу покурить, кто-то окликает, смотрю - Сергей Шаров-Делоне...

Сидела в кабинке, ждала Мишу. Пришел, улыбается - очень рад меня видеть. Самочувствие хорошее, настроение тоже. Накануне пришла вкусная передача...

Удивился, узнав, что его отправят не в чеховскую больницу. Но он готов, кажется, уже ко всему и ничего не боится.

Очень переживает за ребят из "процесса 12-ти" и убеждал меня, что они должны попасть под амнистию. Я, правда, не спорила, но уверена, что от нашей власти можно ждать любой подлянки.

Извинительным тоном объяснял, что после смерти мамы и после приговора ему пришло очень много писем, а ответил он не на все. Не обижайтесь, кто не получил ответ, Миша постарается всем написать.

Где-то, как-то, что-то философское в нем появилось в отношении событий начиная с ареста. Я бы сказала - некая снисходительность к персонажам противной стороны...

С удовольствием выслушал все приветы и просил передать в ответ - за все добрые слова, дела и мысли!

Вышла из СИЗО, вдохнула свежего воздуха и улыбнулась осеннему солнцу. "Все будет хорошо, я узнавала!"

Была сегодня утром у Миши в Бутырке. Хорошо сходила: посмотрела на Мишу, увидела, что держится он нормально и чувствует себя неплохо. Сказал, что лекарства дают. Произвел впечатление такого цельного человека - нет какого-то раздрая, депрессии. Молодец.

Там отдельные кабинки, в которых закрывают посетителей, и дальше через проход идут длинные кабинки для ребят, которых выводят на свидания. Миша удивился свиданию, его никто не предупредил, хотя обычно это делается накануне. Сказал: «Не ожидал, что ты придешь». Я говорю: «Ты что, я же обещала!»

Он, конечно, переживает очень за дальнейшее. Говорили про амнистию, Миша сказал, что сильно не надеется и, в общем-то, готов в больницу поехать. «Я готов, чтобы двенадцать ребят по амнистии освободили, а я отбуду свое в больнице», - говорит. У него так кристаллизуется личность, очень заметно становится.

Жалоб у него никаких нет, бытовых неудобств он не испытывает. Единственное - не дают пользоваться общей библиотекой, почему-то нет у них такого права. Книги можно брать только из какой-то небольшой библиотеки, которая есть на их этаже, остальные книги недоступны. Не знаю, можно ли пополнять эту библиотеку, поскольку только утром об этом узнала. Пресса Мише не приходит, никаких газет нет, только телевизор.

Зато доходят письма. Миша сказал, что очень много писем получил после смерти мамы, большое количество идет и сейчас, после приговора. Когда говорил об этом, расчувствовался очень, ему приятно, что люди пишут.

В целом у него таких проблем, как у двенадцати ребят, нет. До апелляции он будет в Бутырке. Я разговаривала с адвокатом Шухардиным, спрашивала, как все дальше будет по срокам. Он сказал, что месяца два до рассмотрения в Мосгорсуде и еще какое-то время пройдет после, если приговор останется в силе.

Апелляционную жалобу Миша хочет писать сам. Я ему говорю - пусть пишут адвокаты, а он может просто что-то добавить со своей стороны. Как минимум Шухардин и Ржанов остаются в деле, я с ними держу контакт и уже обсуждала апелляцию. С адвокатом Айвазяном я еще не успела пообщаться.

Я думаю, что если начали давать свидания (как и обещали – после приговора), то теперь будет проще их получать. Надеюсь, что как минимум два свидания в месяц я буду иметь.

В целом осталось у меня очень хорошее впечатление. Мы общались больше часа, разговаривали про маму. Миша спрашивал, как она себя чувствовала, что говорила. Немного говорили о будущем, я ему сказала: «Ты не бойся, я тебя не брошу, ничего даже и не думай по этому поводу. Буду к тебе ездить, куда бы тебя ни отправили. Даже если за уральские горы отправят, все равно буду тебя навещать, никуда не денешься». Ну чтобы, мало ли, мысли какие не закрались, депрессия не началась.

Миша сказал, что если амнистии не будет, или если он под нее не подпадет и если приговор оставят в силе, то скорее всего его как москвича отправят в больницу под Чеховым.

В какой-то момент я расплакалась. Миша так удивился, что я сижу рыдаю, начал меня успокаивать: «Да ты что? Все будет хорошо, все нормально, и я в порядке. Я для себя четко понял, что безвыходных ситуаций не бывает. Либо так, либо эдак, хуже, лучше, но ничего ужасного не будет». Так трогательно утешал меня, хотя ведь это я пришла его поддержать. Потом я видела, что не одна с красными глазами выхожу. Из десяти посетителей было семь женщин, и все хлюпали носами после свиданий.

А как не плакать? Я же живой человек, я эмоции испытываю, иногда совсем невероятные захлестывают. Я их, может, не всегда считаю нужным показывать. Но вот когда в суде во время приговора я увидела, как Людмила Алексеева присела к решетке с Мишей поговорить, услышала, с какой заботой она стала с ним разговаривать – как мама с сыном, – у меня слезы навернулись, невозможно было спокойно смотреть. Так что глаза, конечно, часто на мокром месте.

Миша просил передать огромную благодарность всем, кто пришел его поддержать на приговоре. «После суда, когда меня единственного из всех, кого судили в этот день, вывозили в автозаке, я видел и слышал, как меня провожали», - сказал он. Это, говорит, ему очень помогло.

Неделю назад написала Мише письмо:

"Привет, Миш, только сегодня получила твое письмо. За тот месяц, в течение которого шел твой ответ, произошло много разных событий. И прежде всего хочу плохую новость сообщить. Короче: мама сейчас в Москве, лежит в седьмой больнице. Вчера беседовала с врачом, она сказала, что прогноз неблагоприятный. У нее отказали почки, ей каждый день делают диализ (прочищают кровь), клапан в сердце тоже уже не работает. Она сильно ослабла и даже повернуться на кровати без посторонней помощи она не может. Задыхается, и поэтому постоянно ей дают кислород. Легочные сосуды не справляются, дышать ей крайне тяжело... и вот уже пару дней у нее кашель с кровью.

Я хожу к ней каждый день, у меня даже постоянный пропуск в больницу есть. Поддерживаю ее как могу, подбадриваю, покупаю все, что нужно из ухаживающих средств. При мне ее осматривали врачи: и тот доктор, который ей делал последнюю операцию на сердце больше 15 лет назад, и реаниматолог, и другие. В больнице уход за ней хороший, я вижу, что врачи реально делают все, что только могут, но ничего ей не помогает. Вот такая вот фигня. Сколько ей осталось - я не знаю. Но, уж извини, сейчас внимания тебе буду уделять значительно меньше, у меня задача приоритетная сейчас другая, сам понимаешь.

Она иногда надеется, что встанет, а иногда впадает в уныние... А я ее подбадриваю, говорю, что мы с ней еще на выборы за Навального голосовать пойдем... Надо было ей хоть на наш домашний адрес тебе писать, а я бы ей пересылала письма в деревню. Она каждый раз спрашивает о тебе, а мне приходится говорить ей, что ты часто пишешь и у тебя все хорошо и ты приветы ей передаешь".

...А сегодня пришел ответ: "Администрация СИЗО-2 "Бутырка" извещает вас, что письмо 233897 не прошло цензуру".

Я вот не понимаю, ПОЧЕМУ мой брат не имеет права знать о состоянии здоровья его мамы?