Когда живешь в сугробе, можешь не сомневаться в том, что это самое лучшее место на свете, самое надежное, самое прочное, самое правильное. Пусть где-то далеко, за твоими суровыми границами журчат ручьи, поют птицы и люди радуются солнцу – ты точно знаешь, что никакой талой воды тебе не нужно, птицы загрязняют атмосферу, а люди не должны собираться в количестве больше двух без разрешения мэрии. Ты веришь, что в твоем сугробе ничего не произойдет, даже мышь здесь окоченеет от тоски и безысходности, и поэтому ты можешь уверенно смотреть в будущее.

Если кто-то начинает рассказывать тебе о превратностях климата и временах года, ты смотришь на него презрительно, собираешь заседание Совета безопасности, советуешься с метеорологами, а потом выверенным движением втыкаешь в верхушку сугроба ледяной крест. Теперь это святой сугроб, не подчиняющийся никаким законам природы. Теперь ты всегда занят. Ты лепишь снеговиков-полицейских с автоматами и снегурочек-телеведущих. Ты специально следишь, чтобы никакого сердца, не дай Бог, и в помине не было у них в груди, и тщательно выверяешь размеры морковок, которые заменят им носы, и пуговиц, которыми они будут обозревать окрестности сугроба: каждому по значению и заслугам, ты не можешь ошибиться.

Ты уверяешь тех, кого угораздило попасть в твой сугроб, что солнце хорошо только при температуре -20, что нужно сообщать о каждой попытке ручья пробиться сквозь почву и что тепло губительно для всего живого. Ты вводишь административное наказание для тех, кто знает, что бывает не только снег, но и дождь, и уголовное – для тех, кто рисует радугу, потому что радуга растлевает наших детей, смущает снеговиков и лишает телеведущих влияния на умы. Ничто не может поколебать основ святого сугроба: тех, кто говорит, что крест может растаять и что нельзя верить в Бога без сердца в груди, ты объявляешь богохульниками и врагами традиций. Ты знаешь, что горячее сердце в груди может быть только у тебя одного: так сказал твой настоящий бог, которому ты молишься, когда никто из нас не может за тобой наблюдать. Чистые руки, умытые в снегу, холодная голова, мерзнущая на морозе, и горячее сердце, одно на всех, – да это про тебя, про кого же еще?

Когда тебе докладывают, что весна все-таки может наступить, ты начинаешь лихорадочно штамповать закон за законом и указ за указом. Твой самый верный снеговик уже ввел в сугробе зимнее время навсегда, но тебе и этого мало: ты просто отменяешь времена года и решаешь, что зимняя Олимпиада будет проходить там, где зимы никогда не было, – а теперь она будет там всегда, и ты будешь самодовольно кататься на лыжах над отмененным летом и замерзшим морем. Ты принимаешь закон, по которому появление на небе радуги приравнивается к преступлению против сугроба и каждый должен падать лицом в снег, только завидев разноцветный кошмар.

Ты решаешь осушить ручьи и перестрелять певчих птиц. Картину "Грачи прилетели" ты отправляешь в самый дальний подвал Третьяковки: теперь смотреть на нее можно только по твоему специальному указанию и только тебе одному. Потом тебе доносят, что видели еще несколько уцелевших копий, – и по всему сугробу начинается погоня за грачами. Одну картину находят даже в соседнем сугробе, порядком подтаявшем, но все еще опасающемся твоего газового гнева, – и вывозят через границу в багажнике снегохода. Больше никаких грачей?

Ты в самом деле думаешь, что можешь остановить время? Что весны не будет никогда, а солнце взойдет по твоему высочайшему указанию? Ты ошибаешься. Грачи прилетят. Весна наступит, а за ней и лето придет – и растает твой святой сугроб, обнажив сверкающие купола настоящих храмов. И люди будут радоваться птичьему пению и подставлять ладони под дождевые капли. А потом все увидят ее – твой самый страшный кошмар, твою самую большую тревогу – радугу, радугу-дугу! И вспомнят, как разнообразен и сложен мир, как важно ценить каждого человека, каждое доброе желание и каждое сердце. И не будет никакого святого сугроба, в котором спрятался ты, снежный король, похитивший сердца своих подданных. А будет просто Россия.