Саммит ЕС-Турция по проблемам беженцев и российско-турецкий конфликт, развернувшийся на прошлой неделе, наглядно продемонстрировали, что в настоящее время ни у одной крупной мировой политической силы нет четкого представления о том, как разрешить кризис в Ираке и Сирии, связанный прежде всего с деятельностью группировки "Исламское государство".

Саммит окончился прорывом аккуратной, но плотной дипломатической обороны, проводившейся ЕС в отношении Турции практически с начала правления чрезмерно националистического, религиозного и авторитарного Эрдогана. Игра на беженцах сработала: Турция, где за последние годы поднялся уровень жизни, получила давно желаемое - обещание безвизового режима и перспективу вступления в ЕС. Надо сказать, получила заслуженно, поскольку уровень развития страны никак не ниже, чем у "зарегистрированных кандидатов", да и некоторых новых членов Евросоюза. Возможно, в отдаленной перспективе (25-30 лет) членство Турции откроет ворота в ЕС и государствам Южного Кавказа.

Успешное использование войны, ведущейся на южной границе Турции, для дипломатических игр, впрочем, не сулит скорого мира. Конфликт с Россией может привести к тому, что сирийский и иракский кризисы приобретут для Турции дополнительную остроту, а перспективы "вылезания" страны и ее соседей из войны становятся все более туманными.

Намерения каждого из крупных игроков, вовлеченных в конфликт, очевидны. Россия (вместе с Ираном) хочет не просто спасти Асада, алавитов и христианские меньшинства, но и восстановить Сирию как единое государство. Турция на территории Сирии пытается сдержать усиление курдов (для чего не прочь кое в чем и посодействовать ИГ) и защищает "своих" суннитов, прежде всего тюрок. Международная коалиция во главе с США в первую очередь пытается восстановить контроль иракского правительства над суннитской частью страны, уничтожить ИГ и заместить Асада некой компромиссной фигурой, которая могла бы объединить раcколотую гражданской войной страну.

При этом все эти страны отказываются официально признать факт, совершенно очевидный их собственным экспертам: никаких Ирака и Сирии не существует. В настоящее время на территории двух бывших государств есть как минимум четыре квазигосударственных образования, сформированных по этнорелигиозному признаку, имеющие свои правительства, армии, территории и население, которые рано или поздно станут юридически оформленными субъектами международной политики и скорее всего как-то поделят между собой спорные, полуавтономные или пустынные территории. Это шиитское государство Ирак, алавитское государство Сирия, иракский Курдистан и суннитское государство долины Тигра и Ефрата - "Исламское государство".

Люди, живущие на территориях этих квазигосударств, в большинстве своем считают свои власти законными и готовы взять в руки оружие против чужаков. Так, "Исламское государство" исчерпало свой наступательный потенциал на южном направлении, как только приблизилось к границам шиитской зоны Ирака. На западе его продвижение наткнулось на места компактного расселения алавитов, друзов и христиан Сирии. На востоке Сирии и Ирака оно потерпело сокрушительное поражение от курдов (в основном суннитов). Между тем шиитское правительство Ирака может послать в бой своих военных, подготовленных и вооруженных американцами, не далее чем в сотне километров от столицы страны. А о штурме, например, Мосула придется заботиться кому-то еще.

Почему так получилось? В случае Ирака и Сирии мы видим довольно типичный случай перехода от традиционного общества к модерному. Он происходит, когда авторитарные правители, заботясь о благе народном, налаживают регулярную систему здравоохранения и начального образования. Численность населения начинает быстро расти, поскольку смертность падает, а высокая рождаемость пока сохраняется. На протяжении трех-четырех поколений ситуация с избыточным воспроизводством должна сгладиться. Однако что делать с тем "молодежным пузырем", который возникает на этом этапе развития общества?

Экономика за счет огромного притока молодых и слегка образованных людей получает мощный стимул, однако не успевает дать работу всем и уж тем более неспособна удовлетворить их потребности и амбиции. Эмиграция решает проблемы недовольной молодежи лишь отчасти. Так что, несмотря на ускоренное развитие и обогащение меняющегося общества, время это тяжелое. Сначала резкий рост преступности, особенно в городах, набирающие силу социальные, этнические и религиозные конфликты, усиление ксенофобской и милитаристской риторики. Как результат - война, революция или то и другое вместе. Гражданская война и анархия зачастую прилагаются.

И тут критически важными оказываются такие факторы, как степень преобладания в стране этнорелигиозного большинства и характер расселения меньшинств. Относительно многочисленные и компактно живущие меньшинства могут добиться создания (или воссоздания) независимого государства.

И для создающегося нового государства, и для пытающегося сохраниться старого необходимо найти аргументы в обоснование своего существования. И тут, как правило, под лозунгами догоняющей модернизации ("ну, мы покажем и надменному соседу, и, возможно, вечному супостату за океаном") выбор делается в пользу жесткой авторитарной или даже тоталитарной модели. А та, в свою очередь, ведет к своеобразной модернизации: растет численность городского населения и (со временем) уровень его жизни, падает рождаемость, снижается преступность, повышается образовательный уровень, развивается современная культура потребления. На выходе после очередной, уже мирной революции получается более или менее развитое индустриальное государство, которое способно осмысленно воспринимать западные ценности и институты.(Хорошим примером тут является та же Турция.)

Какое все это имеет отношение к современным нам Ираку и Сирии? Как известно, некогда это были отсталые провинции Османской империи. При ее разделе этнорелигиозные границы принимались в расчет лишь отчасти. Цепочка бездарных правителей закончилась установлением стабильных авторитарных режимов клана Асадов и Саддама Хусейна, которые очень по-разному, но сумели содействовать социальному развитию своих стран (разумеется, это не значит, что кто-то другой не мог сделать это лучше). Однако идеология арабского национал-социализма, которую они исповедовали, так и не приобрела необходимой тоталитарности, как это было в соседнем хомейнистском Иране. А следовательно, там так и не появились внеэтнические идеологизированные касты, способные сохранять единство политической нации независимо от личности конкретного правителя.

Создание ИГ и отчасти курдское движение за национальный суверенитет - это попытки состояться в качестве политических наций под определенным набором тоталитарных лозунгов. Однако в целом они символизируют прежде всего общность интересов тех групп, которые поддерживают эти государственные образования. С этнической, лингвистической и экономической точки зрения арабское суннитское население, живущее в бассейне Тигра и Евфрата, довольно однородно - кроме уничтоженных ИГ старых государственных границ его мало что разделяет. Курдские племена на территории Ирака на протяжении ХХ века прошли долгий путь от восстаний горцев до начатков государственного устройства, но сейчас существование этого квазигосударства тоже свершившийся факт. Зачем же мировые игроки пытаются вернуться в политическое прошлое? Неужели опыт перманентно нестабильного Афганистана, в который за последние полтора десятилетия было вложено столько сил и средств, ничему не учит?

Разумеется, ИГ как террористическое тоталитарное государство нового типа - это зло, которое должно быть уничтожено как политическая и военная структура. Однако кто и когда это будет делать? Пока реальной силой в наземной операции против ИГ остаются иракские курды (в союзе с американскими военными) и в меньшей степени неторопливая иракская армия. Сумеют ли курды и шииты взять под контроль огромную арабскую суннитскую территорию по обе стороны границы, а потом удерживать ее несколько лет до стабилизации обстановки? Отнюдь не очевидно. А ведь на территориях, находящихся под контролем ИГ, время только прибавляет ему сторонников - бывшие захватчики, насильники и грабители со временем начинают восприниматься как свои и "защитники".

Прежде чем планировать серьезные наступательные операции в этом регионе, необходимо договориться о новом концептуальном подходе в определении его перспективы. Признание факта распада бывших Ирака и Сирии позволило бы сформулировать принципы нового устройства региона. Арабское суннитское население увидело бы возможность дальнейшего существования в рамках нового государственного образования, альтернативного ИГ. Новые протогосударства могли бы получить не только юридически оформленные границы (без частичного переселения жителей явно не обойдется), но и гарантии и гарантов. Последние в течение переходного периода могли бы получить не только обязательства, но и права по определенному контролю за их развитием - как это происходит сейчас в шиитской части Ирака, фактически курируемой США.

Конечно, этим гарантам придется немало потрудиться, чтобы умерить аппетиты и амбиции своих подопечных, заменить некоторые одиозные фигуры, пойти на неприятные для себя признания и вложиться деньгами. Однако такой путь выглядит гораздо перспективнее, чем раздувание конфликтов между крупными внешними игроками из-за интересов отыгранных фигур уже ушедшей эпохи или уж тем более из-за собственных амбиций и обид.