статья Егорные вершины

Илья Мильштейн, 17.12.2009
Илья Мильштейн

Илья Мильштейн

Это вечное наше проклятие. Какой-то рок, обрекающий страну и народ на бесконечное прозябание. Это повальная болезнь: ненавидеть людей, которые стремятся изменить страну, действуя ненасильственными методами. Напротив, для садистов и выродков, поднимавших Россию на дыбы (точнее, на дыбу), у потомков запытанных и расстрелянных всегда находятся оправдания.

Типа время было такое. Какое время на дворе – таков мессия. И чем больше народа он сгноит в тюрьмах или превратит в лагерную пыль, тем сильней благодарные потомки будут восхвалять его мессианский эффективный менеджмент.

В ранге и.о. председателя правительства Егор Гайдар принял страну, лежавшую в руинах. С пустой казной, катастрофически низкими ценами на нефть и магазинами, проигравшими борьбу за звание продовольственных. Говорят, еще пара слезинок, оставшихся от Николая Иваныча Рыжкова, лежала в том сейфе, где раньше хранился золотовалютный запас.

Время было хуже некуда, и если бы Ельцин, Гайдар и Чубайс вместо непривычной экономической шоковой терапии учинили бы в стране что-нибудь более понятное, мало связанное с экономикой, то население РФ ныне разделилось бы на две неравные части. Одни бы молчали, как молчат все жертвы внесудебных репрессий. Другие бы славили, как славит своих вождей всякая выжившая массовка, которую еще называют народом, желая ей польстить.

Оглядываясь назад, признаем: пойти по привычному пути было так легко, тем более что и некоторые либеральные публицисты тогда, на закате перестройки, тосковали по Пиночету. А Пиночет в начале 90-х на российской земле, после провалившегося августовского путча – это известно что. Коммунисты на фонарях в качестве зримой расплаты и объяснения всех минувших, настоящих и будущих бед. Жесткая цензура и аресты тех, кому не по нраву новая власть и новая политика. Кровь и безумие. Тогда и на похоронах Ельцина давились бы, как на сталинских похоронах, и уход Гайдара ни одна коричневая или красная гадина не сопровождала бы таким глумлением, как сейчас.

Егор Тимурович принадлежал к тому редкому на Руси типу реформаторов, которые любили свою страну и потому ненавидели насилие. Соглашаясь прибегнуть к нему только в целях самозащиты, в ситуации безвыходной – как в октябре 93-го. Внук двух знаменитых писателей, сын контр-адмирала, он был очень талантлив и умен от природы, а книги, жизнь в "совке" и близкое знакомство с номенклатурными нравами сформировали его характер. Склонный к компромиссам, но до известной степени. Лояльный к начальству, но в меру. Человек добрый и предельно порядочный в личных отношениях, он становился жестким и неуступчивым, когда речь шла о самом главном – убеждениях. Убеждения формировались под влиянием знаний. Одной довольно точной науки – экономики, и другой, довольно неточной – истории.

Ведущий научный сотрудник Института экономики и прогнозирования АН СССР, завотделом в журнале "Коммунист" и в "Правде", о том, что представляет из себя социалистическая экономика, он знал в подробностях. Но точно так же он знал, что все изменения в России – на благо людей и на горе им – происходят исключительно сверху. Оттого почти не колебался, когда перестроечная волна вынесла его в премьеры и поставила у руля той России, которая погибала у всех на глазах.

Про них – Гайдара, Чубайса и других – позже скажут: правительство камикадзе. Это не совсем так. Тот груз ответственности за страну, который взвалила на себя команда Гайдара, не предполагал поражения. Если бы они тогда проиграли, то гражданская война в Югославии по сравнению с российской показалась бы детской дракой в песочнице. Они не имели права проигрывать, и они вытащили страну – из бездны, из той бездонной ямы, куда ее загоняли поколения сталинских тонкошеих вождей и брежневских маразматиков. Это чудо случилось, и слом коммунистической машины, и наполненные прилавки, и счастливые нулевые, когда рынок наконец соединился у нас с высокими ценами на энергоносители – все это было заслугой Егора Тимуровича и его младореформаторов, и Бориса Ельцина, который прикрывал их сколько мог.

К тому, что реформы станут убийственными для его политической репутации, Гайдар был готов. Относился к этому философски, вспоминая судьбы Александра II, Лорис-Меликова, Хрущева, Горбачева, Яковлева. Это было неизбежной платой за гуманный, без массовых репрессий и кровавых костей в колесе, выход из системы, обреченной гибели, в свободное плавание рынка. Философский склад ума вообще выручал: Егор Тимурович не стремился к власти и на кремлевском троне себя не видел.

По-настоящему горьким было другое. Последние лет десять, которые он прожил в стране, Гайдар был обречен наблюдать, как его экономическими победами пользовались подонки. Власть спецслужб, которая образовалась у нас летом 1999 года, приватизировав гайдаровскую экономику, отвергла главную его составляющую – политическую свободу.

Он сотрудничал с этой властью, находясь во главе Института экономики переходного периода. Он, равно и Чубайс, и некоторые другие бывшие члены гайдаровской команды добровольно согласились взять на себя роль "спецов" при авторитарном правителе. Они исходили из той мысли, что капитализм сам проложит себе дорогу к свободному обществу свободных людей, хотя близлежащий китайский опыт свидетельствовал об ином. О том, что общество потребления можно строить и под руководством коммунистической партии, раздавив инакомыслящих танками на площади Тяньаньмэнь. У нас эта площадь оказалась размером покрупнее, охватив всю территорию Чечни.

Наверное, это было самым мучительным и невыносимым – и для Гайдара, и для Ельцина. Подвергаясь травле, бессильно наблюдать, как самые коренные твои достижения втаптываются в грязь под бодрые звуки сталинского гимна. Как страна, которую ты спас, на глазах брежневеет. Как в России, покончившей с тоталитаризмом, появляются партия власти сродни КПСС, политзеки, истерические речевки в честь вождя. Как тебя одновременно поносят и некоторые бывшие единомышленники, и новая прикремленная челядь, и олигархи, включая самых равноудаленных и оппозиционных. Хотя в народе бытует мнение, что поднялись они, "разворовав страну", благодаря Гайдару и Чубайсу.

За эти годы он выучился спокойно презирать этих людей. Мастерски демонстрировать хладнокровие. Устало, почти безнадежно, но последовательно рассказывать в редких интервью, как на самом деле развивалась наша новейшая история в начале 90-х. Другое дело, чего стоило ему это хладнокровие.

Говорят, в последние годы Егор Тимурович много пил – "российский способ избывать печали". Во всяком случае, старел он буквально на глазах, и эта ранняя старость человека, едва перешагнувшего 50-летний рубеж, как мы теперь знаем, была предвестием ранней смерти. Смерти, которую приблизило и таинственное отравление три с лишним года назад, и трезвое понимание того, куда ведут Россию Путин и путиноиды, но главное – чувство тотального одиночества в стране, которую он спас и за то удостоился ненависти.

В основе этого чувства не только свинская неблагодарность, но и трусость, один из самых тяжких, по словам классика, пороков, помноженная на невежество. Так вытащенный за волосы из воды бранит спасателя за то, что тот сделал ему больно. И нет сегодня, к сожалению, ни малейшей надежды на то, что потомки осознают роль и значение реформ Егора Гайдара и воздадут ему должное, и скажут "спасибо". Для этого страна должна стать совершенно другой, отринувшей рабские традиции восхвалять своих палачей и проклинать спасителей.

Илья Мильштейн, 17.12.2009