Самым страшным фильмом в детстве была "Дикая охота короля Стаха" - мрачнейший готический триллер, снятый по повести белорусского классика Владимира Короткевича.

Глухой угол Полесья. Призраки. Тайны старых поместий. И самое пугающее - "дикая охота", неизвестно откуда появляющиеся рыцари-призраки, которые терроризирует местных, и дворян, и бедняков. Мистика заканчивалась в самом финале, когда доведенные до отчаяния крестьяне встречали загадочных всадников вилами и косами и обнаруживалось, что большинство "диких охотников" - посаженные на лошадей и наряженные в исторические костюмы чучела. Вся эта, как сказали бы сейчас, историческая реконструкция была затеяна местным помещиком для банального отъема приглянувшейся ему чужой собственности. Но все эти полтора часа экзотики были пугающими, завораживающими и, естественно, совершенно нереальными - ну какие такие средневековые страсти в 1900 году?

Доведенные до отчаяния люди из богом забытых мест взялись за дреколье, каратели оказались чучелами. Примерно так в России воспринимали все предыдущие протесты в соседней стране - а их было много. Режим Лукашенко не в первый раз жестоко расправляется с протестующими: так было в марте 2006-го, декабре 2010-го, июле 2012-го, в 2016-м и 2017-м.

Но нынешняя реакция носит совершенно другой характер.

Никогда прежде российское общество не откликалось на происходящее в соседней стране так эмоционально. И эта эмоциональность захватила весь политический спектр. Если недовольные путинским режимом ставят на фейсбучные аватары бело-красный-белый флаг, делятся информацией о последних событиях и собирают деньги в помощь арестованным и раненым, то соловей российского империализма Олег Кашин призывает плевать в лицо каждому русскому, который "заводит "Жыве Беларусь"".

Дело не только в совершенно естественной проекции несбывшихся ожиданий оппозиционеров, не в страхах и раздражении охранителей. И не сказать, что все следящие за протестами против фальсификации выборов россияне стали разбираться в политической ситуации в Беларуси. Это значит гораздо большее - впервые за постсоветское (да и советское) время Беларусь обретает субъектность в российском публичном дискурсе.

Россияне научились произносить "Беларусь" вместо "Белоруссия". Так сравнительно недавно многие в России стали говорить "в Украине" вместо "на Украине". И хотя параллели с Украиной напрашиваются, их не нужно проводить, если речь идет не о содержании политических и гражданских процессов. Украина для российского общества стала по-настоящему другой, иной, самостоятельной не после Евромайдана 2013-2014, а после Оранжевой революции 2004-2005.

На самом-то деле для российского, как и прежде советского, общества никакой Беларуси до сих пор не существовало. Было колониальное представление о младшем партнере по мертворожденному Союзному государству. Про белорусов не было анекдотов - ну разве что восходящий к классикам интернет-мем про Бобруйск, который был кузеном российского Урюпинска, местом, которое вряд ли существует.

Что было? Общепостсоветское умиление "Песнярами", "Сябрами" и "Верасами", у публики пообразованней - ерофеевское "нашу синеглазую сестру Белоруссию - расчленить и отдать на откуп диктатору Камеруна". Что это вообще за страна? Территория между Смоленском и Польшей, где все говорят на русском, с придурковатым и смешным колхозником в роли президента. Правда, в российской школьной программе по литературе в разделе "Русская проза второй половины XX века" есть Василь Быков - и это блестящий пример колониального патернализма. Быков писал на белорусском.

Протестующие на улицах Минска. Фото: TUT.by

Для того чтобы россияне признали белорусскую субъектность, понадобилось время и интенсивность событий последнего десятилетия - и в Беларуси, и в России, и в Украине. Понадобились российские травмы протестных поражений и вручение Нобелевской премии Светлане Алексиевич. И нет сомнения в том, что внимание к нынешним событиям привлекла и важная для российских интеллектуалов гендерная проблематика: против Лукашенко выступил, пусть и вынужденно, союз трех женщин - такого в постсоветских странах еще не было.

В исторической перспективе для российского общества важнее не то, что завтра произойдет на улицах Минска и Жодина, а то, что на ментальной карте россиян появляется новая страна. В России Белоруссия превращается в Беларусь. Постепенный отказ от привычного колониального высокомерия - отличный признак изменений.