Об изнасиловании, в котором обвиняется арт-деятель Илья Трушевский, написано все, что может быть написано об изнасиловании. Благодаря социальным сетям, в которых с безжалостной четкостью отражается лицо общества, мы снова насмотрелись на это лицо. Ничего нового - мы помним все его трещинки.

Вот вам женщины, которые задают каверзный вопрос: зачем это жертва потащилась в ночи домой к обвиняемому? Вот мужчины, которые возмущены тем, что свидетель позвал милицию, а не "разобрался сам, как мужик". Вот феминистки, напоминающие, что у нас секс – дело сугубо мужское, а женщина - объект. Вот художники, предлагающие считать случившееся немного неудачным, но приколом "творческой личности". Вот психологи, говорящие о виктимности и психотравме. Вот дамочки, снисходительно поучающие воображаемую жертву, как не быть жертвой, а быть такой успешной и ловкой, как они сами в своем воображении. Вот простые граждане, уверенные, что насильника "отмажут за бабло". Вот еще простые граждане, которым "что-то не верится", что случившееся возможно. Вот опять простые граждане, подозревающие, что человек, позвавший милицию и предавший историю огласке, озабочен исключительно "самопиаром".

Все в общем как обычно, и очевидно, что изнасилование воспринимается общественным сознанием амбивалентно. Оно, с одной стороны, отвратительное уголовное преступление, а с другой – как бы ничего страшного. Ну, действительно, жива ведь девушка, руки-ноги на месте – и нормально, переживет. И неприятен даже не сам факт существования вот этого подхода-2, а степень его распространения. Она показывает, до какой степени у нас здесь, в блогосфере по крайней мере, средневековье и варварство.

Подход-2 проявляется и бросается в глаза постоянно, за какую бы новость ни уцепилось общественное сознание. Новость о подброшенном в больницу ребенке вызывает не предложения усыновить или хотя бы дать денег, а бурю грез о том, как наказать преступную мамашу – порвать на части, уничтожить, запытать. По поводу расстрела в далеком море сомалийских пиратов масса домохозяек и менеджеров среднего звена испытывает моральное удовлетворение – "нечего с ними цацкаться, сами себя поставили вне закона". Хотя, собственно, вне какого закона? По закону арестованного преступника следует судить. После последних взрывов в метро президент с привычной жесткостью в бесцветном голосе повторил "будем уничтожать!" - и никто не заметил абсурдности обещания. Потому что наши люди искренне верят, что порядка можно достичь посредством убийств.

Уверенность в пользе насилия – такая неявная и подспудная, почти бессознательная - определяет, тем не менее, всю нашу жизнь. Из нее вытекает и милицейский беспредел, и законы с заложенными в них коррупционными схемами (потому что их никто не читает и не верит в их силу), и рост агрессии в школах, и халатность в больницах, и массовая фальсификация судебных дел, и эксгумация преданности Сталину. ЖЖ-циники любят утверждать, что и "в Америке не лучше", и "в Европе то же самое", и вообще люди везде одинаковые: такие животные, высшая нервная деятельность которых подверглась апгрейду.

Но это неправда. И ярким примером большой разницы между Россией и Европой могут послужить два ролика, многократно тиражированных в ЖЖ. На одном крошечная девочка из Липецка, на семью которой напали милиционеры, подробно рассказывает, как ее толкнули, как плакала мама, показывает пальцем царапину на щеке. При этом она очень спокойна – не плачет, а что-то там ест. Никакого шока. А на другом ролике, который все прекрасно помнят, другую девочку – Сандру Зарубину – шлепает пьяная мама. И вот там хорошо видно, как ребенок ошарашен и унижен. Сандра даже плачет не сразу, а после паузы – очевидно, до этого ее не били. Не видели в этом пользы. Два мира – два детства, натурально.