Терроризм старый и новый
Терроризм и модернизация
Террор как судьба
Теракт как зрелище
Терроризм и политика
Террор как мазохизм

Общеизвестно, что родиной терроризма является Россия. Именно здесь впервые возникла боевая революционная организация, осуществившая целый ряд успешных терактов против крупных сановников царского правительства и самого царя. Между тем, терроризм не был взят на вооружение классическим революционным движением конца XIX - первой половины XX столетия. Ленин, чей брат был террористом, принципиально отрицал эффективность террора, который стал расхожим оружием "революции" лишь относительно недавно. Отчего сейчас, а не раньше?

Следует ясно осознавать коренное отличие классической революции от современной. Классическая революция, окончательно исчезнувшая с лица земли после революционного взрыва в Латинской Америке, инспирированного победой Кастро, была движением трудящихся масс за эмансипацию, экономическое благосостояние и равенство прав. По своей сути это движение было частью общего движения модернизации, охватившего наиболее развитые страны еще в XIX веке. Связь революции с проектом модернизации хорошо видна в странах победившего социализма, где сейчас же после победы революции законодательно устраняются все сословные привилегии и начинается штурм современности - массовая индустриализация, электрификация, развитие системы образования и здравоохранения.

Исчезновение классического революционного движения связано с тем, что капиталистические страны в процессе модернизации постепенно преодолели феодальные пережитки и повсеместно установили правовое равенство, добились экономического благополучия и социальной защиты населения и создали современную эффективную индустрию. Таким образом, проект модернизации после периода напряженной классовой борьбы был в конце концов осуществлен мирным путем, к власти во многих европейских странах пришли социал-демократы, а революционное движение лишилось программы и исчезло, за исключением небольших групп вроде "красных бригад" в Италии.

Но программа этих групп претерпела изменения - они все более явно начали выступать не с позиций модернизаторского проекта, а как его критики. Иными словами, их программа, хотя и сохраняла некоторый марксистский (интернационалистский, модернистский) налет, в целом была повернута против современного глобализованного капиталистического общества (в частности, против международного финансового капитала или международной торговли). Эти группы отщепенцев отказались от идеологии модернизации и перешли на позиции консерватизма. И именно им принадлежит сомнительная честь возрождения терроризма, как средства борьбы.

Чтобы понять особенности сегодняшнего терроризма, следует принять во внимание, что он используется почти исключительно консервативными радикальными группами, которые, в отличие от классических революционеров, выступают не за модернизацию, а решительно против нее. Сегодня под видом революционеров разного толка мы повсеместно имеем дело с борцами с модернистским проектом, с националистами и консерваторами. Это определение в равной мере относится и к ирландским католикам, и к баскским сепаратистам, и к сикхам, и к исламским боевым группам, и к чеченским националистам. Все они выступают против наднационального капитализма западного типа, против государств, в той или иной мере выражающих идеологию модернизации, в защиту национальных объединений или религиозной идеологии. И все они широко используют террор.

Терроризм сегодня является в основном орудием консервативных революционных групп, борющихся с модернизацией.

Невозможно понять причин широкого обращения к терроризму без хотя бы краткого обзора некоторых черт той самой модернизации, против которой он, по моему мнению, направлен. Модернизация разрушает национальные границы и низвергает национальные суверенитеты, насаждая единообразие промышленного производства и потребления, конвертируемость и ничем не ограниченное движение капитала. По существу модернизация идет по направлению к созданию наднационального глобального пространства, в котором более нет препон для торговли и движений людей и капиталов.

Это мощное движение, которому невозможно долго и успешно противиться, оказывает колоссальное воздействие на социальную сферу, преобразуя ее в духе требований классического революционного движения. Почему модернизация неразрывно связана с социальным прогрессом определенного типа?

Современное государство складывается через монополизации насилия в руках государственного аппарата. В феодальном обществе существует множество очагов неконтролируемого насилия. Каждый человек может стать жертвой произвола местного барина. Защитой от этого произвола всегда служили традиционные структуры - семья, клан, род. В отсутствие в стране общеюридической системы защита индивида часто принимала форму родовой кровной мести - вендетты. Семья же или клан обеспечивали выживание неработоспособных стариков. По мере того как модернизация сметала все возможные формы традиционных объединений, в том числе семьи и рода (клана), она подменяла локальные формы защиты индивида иными - общегосударственными формами социальной защиты - полиция и суд вместо вендетты, пенсионные фонды вместо семейной опеки и т.д.

Показательно, что страховые компании - прообраз будущей социальной сферы - прежде всего возникают в "капиталистической" сфере морской торговли в XV веке. В XVII веке в Париже Страховая палата, основанная королем, только за пять лет с 1668 по 1673 год заключила 4331 контракт. Существенно, что городское страхование впервые насаждается абсолютистским государством - прообразом современного индустриального общества. Развитие сфер социальной защиты привело к стремительному распаду традиционных групп.

В это же время государство впервые окончательно монополизирует право на насилие в своих руках, жестко преследуя любых носителей насилия кроме санкционированных им. Социальные программы оказываются результатом модернизации, они выступают как заменители архаической формы социальной защиты, с одной стороны, делая людей свободными, но, с другой, обрекая их на одиночество. Распад семей, отделение детей от родителей - результат такой модернизации.

Процесс модернизации имеет своих победителей и побежденных. Победителями тут выступают нации с развитой экономикой и социальной сферой, жертвами модернизации оказываются страны с отсталой экономикой и без социальных структур. Так, например, в Черной Африке модернизация приводит к распаду традиционных групп, но государство не заменяет их иными структурами социальной защиты. То, что представляется естественным для обитателей современного общества, привыкших к безопасности и к защите со стороны государства, воспринимается как драматическое покушение на жизненно важную систему клановой, общинной, семейной защиты представителями традиционных сообществ - жертвами современной глобализации. Человек из кишлака или аула всегда чувствует себя безнадежно потерянным в современном обезличенном обществе. Государственная система безопасности для них, как правило, психологически не срабатывает в их случае, а чаще всего она вообще не возникает. Но даже тогда, когда современное государство пытается принести с собой в далекие аулы школы, больницы и пенсии, оно часто действует в глазах жителей этих аулов именно как отчуждающая и агрессивная, разрушительная сила, а не как защитник и благодетель.

Терроризм, направленный против модернизации, - это крайняя, доведенная до отчаяния форма ответа на жизненный уклад современности. Он имеет двоякую цель. С одной стороны, это демонстрация того, что государство не имеет монополии на насилие. С другой стороны, это попытка нанести удар в самое сердце модернизации - в систему социальной безопасности, которая делает бездушие современного общества терпимым для его членов.

Однородность современного социального пространства основывается на том, что пространство это в равной степени безопасно во всех своих частях. Терроризм пытается показать, что безопасность в современном обществе является недостижимым мифом. Более того, терроризм пытается продемонстрировать членам традиционных групп, что только клановая, общинная система организации безопасности эффективна. И она действительно эффективна в той мере, в какой она создает зону безопасности для самих террористов, безопасности, немыслимой для них в современном атомизированном обществе. Сложность борьбы современной полиции с террористами как раз и заключается в том, что бюрократическая государственная система безопасности, привыкшая иметь дело с атомизированными индивидами, здесь сталкивается с семейной и клановой системой общинной безопасности, основанной на узах крови.

Существует несколько видов террора. Классический террор - например, у народовольцев - был направлен против представителей властей. Революционеры классического типа не могли себе представить смысла взрыва в многолюдном кафетерии. Ведь жертвами такой бомбы прежде всего стали бы "простые люди", во имя которых и радели террористы.

Террористы промежуточного типа, вроде "красных бригад", чаще всего использовали захват заложников. Заложники не были объектом специальной ненависти, их использовали для достижения каких-либо целей, например, освобождения из тюрем братьев по оружию. В случае успеха переговоров заложников отпускали.

Два первых типа терроризма можно считать относительно рациональными. У террора есть некая ясно формулируемая цель, которой можно достичь. Иное дело новейшая модификация террора, когда бомба взрывается в многолюдном месте. Здесь нет ни практической цели, ни переговоров. В том случае, когда в терракте участвует самоубийца, не остается даже и террориста, с которым можно было бы вести переговоры. Этот тип терроризма можно считать иррациональным.

Он отражает тот факт, что современное общественное пространство не имеет ясного центра. Убийство даже высокопоставленного бюрократа не имеет такого же значения, как убийство монарха или харизматического лидера в традиционном обществе. Это означает, что террорист действует в системе без центра, внутри которой в равной мере уязвимо любое место.

Его единственная задача - создать тотальное пространство опасности, там, где современное государство возводит тотальное пространство безопасности. Именно поэтому взрывы должны происходить в самых непредсказуемых местах, при максимальном стечении народа.

Некоторые сторонники такого рода терроризма (а их сейчас много в Палестине) пытаются оправдать такой террор рационально, как своего рода военные действия. Так в мае этого года египетская газета "Аль-Усбу" опубликовала статью литератора Амру Нассифа, который призывал к массовому использованию в борьбе с Израилем террористов-самоубийц (сам писатель согласился стать одним из добровольцев). Нассиф писал: "Давайте посчитаем. Двести пятьдесят палестинцев подписали согласие на мученическую смерть, эту цифру в арабском мире можно довести до тысячи. Каждый взрыв в среднем дает десять мертвых и пятьдесят раненых. Таким образом тысяча мучеников может принести Израилю десять тысяч мертвецов и пятьдесят тысяч раненых".

Военная статистика Нассифа, конечно, так же абсурдна, как и его стратегия. Количество жертв целой серии опустошительных терактов не превзойдет количества жертв дорожных происшествий за это же время. Единственная задача взрывников-самоубийц - сеять панику и создавать чувство повсеместной опасности. Именно поэтому террорист не должен выбирать жертвы на основе какого бы то ни было логического расчета, он должен наносить удары слепо, как судьба, как Бог. Не случайно и характерная самоидентификация таких камикадзе с избранниками божьими, действующими исключительно по воле божьей.

Есть еще одна причина, по которой эти страшные иррациональные массовые убийства стали особенно эффективными именно в наши дни. Это распространение средств массовой информации. Современный теракт немыслим без СМИ, он задумывается и осуществляется не для Бога, как утверждают некоторые террористы, но для телевидения. Без телевидения такой теракт вообще не имеет смысла.

СМИ играют в современном глобализированном пространстве модернизации совершенно особую роль. Именно они, а не полиция, не законы, не банковский капитал, и уж, конечно, не общность языка и культуры (как раньше) придают этому пространству единство. Национальное пространство сегодня в большей степени определяется распространением телевизионных передач, нежели чем бы то ни было иным. СМИ символизируют проницаемость этого пространства для его обитателей. А в этом режиме проницаемости, прозрачности насилие играет чрезвычайную роль. Если проанализировать состав телевизионных новостей на Западе, то мы увидим, что в них непропорционально большое место занимает отчет о всевозможных убийствах, изнасилованиях, пожарах. Даже безобидный прогноз погоды превратился в драматический репортаж о наводнениях и ураганах. Очаги насилия представляют главный объект интереса обывателя, который по мнению Эрнста Юнгера, больше всего на свете ценит безопасность.

Эта беспрерывная демонстрация насилия придает пресной жизни "среднего человека" оттенок авантюры, но главное, она парадоксально усиливает чувство собственной защищенности. Фрейд когда-то писал, что демонстрация гибели других создает у зрителей иллюзию их собственного бессмертия. Кроме того, показ насилия всегда сопровождается демонстрацией усилий властей взять его под контроль. Каждое новое убийство на телеэкране повышает рейтинг полиции, делает современное государство особенно необходимым.

Терроризм в этой обстановке - своего рода суперзрелище: с оторванными руками и ногами, кричащими от отчаяния и боли жертвами и т.д. Несколько лет назад греческий режиссер Коста-Гаврас снял в США фильм "Безумный город", в котором Дастин Хоффман играет журналиста, превращающего бедного уволенного служащего провинциального музея (в исполнении Траволты) в невольного террориста. Фильм интересен тем, что показывает, до какой степени телевидение нуждается в зрелище терроризма и в какой степени манипулирует им.

Терроризм, в отличие от бытового криминала, всегда имеющего локальный характер, создает ощущение уязвимости всех и каждого, особенно благодаря тому, что его образы тиражируются мировыми телевизионными сетями. Прозрачность глобального пространства используется для распространения паники, которая бросает вызов самим основам общества "всеобщей безопасности". До эпохи СМИ терроризм сегодняшнего типа был бы вообще невообразим. Что толку убить десяток людей на танцплощадке, если об этом никто не узнает кроме обитателей прилегающего квартала. Терроризм сегодняшнего дня - это реакция антимодернистских, консервативных сил, использующих в своих целях структуры модернизированного общества, а именно СМИ. Парадокс тут заключается в том, что террористы активно используют те самые электронные средства коммуникации, которые они зачастую стараются запретить у себя дома.

Неординарная роль телевидения свидетельствует также и о том, что террористы по-своему мечтают оказаться в электронном пространстве всемирной коммуникации и таким странным образом проникнуть в то самое общество, которое им ненавистно. Мне представляется, что террорист-самоубийца ночью перед взрывом в равной мере мечтает о встрече с Богом и о том, что завтра имя его станет благодаря телевидению известно повсюду. Смерть несомненно облегчается идеей телевизионного бессмертия. Показательно, каким образом американский супертеррорист Тимоти Маквей "готовил" свою смерть для показа по телевидению, приглашая на свою экзекуцию таких знаменитостей как, например, Гор Видал. Суд отказал ему в показе казни по телевидению, нанеся ему тем самым тяжелый удар.

По-видимому, есть только один способ остановить терроризм - запретить говорить о нем в масс-медиа. Но это в западном мире невозможно. В России трагические последствия чеченской войны и чеченского терроризма удается контролировать только благодаря контролю над СМИ и туповатому равнодушию последних.

Современный терроризм реализует свои задачи не столько на улицах городов, сколько в публичной сфере современного общества, там, где формируется общественное мнение. Современная политика все более очевидно встраивается в цепочку: СМИ - общественное мнение - политическое решение - СМИ - общественное мнение и т.д. Особенно очевидным функционирование этой цепочки делает современная мания опросов общественного мнения.

Зондирование становится основой политических решений. Прямая зависимость политики от общественного мнения и СМИ никогда раньше не выступала в столь непосредственной форме. Когда-то политик имел относительную свободу маневра, отчасти связанную с медлительностью распространения информации и редкостью замеров настроения избирателей.

Терроризм оказывает сегодня самое непосредственное и быстрое воздействие на актуальную политику. Теракт может привести к срыву переговоров, более того - к отставке правительства, к смене политического курса или руководства страной. Терроризм - не военное, но политическое действие, и применение его целиком зависит от характера политических структур в стране. Показательным в этой связи является применение террора палестинцами и израильтянами. Палестинцы действуют на СМИ и, соответственно, общественное мнение, стремясь в итоге оказать давление на израильских политиков. Поэтому их терроризм должен быть непредсказуемым и направленным против мирных жителей. Израильтяне понимают, что в случае с палестинцами в силу недемократичности палестинских политических структур не приходится рассчитывать на СМИ и общественное мнение. Поэтому они приняли тактику целенаправленного уничтожения радикальных палестинских лидеров. Израильский террор также направлен на политиков, но самым непосредственным образом - с помощью их прямого запугивания. Известно, что палестинское руководство сегодня по-настоящему испугано ежедневной угрозой жизни. Способы политического давления через террор, таким образом, оказываются отражением политических структур того или иного общества. Форма терроризма сегодня является прямым отражением политических структур того общества, которое становится объектом террористической агрессии.

Клаузевиц когда-то называл войну продолжением политики иными средствами. Это, конечно, так. Но сегодняшняя война становится все меньше похожей на ту, которую имел в виду Клаузевиц. Война в Персидском заливе, которую некоторые стратеги называли войной будущего, вероятно, является последней войной прошлого. Операция "Буря в пустыне" с ее медленной подготовкой (полгода заняла только переброска войск), с ее бесконечными бронетанковыми колоннами и господством авиации - все это отголоски Второй мировой войны. Сегодняшняя война все больше становится похожей на полицейскую акцию. В этом смысле войны в Югославии или в Чечне скорее всего - настоящие войны будущего. Война становится полицейской акцией по устранению некоего очага насилия, связанного с сепаратизмом, нарушающим однородность и прозрачность политического пространства. Ведение таких войн все в большей степени, как и терроризм, становится зависимым от СМИ. В этом смысле армия и террористические организации эволюционируют в каком-то едином направлении, все больше превращаясь в зеркальных двойников.

Бомбардировка Сербии НАТО, зачистки в Чечне и ракетные удары по палестинским лидерам относятся к разряду некоего полицейского государственного терроризма. Террор с неизбежностью видоизменяет сам характер регулярной армии и ее стратегию.

Террор главным образом стремится воздействовать на актуальную политику. Но воздействие это не может быть сведено только к генерированию паники, чувства незащищенности у населения. Террор имеет одно уникальное свойство: он как бумеранг действует не только против враждебных политиков, но и против самих террористов и общин, которые они представляют. Сегодня не существует лучшего способа дискредитировать ту или иную группу населения, чем связать ее с деятельностью террористов. Невозможно переоценить того вреда, который нанес терроризм образу мусульман во всем мире. До появления исламских террористов в европейском культурном сознании мусульманин ассоциировался с медлительным и скорее доброжелательным персонажем в чалме или тюбетейке, попивающим чай со сластями в чайхане и услаждаемым откормленными гуриями его домашнего гарема. Сегодня мусульманин часто ассоциируется с опасностью и крайней жестокостью. Одно пошлое клише сменяется другим, не менее пошлым. Но именно клише и составляют основу всей деятельности СМИ.

Терроризм несомненно ведет к изоляции причастной к нему общины. Изоляция, впрочем, может в известной мере соответствовать программе террористов, обыкновенно выступающих против интеграции в модернизированное сообщество. Но эта изоляция, как правило, ведет к тяжелым экономическим, политическим и военным последствиям. Волна палестинского терроризма в последнее время резко снизила акции Арафата, который постепенно возвращается в положение политического парии. Жертвы терроризма часто получают политические дивиденды в виде широкой международной поддержки. Хроническое недовольство Путина отношением Запада к чеченской войне связано как раз с тем, что российскому правительству никак не удается представить Россию в виде жертвы террора. Путин явно считает, что он имеет право на гораздо большую международную поддержку, так как в его глазах Россия в конфликте с Чечней предстает модернизированным обществом, атакуемым консерваторами-фундаменталистами. В глазах же Запада Россия выступает как современная империя, атакующая сопротивляющийся ей и претендующий на автономию консервативный этнос.

Террор в СМИ играют двойственную роль - дестабилизирующую по отношению к атакуемому режиму , и изолирующую - по отношению к сообществу террористов. Образ террористов с легкостью демонизируется. Неслучайно поэтому нередко возникают подозрения в том, что терракты цинично инспирируются не террористами, а спецслужбами, заинтересованными в изоляции и демонизации радикалов, а часто и в дестабилизации положения в стране.

И все-таки трудно отказаться от мысли, что в терроризме содержится немалая доля мазохистского отчаяния. Терроризм до такой степени дискредитирует атакующее сообщество, так глубоко и непоправимо вредит ему, что систематическое и долговременное использование этого обоюдоострого оружия часто говорит о неком чувстве коллективной неполноценности и даже ненависти к себе, которое испытывает та религиозная, политическая или этническая группа, которая стоит за поборниками террора. Все происходит так, как если бы революционеры-консерваторы говорили себе: нас и так ненавидит весь мир, пускай нас ненавидят еще больше. В конце концов, за терроризмом скрывается не только глубокое неприятие модернизированного мира, но и драматическая неудача интеграции в современный мир, который ненавистен и желанен одновременно. Терроризм - это месть современному миру (и самому себе) за неудачу в адаптации к его условиям.