Идея "детей индиго" пришла в Россию из США, но в Америке это удел небольшой группы маргиналов, даже не часть масс-культуры. В России же эта идея молниеносно стала частью именно массовой культуры - пошли "документальные" фильмы о детях индиго. В сочетании с американскими сериалами о Супермене, Человеке-пауке, школьницах-колдуньях и попытках дьявола вырастить ребенка-антихриста получается сногсшибательная смесь. Телевизор – это на Западе он "голубой огонек", а в России впору говорить о "телевизоре индиго", о телевизоре, в котором к нормальному синему цвету примешан багрово-кровавый оттенок.

В гениальных детей человечество верит давно. Геракл, душащий в колыбели змей, - пример из числа классических, повесть Уайльда "Звездный мальчик" - из нового времени. В России самый политически острый пример – написанная в 1818 году повесть Гофмана "Крошка Цахес", в которой удачливость даруется ребенку феей. Сравнение Путина с Цахесом стало поводом (не причиной) расправы с предпоследним островком демократии на телевидении. На первый взгляд, сравнение прежде всего обыгрывало сходство отношений Ельцина с Путиным, но, видимо, по-настоящему Шендерович угадал совсем другое: сам тип Путина – тип ребенка, вечно юного Питера Пэна. Более того, его преемник внешне еще более инфантилен, даже в пропорциях головы и тела, и эта инфантильность может быть обыграна к выгоде своих обладателей именно как проявление "индижьего".

Хотя вера в чудесных детей древняя, в культуре модерна она приобрела особо важное место – как и дети в целом. Культура, построенная не на воспроизводстве знаний, а на их производстве, на постоянном ускорении, на обучении как способе встать на плечи учителя и быть выше его, создала особое отношение к детству (об этом есть классическая книга французского историка Филиппа Арьеса). Ребенок из маленького взрослого превратился в полуангела-полубесенка, в загадку, из которой может и должен вырасти некто Больший. Правда, модерная культура не любит мистики, верит в биологическое равенство людей (и, видимо, вполне справедливо). Создайте отличную школу – и будет отличный ребенок. Вопрос денег и метода.

С концепцией "детей-индиго" модерн соприкасается в своем недоверии в родителям: "отличная школа" понимается прежде всего как школа, которая изолирует ребенка от родителей, по крайней мере в смысле образования. Впрочем, и к воспитательным способностям родителей модерн относится подозрительно, для него семья – нечто слишком кустарное, слишком непредсказуемое. Лучше конвейер "школа-университет". А конвейер сбоит постоянно, что дает еще один повод предполагать, что ребенок "испорчен" то ли в раннем детстве, то ли на генетическом уровне.

Вера в "детей-индиго", у которых гениальность сопряжена с отклонениями в поведении, есть в этом смысле вариация идеи Ломброзо о том, что всякая гениальность связана с определенным сумасшествием - а Ломброзо, в свою очередь, лишь облек в наукообразную форму конца XIX века идею романтиков начала того же столетия. В свою очередь, романтики лишь воспроизвели в относительно рациональном виде миф о том, что общение с высшими силами покупается ценой самоограничения, увечья. Гомер - слепой, юродивые - не в себе, поэзия - род одержимости...

"Дети-индиго" - суеверие, порожденное успехами кибернетики и генетики, совпавшими во времени. Стартовой точкой в этом смысле является рассказ Генри Каттнера и его жены Кэтрин Мур "Авессалом", написанный в 1946 году. Герой рассказа - ученый, занимающийся "психотехникой", сын которого обладает сверхъестественными способностями и благодаря этому повелевает родителями. Авессалом - сын царя Давида, взбунтовавшийся против отца. Только библейский Авессалом погиб, а у Каттнера - победил.

Многочисленные сериалы про детей-мутантов, про суперменов и людей-пауков, по-разному обыгрывали эту тему, представляя "авессаломов" то спасителями, то губителями человечества. Правда же в том, что мир проще, добрее, и самая смерть страшна не тем, что поражает обычных людей и отступает перед необычными, а тем, что смерть стала обычаем среди людей, предназначенных для вечной жизни.

В интересе к необычным детям, "детям-индиго", как их стали называть в 1990-е годы, сплелись два мифа, оба языческие. Один миф материнский - о ребенке уникальном, гениальнейшем, спасителе человечества. Правда этого мифа в том, что каждый человек уникален и гениален. Ложь - в том, что зло, от которого стоит спасать человечество, не таково по своей природе, чтобы от него мог спасти ребенок с необычными способностями. Не СПИД (детям-индиго приписывают ДНК с иммунитетом от СПИДа) главный враг человечества, не болезни, не глупость. Ненависть и вражда - главный враг человека. Если для победы над ними нужны были необычные, сверхчеловеческие способности, это была бы не победа. Победа там, где побеждается ненависть среди обычных людей и побеждается обычными, доступными каждому средствами.

Второй миф - миф отцовский, можно назвать его "комплекс Авессалома". Он менее известен, чем "эдипов комплекс". Фрейд считал, что именно это основной миф Библии: люди обожествили отца как Бога, чтобы защитить отца от поедания детьми. Якобы были такие вот нехорошие времена, когда сыновья поедали отцов, и справиться с этим иначе было невозможно. Разумеется, к истории это отношения не имеет, к Богу тоже. К Фрейду - имеет. Комплекс Авессалома: отец боится, что сын его съест. Сын окажется удачливее, умнее, богаче. Большинство претензий к современной цивилизации из этого комплекса: отцы чувствуют себя ненужными, лишившимися достойного места. Дети им кажутся подобными древним божествам, которые занимали свой престол, поедая породивших их отцов (или, на худой конец, оскопляя, как это было принято в древнегреческом пантеоне).

Этот миф тоже вполне языческий, материалистический: он считает мир и людей явлением ограниченным, в котором любовь случайна, а людоедство закономерно, сытость - эпизод, а ненависть - фон. Спасение в таком мире лишь в насилии и убийстве, важно первым нанести удар. Поэтому миф спокойно модифицируется в миф о сыноубийстве.

Миф о детях-индиго есть результат испуга перед человеческой свободой. Дети оказываются намного более живыми, чем они были в течение веков, когда их выращивали по методу компрачикосов – в жестких матрицах семейного деспотизма. Так этому радоваться надо! Хотя, конечно, с вертлявыми, непослушными, не умеющими сосредотачиваться детьми сложнее. С мертвыми детьми куда проще.

Чтобы перестать бояться детей-индиго и перестать на них уповать, достаточно задаться вопросом: был ли Иисус выдающимся ребенком? Можно твердо сказать "нет". Иисус - совершенно обычный ребенок (хотя позднейшие легенды вновь и вновь пытаются представить Его сверхребёнком). Он побеждает зло и смерть самым обычным способом - бессилием, смирением, прощением. Врагов не раскидал, дворца не захватил, книги не написал. Он воскресает не потому, что у Него необычная ДНК, а потому что Его воскресил Отец. Отец точно так же воскресит всякого.

В этой обычности Иисуса для верующего залог спасения как следования за Иисусом. Обычный лечит обычных. И когда Иисус призывает быть как дети – это не о детях-индиго. Не нужно ничего менять в своем геноме, не нужно менять свой "психотип". Просто смотреть на мир широко раскрытыми глазами, с верой, надеждой, любовью, оставаясь при этом взрослым, не боясь сверхдетей и не превращаясь в сверхчеловека. Человек сам по себе настолько велик, многоцветен, что сводить его хоть к золоту, хоть к индиго означает его убивать – и пока мало кто из нас живет полным спектром. Так что не надо терять времени.