Авторы юбилейных заметок об Александре Алехине любят писать, что "чемпион ушел непобежденным". О Бобби Фишере этого не пишут, хотя это относится к нему ровно в той же мере. Человек, который 29 лет от роду стал национальным героем США, впоследствии наделал глупостей, искалечил себе жизнь, получил клеймо полусумасшедшего и умер на чужбине, проклиная Америку. Яркая, трагическая и неумолимая судьба.

Когда в 1971 году молодой американский гроссмейстер выиграл в Буэнос-Айресе финальный матч претендентов у Тиграна Петросяна, советских спортивных чиновников обуял тихий ужас: четвертьвековая шахматная монополия Советского Союза оказалась под угрозой.

В большевистской империи салонная настольная игра приобрела значение, какого она никогда не имела нигде в мире. В СССР в шахматы играли миллионы - на городских бульварах, в санаториях, поездах дальнего следования, на полевых станах и в заводских цехах в обеденный перерыв. Заядлым шахматистом был вождь мирового пролетариата, которому приписывают афоризм "шахматы - гимнастика ума". Дело пропаганды хитроумной игры на клетчатой доске взял на себя грозный прокурор республики Николай Крыленко. Попробовали бы жители злосчастных Васюков при таком кураторе не завести шахматный клуб! Шахматные победы были предметом законной гордости советских граждан и одним из убедительных доказательств преимуществ социалистического строя. А тут вдруг какой-то дерзкий выскочка из загнивающей Америки.

Сегодня я считаю шахматы одним из видов интеллектуального наркотика, вроде кроссвордов или головоломок. Но в отрочестве я был всецело захвачен этим поветрием, покупал на деньги, сэкономленные от школьных обедов, билеты в Театр Эстрады на матч Спасский – Петросян, таскал с собой миниатюрные складные шахматы и с упоением играл в них с одноклассниками и на переменах, и на уроках. Весть о том, что в спор за шахматную корону встрял надменный американец, меня взбудоражила – такого отродясь не бывало. Не то чтобы я желал поражения тогдашнему чемпиону мира Борису Спасскому, нет. Спасский мне очень нравился. Просто хотелось увидеть, как это бывает, когда не все свои.

Бобби Фишер был первым, кто публично обвинил советских шахматистов в командном сговоре. И решил положить конец этому бесстыдству.

О своих политических воззрениях он тогда ничего не говорил. Много позже я узнал историю его семьи, о которой советская печать молчала. Его мать Регина родилась в Швейцарии в семье польских евреев. Семейство перебралось за океан, когда ей было несколько месяцев от роду. В 1932 году 19-летней девушкой она отправилась учиться в Берлин и встретила там биофизика коммуниста Герхарда Фишера. Годом позже в Германии к власти пришли нацисты, и пара переселилась в Москву. В Москве родилась их дочь. Регина слушала лекции в Первом медицинском институте, Герхард работал в Институте мозга. Они не стали жертвами Большого Террора, но брак их в конце концов распался. Герхард отправился на гражданскую войну в Испанию, а Регина в 1939 году вернулась в США. Спустя год Герхард осел в Чили. Бобби никогда его не видел, да и он ли его биологический отец, неизвестно.

Благодаря бдительности соседей и водопроводчиков Регина попала под колпак ФБР как подрывной элемент. Она не скрывала левизны своих убеждений. Но вменить ей было нечего, и к середине 50-х годов дело Регины Фишер завяло. Тем временем Бобби страстно увлекся шахматами и в 1956 году в возрасте 14 лет выиграл чемпионат США. А в следующем, 1957 году его мать написала письмо Никите Хрущеву с просьбой пригласить Бобби на Московский международный фестиваль молодежи. ФБР снова заинтересовалось Региной и ее сыном. С тех пор негласное наблюдение с Фишеров уже не снималось, о его результатах докладывали лично директору бюро Эдгару Гуверу, который, когда Бобби ездил за границу, обращался с просьбой присмотреть за ним к директору ЦРУ Аллену Даллесу.

На фестиваль Бобби опоздал, но получил особое приглашение и летом 1958 года отправился в Москву. Поездка произвела тягостное впечатление и на него, и на принимавших его лиц и, видимо, стала основной причиной его стойкой неприязни к Советскому Союзу. Бобби наотрез отказался от "культурной программы". С утра он отправлялся в Центральный шахматный клуб, возращался в отель пообедать и ехал назад. Он жаждал сразиться с ведущими советскими гроссмейстерами, но ему удалось сыграть лишь несколько блиц-партий с Петросяном. Визит завершился досрочно.

Стремительное восхождение Бобби на вершину завершилось летом 1972 года в Рейкьявике. Стараниями советского агитпропа матч Спасский – Фишер превратился в одно из генеральных сражений холодной войны. Борис Спасский мало походил на беззаветного бойца за идеалы коммунизма. Бонвиван и вольнодумец, он жил на широкую ногу (тогда это называлось "нескромность в быту"), упорно отказывался вступать в ряды КПСС, эпатировал выездные комиссии райкома партии своей аполитичностью (да-да, на выезд для участия в шахматном турнире тоже требовалось согласие райкома), а в дружеских компаниях, как доносили органам тайные осведомители, талантливо пародировал Брежнева и даже Ленина.

Главная же проблема со Спасским заключалась в его человеческом и спортивном благородстве: он был джентльменом и хотел не формального подтверждения своего титула, а честного поединка. Этого на Старой площади по своей убогости понять не могли. Именно поэтому Спасский терпел все капризы Бобби, хотя Москва предпочла бы, чтобы он просто хлопнул дверью - поводов было сколько угодно. Штука в том, что приказать беспартийному Спасскому уехать было невозможно: напугать его было нечем, а чрезмерное давление на его психику могло привести лишь к обратному результату – он вполне мог стать невозвращенцем.

У американцев с Бобби проблем было еще больше. Он тоже попал в обойму большой политики, но оказался совершенно неуправляемым. "Уберите фотографа – он мешает моей шахматной мысли!" - эту фразу Бендера в разных вариациях Фишер повторял бесконечно; ему мешало все. Вместе с тем, когда ему позвонил Генри Киссинджер и сказал: "Америка хочет, чтобы вы поехали и разгромили русских", Бобби, по его собственным словам, "решил, что интересы моей страны выше моих собственных".

Последнюю, отложенную 21-ю партию матча Борис Спасский сдал по телефону без доигрывания. В советской печати сообщения о поражении Спасского были напечатаны мелким шрифтом на задворках спортивных страниц, где уже доминировала мюнхенская Олимпиада - в день капитуляции Спасского спринтер Валерий Борзов отобрал титул самого быстрого человека планеты у американца. Холодная война в спорте продолжалась.

Бобби вернулся в Америку триумфатором. Он охотно взял на себя роль рыцаря свободного мира, бросающего вызов "лживым, жульничающим, лицемерным русским". Обвинение годилось не только для шахмат.

А потом что-то сломалось в головном мозге Фишера. Он отказался защищать свой титул в матче с Карповым, но в 1992 году сыграл юбилейный коммерческий матч со Спасским в Белграде. Когда госдепартамент США предупредил его, что матч будет нарушением режима санкций против Югославии, Фишер демонстративно, перед камерами плюнул на официальную бумагу и с этого момента превратился в ярого врага Америки. Он ликованием встретил сообщение о террористическом нападении на США 11 сентября 2001 года. Бесприютный, с аннулированным паспортом, он девять месяцев провел в японской тюрьме, всякий день ожидая депортации в США. Наконец парламент Исландии, не уступив давлению Вашингтона, предоставил ему исландское гражданство.

В стране своего триумфа он и умер. Французский шахматный эксперт Оливье Тридон первым заметил, что Бобби прожил 64 года – ровно столько, сколько клеток на шахматной доске.