Есть вещи, которые общество обязано рано или поздно сделать, но которым трудно подобрать наименование.

Издано исследование профессора Александра Александровича Зимина (1920-1980), посвященное "Слову о полку Игореве". Через четверть века после кончины автора. Спустя 42 года после написания первой редакции этой книги.

Тогда, в 1964 году, исследование, подвергавшее сомнению подлинность "Слова" (точнее говоря, его приуроченность к ХII веку), было напечатано на ротапринте - тремя сброшюрованными выпусками, общим объемом 660 страниц, тиражом в 101 экземпляр - специально к закрытому(!) заседанию Отделения истории АН СССР. "Книга была роздана участникам обсуждения, - свидетельствует автор предисловия к нынешнему изданию и один из читателей тогдашнего Олег Творогов, - с категорическим требованием возвратить ее экземпляры после обсуждения. Таким образом, она оказалась недоступной широкому кругу читателей".

Вместо книги читательскому кругу - по уже не раз опробованной к тому времени советской схеме - было предложено изложение ее обсуждения. Сам Зимин в предисловии к новой редакции исследования писал: "Неподписанная хроника этого обсуждения ("Обсуждение одной концепции о времени создания "Слова о полку Игореве"), опубликованная в журнале "Вопросы истории" (1964, # 9, с. 121-140, авторы В.А. Кучкин, О.В. Творогов), не дает достаточно точного представления ни о характере обсуждения, ни об аргументации, развивавшейся отдельными участниками. В частности, использование этой хроники для представления об аргументации автора, развивавшейся в его труде, и его заключительном слове совершенно недопустимо".

Ему, автору, наверное, было виднее.

Так как можно назвать нынешнее событие? "Восстановлением справедливости"? Ни в коем случае.

Справедливость была нарушена более сорока лет назад, когда профессору Зимину, к тому времени уже больше пятнадцати лет преподававшему в Историко-архивном институте и вырастившему немало отличных исследователей, было отказано в неотъемлемом праве ученого обнародовать свою гипотезу. Он сошел в могилу, не дождавшись этой простой справедливости. И вряд ли на презентации его книги, проходившей 13 ноября в РГГУ, мы присутствовали при ее восстановлении. Не надо тешить себя иллюзией, что все восстановимо.

Просто исполнен некий долг. Сделано то, что мы - то есть в первую очередь научное сообщество России - должны были сделать, и только.

В те годы организацией "отпора" Александру Зимину занимался непосредственно идеологический отдел ЦК КПСС - одна из ветвей тогдашней безграничной власти. Историк посмел замахнуться на "наше все" - и всем дано было понять, что тем, кто посмеет выразить ему какую-либо поддержку, будет затруднительно продолжать безмятежно свою научную деятельность.

Торопились выпускать сборники научных работ, посвященных "Слову" и доказательствам его подлинности - и во многом вызванных к жизни именно аргументацией Зимина. С ним полемизировали, не публикуя его аргументов. "В советскую эпоху", пишет академик Андрей Зализняк, убедительно показавший в своей недавней книге ("Слово о полку Игореве: взгляд лингвиста") верность ранней датировки памятника, версия подлинности "Слова" "была превращена в идеологическую догму, концепция А.А. Зимина по приказу сверху замалчивалась", советская цензура "практически не допускала прямого цитирования А. Мазона (давнего французского сторонника гипотезы неподлинности "Слова". - М.Ч) или А.А. Зимина. Бесчисленные страстные доказательства подлинности Слова подразумевали наличие некоего коварного врага, который стремится обесчестить эту гордость советского народа и о котором по советской традиции читателю не положено было знать сверх этого почти ничего; даже имена врагов предпочтительно было заменять безличным "скептики". А уже по другой, но тоже политической причине читателю не положено было знать и о работах Р. Якобсона, активнейшего противника "скептиков" (того самого "Ромки Якобсона" из стихотворения Маяковского "Товарищу Нетте...", давно жившего в Америке и ставшего одним из самых выдающихся славистов мира).

Теперь напечатанный издательством "Дмитрий Буланин" тиражом 800 экземпляров текст стал фактом научной жизни. И, несомненно, будет давать новые импульсы научной мысли поколений, которым не пришлось читать эту работу ни в рукописи, ни в особом партсамиздате.

Помимо научного смысла - произошло событие, бросающее еще один мощный пучок света на историю советского общества. А этого света явно недостаточно и становится к тому же все меньше и меньше. Разрастаются неосвещенные углы отечественной истории, и даже в среде людей сведущих, в том числе и получивших историческое образование, все больше и больше мифы начинают получать перевес над знанием.

...Зимним днем 1980 года над гробом А.А. Зимина на Ваганьковском кладбище было среди прочего сказано о том, что "скептический склад ума - это особый дар, редкий, а в иные эпохи и уникальный", что "скептический взгляд можно аргументированно оспорить, можно опровергнуть, можно и заглушить скептический голос, но нужно ли это делать?" О том, что "нужно ценить ученых такой редкой умственной складки. Они необходимы для нормального развития науки, они - то бродило, без которого застаиваются воды науки".

Сегодня может показаться, что ситуация изменилась и уж чего-чего, а скептиков у нас достаточно. Однако это не так. Стеб - не скепсис. И скептик - это не циник. Его отличие от циника - сохранность ценностного ряда. Скептики в науке хотят достичь научной истины. А циник, как известно, всему знает цену, но не знает никаких ценностей.

Для скептиков высока цена их убеждений. Они готовы принести ради них любые жертвы. Сегодня странным образом само слово "убеждения" расплылось и деформировалось. За убеждение, например, нередко принимается втемяшившийся в дурную голову темный предрассудок.

А когда предрассудки захватывают достаточно много голов, возникает опасность огораживания новых территорий рефлексии, оказывающихся вдруг недоступными для беспристрастного научного, в том числе и критического рассмотрения. Такое рассмотрение может неожиданно быть объявленным "непатриотичным", посягающим на очередное "наше все". К тому явно ведет, например, настойчиво укореняющаяся идея, что история страны должна воспитывать патриотизм - то есть следует подбирать в ней события таким образом, чтоб они возбуждали это именно чувство.

Но при таком подходе не будет ни истории, ни подлинного патриотизма. Нет, не потому мы начинаем любить свою страну, что узнаем, изучая, про ее хорошую историю. Дело обстоит обратным образом - мы любим свою страну, потому что это наша страна. И поэтому хотим знать ее историю, какая бы она ни была. И, натыкаясь на самые мрачные страницы в этой истории, даем себе слово - не допустить заполнения новых им подобных.

Потому что если не мы - то кто же?