Год назад столица США и ее пригороды жили в атмосфере страха. Просыпаясь утром, мы первым долгом включали новости, желая знать одно: на свободе ли еще снайпер, и если да, то кто стал его следующей жертвой? Смертельная угроза исходила неизвестно откуда, а значит, отовсюду. В выборе мишеней не было никакой системы. Страх, смешанный со злобой и сознанием бессилия, – это омерзительное, гадкое чувство владело мною все три недели охоты на снайпера.

Было хуже, чем 11 сентября. После ранения школьника стало особенно тошно. Провожая дочь в школу, я мрачно озирал окрестности. Что ему мешает, соображал я, подняться лифтом на крышу отеля, вот хоть этого Marriott, и выстрелить по школьному автобусу? Пока разберутся, откуда стреляли, он успеет спокойно уйти. Я постоянно ломал голову над тем, как поймать зверя. Ну хорошо, белый минивэн... Но ведь если их двое, это может быть приманка – один на белом минивэне отвлекает внимание, другой отсиживается внутри зоны оцепления или уезжает на другой машине...

Затем в публичных заявлениях руководителя следственной бригады Чарльза Муза вдруг появились прямые обращения к снайперу, стало известно, что злодей звонил по "горячей линии" в полицию, что на месте очередного убийства он оставил послание... Мы напряженно следили за этим интерактивным детективом. Я не думал о мотивах, мне они были безразличны. Мотивы, считал я, не помогут поймать убийцу. И я был почти уверен, что его не поймают, как не поймали Джека Потрошителя или Зодиака: просто убийства прекращались, люди успокаивались, жизнь входила в рутинную колею, дело закрывалось, и только энтузиасты-любители продолжают разгадывать тайну – из академического интереса.

Я не думал о мотивах, но когда узнал о 10 миллионах, которые вымогал снайпер, мне стало легче. Потому что прежде я его демонизировал. Магия Таро, "я – Бог" - все кончилось, остался банальный вымогатель. И страх ушел. Он стал понятен. Говнюк он, а не Бог.

Арест преступников произошел на редкость мирно, даже буднично: их взяли на рассвете спящими в машине спустя считанные часы после того, как машина эта была объявлена в розыск.

Когда все кончилось (кончилось не сразу, потому что ведь было несколько ошибочных арестов, и я все ждал, когда эти двое уже сидели в камерах, сообщения о новом убийстве), тогда стало возможно рассуждать о мотивах. Американское правосудие не особенно затрудняет себя поисками ответов на вопросы метафизического и экзистенциального свойства. Мотивы ведь по большей части лежат на поверхности, ну а когда не лежат, чаще всего не поддаются разумному толкованию. Человек – существо иррациональное, сплошь и рядом поступающее вопреки здравому смыслу и во вред себе.

Комментаторы дела Мухаммада–Малво без устали превозносили криминалистов, современные технологии и компьютерные базы данных и издевались над профайлерами – составителями психологических портретов, севшими, дескать, в лужу. Не так уж они и сели: бывший военнослужащий, переживший фрустрацию, – ведь это так и оказалось. Но этот ответ тоже поверхностный.

Русскому человеку в таких случаях всегда вспоминается, конечно же, бессмертный роман – если уж не детектив, то психологический триллер. Сколько ни читаю его, не могу найти место, где Раскольников раскаивается в двойном убийстве; он только и делает, что, будучи приперт к стене, мастерски выкручивается из безнадежных, кажется, ситуаций. "Ну-с, а насчет его совести-то?" – вопрошает дотошный Порфирий Петрович, разумея совесть гипотетического, абстрактного убийцы. "Да какое вам до нее дело?" – удивляется Раскольников. "Да так уж, по гуманности-с", - отвечает со своей вечной ужимкой Порфирий. Раскольников совершенно прав: нет у Порфирия никаких улик, никогда в жизни не добился бы он обвинительного приговора в суде, кабы сам Раскольников, измученный поединком, не явился с повинной. А вот до совести Порфирию, может, и есть дело. "По гуманности-с" – это ведь совершенно русский ответ.

В жизнеописании Мухаммада как в капле воды отразились новейшие социальные и политические проблемы Америки, "злоба дня", как написал Достоевский же об "Анне Карениной". Да ведь это и впрямь роман – только модный политкорректный американский автор никогда такой роман не напишет. Выходец из семьи черных иммигрантов, воевал в Заливе, обратился в ислам? Увольте! В американских романах черные не убивают. Телеканалы, узнавшие имя объявленного в розыск, несомненно знали и какой он расы – однако промолчали. О том, что он черный, сказал шеф полиции Муз, сам такой же.

Мухаммада и Малво решили судить в Вирджинии, то есть в том из всех пострадавших штатов, где законодательство позволяет приговорить к смерти несовершеннолетнего, каким был в момент совершения преступлений Малво. Кроме того, прокуроры решили впервые применить принятый после 11 сентября закон о противодействии терроризму. Мухаммаду вменили убийство Дина Гарольда Мейерса, который на свою беду ранним утром 9 октября 2002 года решил заправить машину на бензоколонке в городе Манассас и был намертво сражен единственной пулей. Проблема была в том, что предварительное следствие не располагало прямыми уликами и по сей день не знает, выстрелил ли Мухаммад хоть раз. Тем не менее на винтовке Bushmaster, из которой стрелял "вашингтонский снайпер" и которую нашли в машине при аресте, обнаружились следы его ДНК, а на жестком диске украденного им лэптопа – карта, где места преступлений были обозначены черепом с костями.

Но главным образом прокуроры полагались на эмоциональную реакцию присяжных. И не прогадали. Жюри совещалось чуть больше шести часов. Джон Аллен Мухаммад признан виновным по всем четырем пунктам предъявленного обвинения: заговоре с целью убийства, применении огнестрельного оружия в ходе совершения преступления, тяжком убийстве и преступных действиях, имеющих целью терроризировать население. За два последних преступления ему может быть вынесен смертный приговор. Родственники погибших высказались за смертную казнь как наиболее адекватное наказание.

Между тем адвокаты Ли Малво пытаются доказать, что он не может отвечать за свои действия: они утверждают, что их клиент находился под психологическим воздействием Мухаммада, к которому относился как к родному отцу. В чем заключалось это воздействие, они не говорят. Вполне возможно, что обоих так и казнят, не узнав главного – зачем они это сделали.