Товарищ Сталин умирал долго. Вечером 1 марта 1953 года у него случился инсульт. Скончался же великий вождь и учитель только вечером 5 марта, будучи хоть и лишенным дара речи, но не в полностью бессознательном состоянии. Наверное, он ощущал свою беспомощность, чувствовал боль, но уже не мог произнести ни слова. Смерть, что и говорить, не самая легкая. Но у Сталина, отправившего на тот свет миллионы людей, осталось немало недоброжелателей. И многим из них не хотелось смириться с тем, что диктатор все-таки умер своей смертью, окруженный медицинскими светилами и соратниками по партии, при его жизни старавшимися показать себя самыми верными сталинцами. Вскоре после смерти тирана его приближенные, мстя за многолетний страх, с удовольствием втоптали в грязь имя Сталина, стараясь свалить на него и свои преступления, свершавшиеся по его приказам.

Поэтому когда классик советологии Абдурахман Авторханов в своей книге "Загадка смерти Сталина (заговор Берия)" (1976) впервые предположил, что Сталин пал жертвой заговора своих соратников, которые то ли спровоцировали роковой инсульт, подсыпав какого-то яда, то ли ускорили конец Иосифа Виссарионовича, умышленно задержав вызов врачей, либеральная общественность встретила эту версию на ура. Недавно во втором варианте (злодей Берия-де умышленно промедлил с оказанием врачебной помощи больному Сталину) она повторена, хотя и в очень осторожной форме, российскими историками Виталием Афиани и Александром Фурсенко. Гипотезу об отравлении Сталина эти авторы, основываясь на недавно рассекреченных данных о болезни Сталина, отвергают. Действительно, если б уж кто-то хотел избавиться от Сталина, то постарался бы применить яд, гарантирующий мгновенную смерть, а не затяжную агонию, когда не вполне ясно, выкарабкается умирающий с того света или нет. Остается версия о том, что Берия (именно Берия) нарочно задержал вызов врачей. Вот что об этом пишут Афиани и Фурсенко:

По воспоминаниям бывшего сотрудника Управления охраны отставного генерал-майора Н.П. Новика, увидев лежащего на полу Сталина, службисты стали звонить начальнику Управления и министру МГБ СССР С.Д. Игнатьеву, а затем сообщили о случившемся Маленкову.

Ночью (на 2 марта 1953 года. - Б.С.) на дачу приезжали Хрущев и Булганин (но почему-то не вошли к Сталину). Затем — дважды — Берия с Маленковым. Охране было сказано не беспокоить спящего вождя... Врачи же появились только утром 2 марта вместе с министром здравоохранения А.Ф. Третьяковым и начальником Лечебно-санитарного управления Кремля И.И. Купериным... вождь оставался без медицинской помощи несколько часов. Дочь Сталина вспоминала, что ее брат Василий и обслуживающий персонал дачи негодовали, считая, что Берия задержал вызов врачей. Не это ли было причиной немедленного увольнения персонала после смерти Сталина?

Фактическая сторона событий у меня сомнений не вызывает. А вот тезис насчет Берии, слишком поздно вызвавшего врачей, нисколько не убеждает. Первыми-то на сталинскую дачу прибыли Хрущев с Булганиным, но вызывать врачей сразу же не стали. Берия появился только некоторое время спустя, да и то в паре с Маленковым. Ясно, что единолично решить, вызывать или не вызывать врачей, он в принципе не мог. И уж совсем невероятно, что четверо руководящих деятелей Президиума ЦК, составлявшие его Бюро, здесь же, на даче, успели быстренько составить заговор и решили специально отложить вызов врачей, чтобы Виссарионович уж точно не выкарабкался. Ведь в тот момент никто не знал, насколько безнадежно состояние Сталина. И если бы он все-таки уцелел и узнал, что соратники желали его смерти, участь "четверки" была бы незавидной. Кроме того, ее члены не доверяли друг другу, что тоже мешало заговору. Задержку же с вызовом врачей вполне естественно объяснить тем, что Хрущев, Маленков, Булганин и Берия, узнав, что Сталину худо, элементарно растерялись. Все они привыкли, что вождь думает за них, принимая принципиальные решения, и страшились неизбежной после смерти Сталина борьбы за власть. Поэтому они подсознательно поддерживали в себе и других надежду, что товарищ Сталин просто крепко спит, так что все обойдется и им пока не придется брать на себя всю ответственность за руководство страной.

Да и не было у "четверки" непосредственной причины желать скорейшего устранения Сталина. Речь Сталина на последнем в его жизни октябрьском пленуме ЦК 1952 года сохранилась в записи одного из его участников – секретаря Курского обкома Леонида Ефремова. Иосиф Виссарионович там обрушился лишь на двух представителей "старой гвардии" - Молотова и Микояна:

Нельзя не коснуться неправильного поведения некоторых видных политических деятелей, если мы говорим о единстве в наших делах. Я имею в виду товарищей Молотова и Микояна. Молотов – преданный нашему делу человек. Позови, и, не сомневаюсь, он не колеблясь отдаст жизнь за партию. Но нельзя пройти мимо его недостойных поступков. Товарищ Молотов, наш министр иностранных дел, находясь "под шартрезом" на дипломатическом приеме, дал согласие английскому послу издавать в нашей стране буржуазные газеты и журналы. Почему? На каком основании потребовалось давать такое согласие? Разве не ясно, что буржуазия – наш классовый враг и распространять буржуазную печать среди советских людей – это, кроме вреда, ничего не принесет. Такой неверный шаг, если его допустить, будет оказывать вредное, отрицательное влияние на умы и мировоззрение советских людей, приведет к ослаблению нашей, коммунистической идеологии и усилению идеологии буржуазной. Это первая политическая ошибка товарища Молотова. А чего стоит предложение товарища Молотова передать Крым евреям? Это – грубая ошибка товарища Молотова. Для чего это ему потребовалось? Как это можно допустить? На каком основании товарищ Молотов высказал такое предположение? У нас есть Еврейская автономия. Разве этого недостаточно? Пусть развивается эта республика. А товарищу Молотову не следует быть адвокатом незаконных еврейских претензий на наш Советский Крым. Это – вторая политическая ошибка товарища Молотова. Товарищ Молотов неправильно ведет себя как член Политбюро. И мы категорически отклоняем его надуманные предложения.

Товарищ Молотов так сильно уважает свою супругу, что не успеем мы принять решение Политбюро по тому или иному важному вопросу, как это быстро становится известно товарищу Жемчужиной. Получается, будто какая-то невидимая нить соединяет Политбюро с супругой Молотова, Жемчужиной, и ее друзьями. А ее окружают друзья, которым нельзя доверять. Ясно, что такое поведение члена Политбюро недопустимо.

Теперь о товарище Микояне. Он, видите ли, возражает против повышения сельхозналога на крестьян. Кто он, наш Анастас Иванович? Что ему тут неясно? Мужик – наш должник. С крестьянами у нас крепкий союз. Мы закрепили за колхозами навечно землю. Они должны отдавать положенный долг государству. Поэтому нельзя согласиться с позицией товарища Микояна.

Так что если и были у кого основания желать скорой смерти вождя народов, так это у Молотова и Микояна. Но они в тот момент находились в опале, на "ближнюю дачу" не ездили и повлиять на ход и исход сталинской болезни при всем желании не могли. Но после смерти Сталина Молотов, как человек публичный, часто мелькавший в газетах в бытность свою главой правительства и потому пользовавшийся известным авторитетом в массах, новому руководству понадобился. Берия и Маленков вообще были работники аппаратные, не слишком известные народу, да и Хрущева знали лишь в Москве и на Украине, причем далеко не всегда с лучшей стороны. Оставить же в составе правящей "четверки" Булганина означало бы дать решающий перевес Хрущеву, поскольку близость Николая Александровича и Никиты Сергеевича в тот момент была слишком хорошо известна. Поэтому Маленков и Берия предпочли ему нейтрального Молотова.

Микоян подобному публичному разносу подвергся впервые. А вот Молотова Сталин заподозрил в предательстве еще в конце 1945 года: ему показалось, что объективно глава внешнеполитического ведомства ведет себя как англо-американский шпион, делая неоправданные уступки партнерам на переговорах. Тогда же Сталин возмущался, что Молотов пропускает телеграммы западных корреспондентов из Москвы с измышлениями о мнимой болезни Сталина и его возможных преемниках. 6 декабря 1945 года Иосиф Виссарионович писал Маленкову, Микояну и Берии, остававшимся вместе с Молотовым в Москве "на хозяйстве":

Никто из нас не вправе единолично распоряжаться в деле изменения курса нашей политики. А Молотов присвоил себе это право. Почему, на каком основании? Не потому ли, что пасквили входят в план его работы?.. Я убедился в том, что Молотов не очень дорожит интересами нашего государства и престижем нашего правительства, лишь бы добиться популярности среди некоторых иностранных кругов. Я не могу больше считать такого товарища своим первым заместителем.

"Тройка" с радостью обрушилась на Молотова, о чем письменно доложила Сталину:

Мы сказали Молотову, что все сделанные им ошибки за последний период, в том числе и ошибки в вопросах цензуры, идут в одном плане политики уступок англо-американцам и что в глазах иностранцев складывается мнение, что у Молотова своя политика, отличная от политики правительства и Сталина, и что с ним, Молотовым, можно сработаться.

Выслушав это дружеское увещание, Вячеслав Михайлович, как говорится в письме, признал свою вину и даже прослезился. Сталин, однако, счел рвение Берии, Маленкова и Микояна чрезмерным и отчасти взял Молотова под защиту, когда тот написал ему покаянное послание. Но сам по себе этот эпизод показывает, каковы были отношения в сталинском окружении. На попавшего в опалу остальные готовы были сразу же наброситься, следуя ницшеанскому "падающего – толкни". Какие уж тут заговоры против Сталина!