Французский президент и германский канцлер в торжественной атмосфере празднуют 40-летний юбилей Елисейского договора, подписанного легендарными Шарлем де Голлем и Конрадом Аденауэром. Само событие 1963 года действительно стоит праздничной церемонии: немцы и французы, чье соперничество столетиями истощало Европу, наконец-то примирились. Именно это примирение и дало возможность приступить к реальному построению общего европейского дома. И сейчас исторический контекст французско-немецкого согласия не очень важен: стоит ли вспоминать, что его удалось добиться только после поражения Германии во Второй мировой войне – а перед этим поражением были еще и разгром Германией Франции и переход французского государства на положение германского сателлита? Стоит ли напоминать, что Шарль де Голль пошел на примирение лишь с частью Германии, а потом его достойный наследник Франсуа Миттеран с нескрываемым испугом следил за объединением дружественной страны? Мир настолько изменился, что соображения политиков даже недавнего прошлого кажутся анахроничными. Гораздо важнее то содержание, которое вкладывают в празднование годовщины Елисейского договора нынешние лидеры. Неслучайно накануне церемонии комиссары ЕС Гюнтер Ферхойген и Паскаль Лами призвали к созданию государственного союза Германии и Франции в совместной статье, опубликованной Berliner Zeitung. В этой публикации впервые в истории Евросоюза предлагается помимо общих "надструктур" создать еще и французско-германскую надстройку, проводить совместную внешнюю политику, создать общее парламентское собрание и ввести двойное гражданство. Возникает, конечно же, вопрос – зачем? Зачем, если есть надстройки Евросоюза, координация внешней политики в Европе, Европарламент и, по сути, общеевропейское гражданство?

Но для Ширака и Шредера французско-немецкое взаимодействие имеет особый смысл. Во-первых, оно обещает дальнейшее построение Европейского cоюза по парижским фантазиям и берлинским лекалам: без объединения усилий Франции и Германии вряд ли удастся убедить партнеров в целесообразности предложенной ими схемы "двойного представительства", способной на практике ограничить суверенитет "средних" и "малых" стран. Во-вторых, оно дает возможность оппонировать атлантизму. Если для России монополярный мир – это геополитическая катастрофа, альтернативой которой может стать объединение усилий Пекина и Москвы, то для Франции и Германии альтернатива монополярности – это как раз Евросоюз, в котором мнение Берлина и Парижа может доминировать.

Насколько разумны эти представления "главных европейцев" о будущем, покажет время. Ширак и Шредер и похожи на де Голля и Аденауэра, и непохожи – имею в виду не масштабы, конечно, тут сравнения неуместны, а подходы. Де Голль и Аденауэр также не стремились к усилению геополитической роли США на Европейском континенте и готовы были забыть о былой неприязни, чтобы оставить Европу европейцам, но вместе с тем они вряд ли стали бы поклонниками ЕС как некоей "сверхдержавы" или "империи поневоле", по самодовольному определению одного из европейских бюрократов. Кроме того, де Голль и Аденауэр могли на своем историческом отрезке забыть, что есть еще и Великобритания – та самая страна, без роли которой во Второй мировой войне вряд ли было бы возможно их трогательное примирение. У Ширака и Шредера нет возможности игнорировать британскую позицию в Европе и не понимать, что в случае усиления французско-немецкой доминанты в Евросоюзе эта позиция может стать очень привлекательной. Тем более что с расширением ЕС в его состав входят страны с хорошей исторической памятью – эти страны отнюдь не боятся атлантизма и Америки в Европе. Уже завтра Берлину и Парижу придется с этим считаться. А все-таки хорошо, что они помирились!